Леонид Рыбалов, зоолог, эколог, географ, кандидат биологических наук, сотрудник Института проблем экологии и эволюции РАН: «Для мира Россия – экологический донор, а для себя – грязь»

Вопросы, о которых мы говорили с преподавателем челябинского филиала Московского психолого-социального института Леонидом Рыбаловым, довольно редко обсуждаются сегодня в общественно-политических и других массовых изданиях. Как «наказывают» российских ученых за популяризацию проблем экологии? Сколько лет жизни отнимает у человека хлорированная вода? Почему лихорадка западного Нила проникла на Южный Урал? Какое будущее мы готовим детям и внукам, складируя бытовые отходы на полигонах, заваливая ими леса, берега рек и озер? Что такое «экоцид»?

Кафедра – выход в народ

– Леонид Борисович, почему российские ученые очень редко говорят о проблемах экологии в СМИ?

– Почти все публикации сотрудников РАН печатаются в специализированных журналах, о которых широкая публика, как правило, не знает. Она, если и прочтет эти журналы, например, шведский Ecology, то не поймет ничего. Наша академическая система сегодня устроена так, что ученым выгоднее всего публиковаться именно в иностранных научных журналах. За публикацию мы получаем баллы, которые дают прибавку к зарплате. Самые престижные – зарубежные публикации. А баллы за публикации в популярных журналах вообще отменили, как и за участие во многих российских конференциях, где собирается как раз широкая публика

– Таким образом ученых «наказывают» за популяризацию проблем экологии?

– Лучше сказать, не поощряют. По большей части, именно поэтому я и занимаюсь преподаванием, написанием учебных пособий и программ. Это стало для меня важным и интересным делом. Студенты идут на мои лекции и никогда не уходят, потому что я не учебники пересказываю, а делюсь личным опытом, приобретенным в различных экспедициях в страны Восточной Азии, Африки, Европы и по России, конечно же.

Леонид Борисович Рыбалов – коренной москвич. В 1974 году с отличием окончил географический факультет МГУ. С апреля 1974 года по настоящее время работает в Институте проблем экологии и эволюции им А.Н. Северцова Российской академии наук. Специализируется в области общей и системной экологии, воздействий человека на природу, зоологии и поведения животных. Участвовал и проводил экологические и зоологические исследования в десятках экспедиций, в том числе, в восьми тропических. Работал в Германии, Чехии, Польше, Финляндии, Эфиопии, Вьетнаме, на Сейшельских островах, в Канаде. Участник многих научных конференциях – всесоюзных, российских и зарубежных в области экологии и зоологии. С 1992 года кроме научной работы ведет активную преподавательскую деятельность в нескольких вузах Москвы. В МПСИ с 1998 года работает в должности заведующего кафедрой «естественнонаучных дисциплин». Читает курсы антропологии, зоопсихологии, экологии, экономики природопользования, концепции современного естествознания. Общее количество публикаций превышает 100, из них научных – 90, 20 публикаций – учебно-методические программы, учебные пособия и учебники-хрестоматии.

– Считаете, что подобные лекции могут изменить мировоззрение будущих поколений россиян?

– Надеюсь. Сегодня экология – одна из лидирующих по значимости дисциплин в развитых странах. Экологизация населения достигает там практически 100 процентов и за последние 20 лет мировоззрение населения многих стран Европы, например, сильно изменилось. Этому служат социальная реклама на ТВ, пропаганда, уроки экологии в школах, в университетах открываются факультеты экологического менеджмента, где есть раздел «экологическая психология»... И мои студенты всегда благодарят за лекции, за вразумление и за возможность понять происходящее. Считаю, что и мне удается менять мировоззрение какой-то части молодых россиян.

– Есть молодые люди, которые готовы идти по вашим стопам?

– (Улыбается.) Загораются, но когда узнают, насколько тернист путь российского ученого, остывают.

«И все в массе дохнет»

– Как объяснить разницу отношений российского и европейского истеблишмента к проблемам экологии в собственной стране?

– Европейцев сама ситуация заставила изменить это отношение – страны маленькие. Если такие разрушения, как в России, применить, например, к Финляндии, то она превратится в помойку через пять лет. И это очень быстро поняли маленькие европейские государства. А Россия, как недавно сказал наш президент, не какая-нибудь маленькая европейская страна.

– То есть на наш век хватит, а после нас хоть потоп?

– Получается, так. Нынче вот видите, какая ужасная ситуация с лесными пожарами в России. А в Финляндии лес не горит уже 40 лет, хотя она подобна нам по климату. Потому что там грамотно организованы и защита леса, и обводнение болот.

– В основе нынешних пожаров тоже экология?

– Одной из методик борьбы с лесными пожарами является экологическая. Это великолепно озвучил бывший министр экологии, образованнейший специалист, академик Данилов-Данильян. Кстати, нынешний министр экологии – Юрий Трутнев – параллельно занимается истреблением ресурсов, так как является главным нефтяником страны. Такого вы не встретите нигде в мире, чтобы министр по ресурсам был одновременно министром экологии. И вот – пожары. Это только начало. Цепочка эта будет развиваться, часть сгоревших лесов, может быть, и уберут, но не все. И на следующий год в этих местах поваленного и неубранного леса возникнут очаги стволовых вредителей, которые затем перекинутся на здоровый лес.

А на востоке Москвы продолжает тлеть торф. Чтобы его загасить, тянут трубы и льют воду, но торф не смачивается, хоть миллионы тонн воды лей. Он гасится сам собой, когда начинаются осенние дожди и снизу подходит грунтовая вода. Виктор Иванович Данилов-Данильян, зная эту ситуацию и опыт финнов, предложил следовать их путем: выяснить, куда вода течет, где происходит дренажная система сброса, и в этих местах выстроить систему плотин. В результате в ноябре вода начнет подниматься, погасит торфяные пожары, а весной она не уйдет, оставаясь в пределах торфяника.

– Но эта схема не была принята?

– Нет, потому что она обошлась бы бюджету всего в миллион рублей, а трубы с военизированными отрядами и кучей насосных станций обойдутся в миллиард... Так что пока принят жуткий проект, который ничего не решит.

– На какое же время хватит защитных ресурсов нашей природы при таком к ней отношениии?

– У нас осталось не так много времени. Это иллюзия, что при таком наплевательском отношении к природе она все выдержит, потому что территория страны большая. На самом деле, это не так. У экологических проблем есть пороговое значение, доходишь до него и все в массе дохнет. Европейские ученые объясняют такое отношение к проблемам экологии в нашей стране «диким капитализмом», который мы сегодня наблюдаем. У них подобная картина была в 60-х годах прошлого века.

Наследие «экоцида»

– Разве мы не наблюдали этого и в советские времена?

– Конечно, это наследие советского периода. Два крупных американских эколога Фешбах и Френдли в своей книге «Экоцид в СССР: Здоровье и природа на осадном положении» назвали эту ситуацию емко и верно – «экоцидом». Есть геноцид против народа, а это экоцид против природы. Они собрали весь материал по нашей стране и в 1992 году выпустили эту книгу, где речь шла о Байкале, Средней Азии, Сибири...

– Почему, на ваш взгляд, экологические данные в СССР хранились в глубочайшем секрете?

– Данные по экологии входили в гриф «секретно», чтобы это не вызывало беспокойства и волнений. Россия, как вы знаете, занимает далеко не первое место в мире в плане продолжительности жизни людей. Почему? Строим медицинские центры, а статистика не меняется. И вот в одном из выступлений президент Дмитрий Медведев случайно обронил, что, если мы изменим хотя бы качество воды, а это отказ от хлорирования и переход на озонирование, то мы прибавим россиянам шесть лет жизни. И это правда. Если мы изменим ситуацию по параметрам: вода, воздух, питание, то продолжительность жизни увеличится на серьезную цифру. К тому же если хлорирование воды заменить озонированием, это окупится довольно быстро.

– Но информация и сегодня остается закрытой, то есть экоцид продолжается?

– Если с этой точки зрения рассматривать проблему, то да. Но если говорить о том, что часть территорий, и довольно большая, в России осталась заповедной, то нашу страну можно признать одной из самых чистых среди крупных мировых держав. Заповедной осталась вся Восточная Сибирь, кроме некоторых месторождения и нефтяных пятен в Якутии (в районе Нюренгри), почти вся Карелия, Камчатка, процентов 80 Дальнего Востока, Средний и особенно Северный Урал...

– А Южный Урал?

– Это хорошо видно по спутниковой карте нарушенности нашей страны. 60 процентов ее территорий практически не нарушено, прежде всего, потому что там не живет человек. Только благодаря этому нас можно пока называть экологическим донором планеты. Но все полосы, заселенные людьми – Транссиб, Южный Урал, Волга... (процентов 10 нашей страны) – это промышленный «черный пояс». Но здесь живет 75 процентов населения! Поэтому для мира Россия – некий экологический донор, а для себя – грязь. Из-за этого мы и скатываемся на 57-е место по уровню жизни: живем мало, живем плохо, вода ужасная во всех городах – либо органикой богата, либо железом, да еще и с хлоркой. Хлорка ведь даже при кипячении полностью не исчезает. Именно по этой причине у нас большое число людей погибает от рака почек. Невысокое качество продуктов питания к этому добавьте, загрязненность воздуха, и вы поймете, почему мы по продолжительности жизни на 20 лет отстаем от японцев. Можно все валить на пьянство, но я называю это шумовым прикрытием истинных причин.

– Сегодня популярны всевозможные фильтры, есть от них эффект или это надувательство?

– Эффект есть, но хорошие фильтры стоят очень дорого. И рекламируют не всегда качественные фильтры. Не видел, например, рекламы шунгитовых фильтров, хотя именно они лучше всего очищают воду. Шунгит – экологический минерал, он известен еще со времен Петра Первого, когда у каждого солдата был при себе мешочек с аспидным камнем. Они клали его в источник воды на 10-15 минут, и потом эту воду можно было смело пить.

Как лихорадка пришла к нам с Нила

– Вы ежегодно принимаете участие в международных научных экспедициях в страны Африки. Этот континент вызывает еще большую тревогу у экологов?

– Если раньше интерес к Африке был в области политического влияния, а стало быть, присутствия в различных регионах, то сейчас надо помогать африканским странам выжить. Если этого не произойдет, то всем будет только хуже. В том числе и россиянам. Цель научных экспедиций – предотвратить кошмар, который может произойти на планете. Возможно, мои слова – комариный писк, но этот кошмар близится. Никакого экологического воспитания в Африке и в помине нет, противодействий разрушению окружающей среды они не принимают. Там просто все оставшие дикие кусочки природы сводятся под пашню, вырубаются последние леса. Спасает эти леса только Евросоюз, оплачивая их охрану. Почти все знаменитые заповедники Африки содержатся на деньги WWF, Евросоюза или США. Тем не менее, в восточно-африканских странах заповедники занимают лишь 1-2 процента от всей площади, все остальное распахано, уничтожено.

– Какова ваша задача в африканских экспедициях?

– Одна из моих задач – внедрение биотехнологий по переработке органических отходов, которые представляют жуткую опасность для всей Африки и, конечно, для нас. На днях в ваших СМИ появилась информация – челябинка заболела лихорадкой западного Нила. Болезнь пришла оттуда, одна из самых зараженных стран – Эфиопия, куда я отправляюсь 16 октября. Причина таких заболеваний – полное уничтожение ландшафта, грязные, забитые органикой, водоемы, куда сливаются фекалии, органические удобрения, то есть реки превращаются в канализационные стоки. И в них живет черте-что, холера возникает каждый год, количество холерных заболевших ежегодно увеличивается в два раза.

В водоемах, где люди и стирают, и купаются, множатся вирусы, которые потом атакуют Европу. Они разносятся по миру, в том числе, птицами. Птицы зимуют в Африке, а потом летят к нам. В прошлом году на Волге, в Краснодарском крае были заболевшие лихорадкой западного Нила, вот только что – у вас. Значит, здесь появились зараженные через птиц комары.

Поэтому ученые всего мира, в том числе и я, читают в Африке лекции, пытаются убедить, научить, показать, как и что нужно делать. Один из девизов ученых: «Попробуйте это сделать сами»! Чтобы понять, что в результате вместо яда из льющейся всюду органики вы получите биокомпост, который поднимет ваше плодородие.

– Получается перевоспитать африканцев?

– Я приезжаю туда, развожу червей, насекомых, микробы, которые превращают яд в компост, потом уезжаю в Россию и все гибнет, потому что они забыли, например, полить! А поливать надо было всего раз в неделю, чтобы не пересохло, эти живые организмы требуют воды. Забыли! Три месяца не поливали! Вот такие ляпсусы. Все приходится начинать сначала.

– Вы уже, наверное, превратились в законченного пессимиста?

– Нет, все-таки в некоторых головах что-то остается, и это уже маленький шаг вперед. Я читаю там лекции: об экологической ситуации, экспертизах, биотехнологиях. Не только рассказываю, но и показываю. Последняя лекция собрала два университетских факультета и длилась полтора часа.

Свалки погубят воду

– Вас никогда не приглашали работать на Запад?

– В жизни много чего бывало. В год дефолта моя семья уехала в Канаду. Но я там прожил только полгода, дольше не смог, меня манит на родину.

– Канаду можно назвать экологически благополучной страной?

– Если говорить о технологиях, она просто передовая. Там жесткие экологические законы и все делается очень грамотно. Если вы собираетесь строить стадион, то обязаны заключить договор с заводом, который перерабатывает отходы и выпускает строительные материалы. Экспертиза экологическая обязательна, ее исполнение строго проверяется.

– Отходы для России становятся еще одной большой проблемой?

– Это уже прозвенело тревожными симптомами в Московской области, районе Петербурга, у вас. Дело в том, что с точки зрения климата на территории России действует промывной режим, то есть количество осадков в несколько раз больше, чем количество испарившейся воды. Это означает, что почва регулярно промывается грунтовыми, дождевыми водами. А пластик недолговечен, после некоторого временного интервала он начинает распадаться на очень токсичные составляющие, и мы уже получаем загрязненные грунтовые воды, вскоре получим также загрязненные артезианские. Эта проблема была тревогой в странах Европы и они убедили население путем длительного массированного промывания мозгов, что если каждый гражданин страны не будет сортировать отходы, прежде чем отправить их в контейнеры, то экокатастрофа неминуема. Нереально сортировать отходы на заводах, где они уничтожаются. Из-за затратности и гигиены.

– В Канаде эта проблема тоже решена?

– Да, там любого приехавшего в страну гражданина заставляют принять их правила игры. И получается. Мы же в этом плане сродни США и Китаю, где отходы не перерабатываются, а складируются на полигонах. Когда страна большая, то возникает иллюзия, что все это само собой растворится и исчезнет. Но пластик – это не бумага и не тряпка, он медленно разлагается, превращаясь в токсичные яды, которые накапливаются в почве, потом переходят в воду, а потом в нас. Кстати, ученые США уже заявили, что качественная пресная вода будет ресурсом номер один в мире уже через 10-15 лет. Именно мусор погубит воду, не станет чистой воды.

На свой страх и риск

– Вы не пытались организовать международные экспедиции в российские районы экологического бедствия?

– Имел такой опыт. В 1990-е годы, когда резко сократилось финансирование науки, и многие коллеги либо насовсем уехали за рубеж, либо на длительную стажировку, я три года подряд предлагал западным коллегам такую схему — исследуем интересующие вас районы в России, которые я хорошо знаю, я все организую, а вы, соответственно, оплачиваете все транспортные расходы. Я был не только организатором научной деятельности, но проводником, носильщиком, переводчиком... Два года подряд мы ходили в Саяны с немецким ученым, профессором из Гамбурга, и год — по всему Енисею с крупнейшим британским ученым Биллом Блоком, который много лет занимался арктическими исследованиями. Но после завершения экспедиций оба сказали: «Ну, у вас и кошмар! Здесь все так сложно и страшно»! Они понимали, что только на своих связях и умении со всеми договариваться, я их протащил. На свой страх и риск, конечно.

– Но и это у вас не вызывает пессимизма?

– Нет, я бы продолжил такие экспедиции.

– Я так понимаю, чтобы оставаться в своей профессии, вы забыли о достатке, комфорте...

– Естественно. Эта область науки для людей одержимых, понимающих, что достатка никогда не будет. Еще и поэтому я преподаю. В институте РАН ставка минимальна, для ее роста надо чаще бывать в Африке, а это – опасность заразиться и заболеть. Никаких прививок от этих болезней пока нет, только личная гигиена и профилактика. Работаем в перчатках, посуду не просто моем, но протираем спиртом, делаем все, чтобы уменьшить риск.

– Тем не менее вы возвращаетесь в Африку?

– Во-первых, это интересно. А потом, чтобы нового человека научить всем этим премудростям, потребуется не один год. Личный опыт всегда ценен, а я с 1986 года там, 16 поездок – уникальный опыт. Я уже анализов могу не делать, все вижу невооруженным глазом.

– Но ведь такую же интересную работу можно делать и в нашей стране, просто под это не дают денег?

– Мы подаем на гранты, но конкуренция очень большая, грантов выделяют на всю науку штук 200, а претендентов – тысяч пять. И, конечно, мешает коррупция. Грант получаешь, если во главе стоит «генерал» от науки, который особо ничего делать не будет, но распорядится деньгами. Потом нужно «отблагодарить» тех, кто способствовал получению гранта... Поэтому остается преподавание и Африка , куда никто из «генералов» не поедет.

– Вот так живет российский ученый?

– (Улыбается.) Почти стандарт.