«О педагогах говорят только в праздники и выборы»: учитель истории — об акциях протеста и роли школы

Накануне Дня учителя, который отмечают 5 октября, мы встретились с преподавателем самых неоднозначных и в то же время актуальных дисциплин — истории и обществознания. Владимир Брюхов из лицея № 35 — молодой специалист и не боится высказывать свою позицию. С ним мы поговорили о том, может ли учитель быть политизированным, как он относится к участию подростков в акциях протеста, зачем создавался единый учебник истории и почему коллаборация для детей — это о кроссовках.

«В России всё плохо с яркими политиками»

— Владимир, у вас в друзьях в Facebook много политиков — Алексей Табалов, Ярослав Щербаков, Алексей Севастьянов, которые противопоставляют себя «Единой России». Учитель истории может быть политизированным?

— Учитель — это прежде всего человек. Все люди разные: кто-то религиозен, кто-то вступает в политическую партию. Другое дело, что это не должно отражаться не объективном ведении урока. У меня есть свои взгляды, и я их чётко разделяю: где моя личная позиция, а где факты. Да, у меня в друзьях Алексей Табалов, потому что до прихода в школу я работал с ним, был пресс-секретарём «Школы призывника», раньше у него называлась АНПО «Школа призывника», думаю сейчас так же, но это не означает, что я одобряю всё, что делает Табалов. Например, недавно прошли выборы, и Алексей начал раздувать скандал якобы с отсутствием синей печати на бланках. Хотя на участках, где установлены КОИБы, она не требуется.

— Вы работали на участке во время выборов?

— Да, я вхожу в избирательную комиссию. Стал её членом сознательно, чтобы получить опыт. Что я мог рассказать детям на уроке про выборы, если сам мало представлял, как они проходят? Теперь я увидел весь процесс — от организации избирательного участка до подсчёта бюллетеней. Учителей часто упрекают в том, что они обзванивают родителей, спрашивают, проголосовали они или нет. Так и правда бывает, но, во-первых, я не вижу в этом ничего плохого, это делается для обеспечения явки и большей объективности результатов. Во-вторых, никто не мешает ничего не отвечать или вовсе никуда не ходить. Но лучше всё-таки ходить, ведь если ты проголосовал, то твой голос украсть уже невозможно. Это знают все, кто хорошо изучал обществознание. Что случилось в кабинке — остаётся в кабинке, опыт прошлогодних губернаторских выборов на Дальнем Востоке это хорошо показал.

— По стране прокатилась большая волна протестных акций, в них участвовали в том числе студенты и школьники. Вы со своими учениками обсуждаете эти темы?

— Да, потому что дети, конечно, знают, кто такой Навальный — он всё-таки самое узнаваемое лицо протестного движения. Иногда спрашивают моё личное мнение. Я стараюсь отвечать объективно, что региональные штабы Навального проводят большую работу на фоне партий, которые проявляют активность, как правило, только перед выборами. В то же время я вижу не всегда корректное поведение с этической точки зрения, которое лично для меня неприемлемо. К сожалению, в России всё плохо с яркими политиками, и приводить в пример кого-то ещё сложно.

Последние события я использую для того, чтобы показать, как важно не быть пассивными, что, когда детям исполнится 18 лет, они могут участвовать в выборах и высказывать таким образом свою позицию. С другой стороны, сейчас много взрослых, которые считают, что на выборы можно не ходить, что всё уже решено. Так откуда же тогда возьмётся поколение, которое захочет изменить что-то?

— В школах проводят политбеседы с учителями, учениками о запрете участвовать в протестных акциях?

— Лично я с таким не сталкивался. Когда-то был скандал с участием детей в фестивале красок Холи. И после этого накануне протестных акций действительно было спущено уведомление, которое либеральная общественность расценила как запрет. На самом деле там просто разъяснялось о том, что акция не согласована. Ученикам я тоже объясняю: если акция несанкционированная, то участие в ней грозит ответственностью им и их родителям.

Честно говоря, запрещать сейчас что-то, на мой взгляд, бессмысленно. Есть интернет, дети всё могут прочитать там и высказать свою позицию, найти сторонников. Если школьников нет на акции протеста, это не значит, что они не имеют своей точки зрения. Мы начали с того, что учитель — человек, ребёнок — тоже человек. Для кого-то это может быть открытием, но у детей тоже есть право на своё мнение, и очень не хочется, чтобы они жили с постоянной мыслью «как бы чего не вышло».

Я учитель, моя мама — педиатр, и у нас есть общий принцип — не навреди. Именно поэтому на уроках я в первую очередь объясняю и учу анализировать.

— А вы сами принимали участие в протестном движении?

— В несогласованном — нет. Но я подписывал петицию в защиту Павла Устинова, это моё законное право таким образом выразить свою позицию. Для учителя самый большой страх — потерять работу. Насколько я знаю, в той же Москве существует чёрный список учителей. Конечно, когда свою, часто неудобную для власти, позицию высказывают 10 человек, то с ними легко можно расправиться, а когда две-три тысячи, то с ними уже приходится считаться.

К сожалению, об учителях сейчас вспоминают всего несколько раз в год — 1 сентября, на День учителя, когда проводятся выборы (и то в свете обвинений в фальсификации) и если случается какой-нибудь скандал. Буквально недавно условный срок получила директор (бывший завуч. — Прим. ред.) школы из Пермского края, которая якобы не обратила внимания на семью, в которой мама заморила дочь голодом.

Мы сейчас обсуждаем участие учителей в выборах, акциях протеста, но, мне кажется, важнее всего говорить о корпоративной солидарности. У нас в стране около пяти миллионов педагогических работников, и нам для социальных изменений нужно объединяться не для акций протестов, а защиты своих прав, улучшения положения педагога в обществе, обмена опытом, наконец. Вам сейчас сложно будет найти школу, где есть учительская. Кабинеты отданы под уроки, чтобы как можно больше классов учились в первую смену. Но об этом никто не говорит.

Без корпоративной солидарности никогда не будет решена, например, проблема с разрывом в зарплатах. Почему в Москве учитель получает в два-три раза больше педагога из Челябинска при том же уровне нагрузки, а учитель из Кургана — на 30% меньше.

Есть интересная статистика: профессия учителя остаётся в пятёрке уважаемых, но в антирейтинге она занимает третье место, то есть родители не хотят, чтобы их дети становились педагогами.

— Как вы стали учителем?

— Я родом из Курганской области, там окончил истфак Курганского университета. В Челябинск переехал, потому что это более крупный город, и здесь был решён вопрос с жильём. Оказалось, что устроиться историком довольно сложно. Вакансии имелись, но их быстро разбирали, и предпочтение отдавалось педагогам с опытом. Я всё-таки нашёл работу, принял участие в конкурсе «Учитель года». Там меня заметила директор лицея № 35 и пригласила к себе. Этот год у меня последний, когда я могу называться молодым специалистом.

— В истории вам лично какой больше всего нравится период?

— В детстве читал книгу «С любовью к природе», в рассказе мальчика спрашивали о любимом времени года. Осенью он отвечал, что осень, зимой — зима и так далее. У меня примерно такая же история. Древний мир безумно интересен, но он от нас очень сильно далёк, поэтому более фантастический, волшебный — идеально подходит для пятиклассников. Дальше история становится политизированнее, появляется больше фактов, документов — это уже серьёзная социально-политическая наука.

На самом деле мне больше нравится обществознание. Есть такое ощущение, что вся страна сильно переживает за историю, прошлое и забывает о настоящем. Обществознание с этой точки зрения — полезный практический предмет. Хотелось бы, чтобы его в расписании было больше, а не час в неделю.

— Несколько лет обсуждается идея создания единого учебника истории. Вы считаете это правильным?

— Если рассуждать логически, то да. Есть ЕГЭ, и выпускникам проще подготовиться к экзамену по унифицированным материалам. Означает ли это пропаганду каких-либо идей, стирание исторических событий, определённую трактовку? Мне сложно сказать. Учебник — не последняя инстанция, есть учитель, который обязан объективно излагать факты, а мнения, оценки остаются в дополнение. В программе есть темы, которые у нас так и называют — «сложные». Это, к примеру, начало Второй мировой войны. Я помню, как в вузе нам говорили, что пакт Молотова–Риббентропа — подделка. Сейчас превалируют другие версии. Школьникам ничего не мешает заглянуть в разные источники, углубиться в тему и сделать собственный вывод.

При ремонте кабинета мы нашли советскую энциклопедию. Я помню, какой восторг она вызывала у меня в детстве, потому что только оттуда можно было почерпнуть много знаний. Сегодня у детей множество возможностей для изучения и обучения, и это здорово! Это моя задача как учителя — чтобы дети получали радость от новых знаний, сделанных ими открытий.

— А как вы решаете эту задачу?

— Я стараюсь использовать различные приёмы. Помните чувство, когда вы не умели решать задачу, а потом научились, и какой подъём от этого. Когда ребёнку даёшь понять, что ошибаться — это неплохо, потому что это опыт и возможность тут же узнать что-то новое, появляется мотивация. Есть простые упражнения из сингапурских практик, которые считаются одними из лучших в педагогике, когда даётся несколько утверждений, и ребёнок должен высказать согласие или несогласие с ними. Например, что древние люди ходили с дубинами и жили в пещерах, а на самом деле в пещерах они обосновывались ненадолго, а вместо дубин чаще использовали более эффективное оружие — копья. Ребёнок может дать неправильный ответ, но сразу же получает новое знание.

Современные школьники обожают мобильные телефоны, я стараюсь это использовать в педагогических целях. Есть сервис онлайн-викторин, которые можно проводить во время урока или играть дома. У ученика просыпается азарт, ведь каждому хочется быть лучшим в классе, а я вижу результат — на какие вопросы он ответил правильно, на какие — нет, а на какие ушло больше всего времени.

— Какие темы вы сейчас обсуждаете со школьниками?

— Я стараюсь отслеживать информационную повестку и приводить примеры, основываясь на последних событиях. Иногда объясняю тему с отсылками к мультфильмам, фильмам, снятым в 80–90-е годы, и натыкаюсь на стену непонимания — они их не знают, поэтому я оставляю это им для расширения кругозора и подбираю более понятные примеры.

Недавно спрашивал у школьников о коллаборационизме. Для взрослых это слово носит вполне конкретное значение — сотрудничество с оккупантами. Дети же ожидаемо начали говорить о моде, кроссовках, то есть коллаборации фирм.

Обсуждали также выступление в ООН школьницы из Швеции Греты Тунберг. Оказалось, что дети мало что о ней слышали. Они ведь, как и взрослые, в интернете видят только то, на что подписаны. Конечно, их больше зацепило то, что она пропускала уроки. На самом деле она поднимала важные проблемы, которые мы изучаем в школе. Главное, чтобы взрослые не использовали её в своих интересах. Это хуже всего.