Ирина Андреева, коллекционер кукол, доцент кафедры документоведения и музееведения ЧГАКИ: «Выносить память на помойку – это святотатство!»

Ранее зимнее утро выходного дня, но мы с Ириной Валерьевной садимся в маршрутку до Копейска и отправляемся в местный краеведческий музей, где открылась выставка кукол из частной коллекции моей собеседницы. Я всегда немного завидовала людям, которым удалось найти не просто любимую профессию, а дело, которое захватывает их полностью, увлечение, которое становится профессией. Я далеко не первая, кто решила расспросить частного коллекционера о смысле, истории собирательства, но Ирина Андреева каждый раз как в первый подводит к полкам, на которых рассажены любимые куклы, и увлечено рассказывает про их прежних хозяев или создателей.

Подруги детства

Самые ценные куклы в моей коллекции – конца 19 – начала 20 века. Например, кукла российского происхождения Якова Шраера. В России практически не было производств кукол с фарфоровыми бисквитными головками (бисквит – вид неглазурованных белых керамических изделий. – Прим. автора), были четыре крошечные фабрики, но фабрики Кочежкова и Журавлева обслуживали только потребности императорского двора. Немецкую куклу можно найти, а кукла российского производства – это чрезвычайная редкость.

Еще одна кукла появилась у меня не так давно. После выставки ко мне подошла женщина и сказала, что у нее есть кукла детства, и что она хотела бы мне ее передать. Оказалось, что это либо дореволюционный бисквит, либо начала века. Я сразу увидела, что это Арманд Марсель – очень известный немецкий производитель кукол с фарфоровыми головками и эта форма была в обороте только до 1886 года. Оказалось, что случилась просто фантастическая история. Марина Михайловна Кипиани получила ее в подарок в 1947 году от приезжего человека, который оказался гостем ее отца. В детстве она была тяжело больна, ей ставили костный туберкулез, она была уже недвижимым ребенком, и это настолько сокрушило гостя, что он подарил ей эту куклу со словами: «У меня есть такая же дочка, ее зовут Нана. Вот тебе кукла, назови ее Наной и выздоравливай». По моим предположениям, это трофейный материал, тогда было много посылок из Германии. Думаю, что этим командированным человеком кукла была просто приобретена на каком-нибудь челябинском рынке. Игрушки приходят в коллекцию по-разному, но они редко покупаются. Мне нравится, что в моей коллекции находят приют вещи, которые не покупаются, а передаются в хорошие руки. Люди верят, что их куклы будут жить.

– Стоит ли родителям сейчас хранить игрушки? Ведь самые первые Барби уже являются исторической ценностью.

– Сейчас очень изобильное детство в плане игрушек и при этом в этих игрушках, как мне кажется, мало креативного начала. Тем не менее, я думаю, что нормальные семьи не расстаются с игрушками, которые дети кладут рядом на подушку, которым поверяют свои тайны. У меня, например, нет моих игрушек детства, и я по ним очень тоскую. Каждый мой день рождения начинался с того, что около кровати сидел плюшевый заяц, около которого был подарок. И счастье заключалось в том, что заяц в очередной раз принес подарок. Символы и знаки особого детского состояния должны сопровождать человека всю жизнь.

– Вы игрушки своих детей сохранили?

– Они у меня в коллекции, потому что я собираю игрушки до 1980 года, до того момента, когда игрушка приобрела массовый, конвейерный характер. В детские годы моего сына еще во многом воспроизводились советские образцы.

– Вы делаете игрушки своими руками?

– Я не позиционирую себя как художник и реставратор, у меня мало навыков в этом плане. Но чтобы понять историю предмета, нужно пройти, например, школу традиционной куклы-закрутки. Однажды я взялась за куклу, чтобы пустить в дело домоткани своей бабушки. В это трудно поверить, но моя мама унаследовала от своей тетки большой запас домотканных половиков с официальной бумагой, завещанием. В основном я стараюсь делать куклы-реконструкции. Иногда мы проводим экспедиции. Если мне попадается какой-то пожилой человек, который по воспоминаниям своего детства готов воспроизвести традиционную конструкцию игрушки, мы уговариваем его изо всех сил. Потом делаем вместе с этой старушкой игрушку. Только так можно собрать сведения о народной игрушке. Это бывает редко и считается большой удачей, особенно на Южном Урале, потому что население часто иммигрировало. Чаще всего мы находим татарских и башкирских кукол. Есть даже целая коллекция татарских свадебных кукол из Аргаяшского района.

– В Челябинске много частных коллекций? Мне кажется, многие стараются не афишировать свое увлечение.

– Да, никто не светится. Это еще память советского прошлого, когда не признавалась частная собственность. Коллекционер в нашем обществе – совершенно незащищенный человек. Хотя согласно федеральному закону “О музейном фонде”, частные коллекции являются достоянием государства и охраняются государством. Они рассматриваются именно как культурные ценности, а коллекционеры – хранители этих ценностей. Но это все на бумаге, поэтому эта сфера находится больше в тени, и назвать количество или даже профиль коллекций невозможно. Если бы защита государства имела место, коллекционеры бы регистрировали свои собрания, как это предусмотрено законом.

– С чего началось ваше коллекционирование?

– Я начала интересоваться куклой совершенно случайно в начале 90-х годов. Это было время, когда мои друзья-художники, которые живут в Санкт-Петербурге, начали пытаться зарабатывать изготовлением и продажей сувенирной продукции для иностранцев. В 90-х это был дикий рынок, и я в этом деле была совершенно беспомощным человеком. Друзья мне сказали, что раз я не умею, как они рисовать и расписывать подносы, буду шить куклы. И я начала делать гламурных русских красавиц и теток на чайнике. Но в конце концов начала искать информацию, читать. А однажды я купила возле «Уральских пельменей» у ветхой старухи целлулоидного пупса. Подобный был у меня в детстве и я назвала его Павликом. Потом у Павлика появилась подружка Вера. Думаю, это благодаря тому, что в моей семье какое-то трепетное отношение к старым вещам, к семейным реликвиям. У нас очень много архивных материалов, связанных с поколением моей прабабушки.

– Помимо кукол, что бы вы категорически не советовали выкидывать из дома, чтобы сохранить свои семейные традиции?

– Фотографии. У меня дома есть фотографии, которые я принесла с помойки. Просто не смогла пройти мимо. Мне кажется, что выбрасывать фотографии это вообще святотатство. Любая фотография – исторический источник: групповая фотография школьного класса 60-х годов – это другая школьная форма, другие лица у людей. Семейную ценность имеют все фотографии и нужно уметь приводить в порядок архивы, грамотно хранить, знать кто на этих фотографиях. Фильтровать архив: письма и дневники. У меня есть дневник моей мамы, и я знаю, что сейчас она ведет дневник. Для нее это фиксация информации, способ уравновесить свои отношения со временем.

Все что материально, вещественно, дает нам ощущение своего существования. Виртуализация мира, которая сейчас произошла, мне кажется, чревата психологическими потерями: граница бытия и небытия, мира и иномира размывается. Вещи же дают ощущение границ, дают координаты в истории. А современные дома? Когда я искала себе квартиру, я обошла огромное количество вторичного жилья. Я увидела типовые интерьеры: обезличенные евроремонты, лишенные индивидуального начала. Ощущение, что люди сюда приходят не жить, а спать, есть, смотреть телевизор. В этих домах нет жизни, глаз в них не цепляется ни за книги, ни за вещи, потому что все это можно увидеть в «Икее». Сохранить свою индивидуальность можно только с помощью памятных вещей.