«Такого художника, посланца фантастически легендарных первых трех десятилетий ХХ века, дерзновеннейших в искусстве, мы еще не знали в Челябинске, – написала об этом человеке искусствовед Галина Трифонова в своей книге «Николай Русаков. Жизнь и творчество. 1888–1941». – Думаю, и равного ему в Челябинске тех лет не было...»
Но 40 лет о Николае Русакове молчали даже те, кто его хорошо знал. Он был внесен в список «врагов народа», его называли формалистом, оказавшим вредное влияние на своих учеников и товарищей по искусству. В июне 1941 года художника арестовали по доносу, осудили по ст. 58-10 ч.2 и расстреляли 31 декабря 1941 года в челябинской тюрьме. У семьи было изъято 90 писем, среди которых, по словам родственников, были письма Родченко, Маяковского, Бальмонта... А из собрания Челябинской картинной галереи сотрудники НКВД в срочном порядке изъяли пять картин Николая Русакова, купленных у художника в 1940 году. Ни одна из этих картин не была возвращена музею после реабилитации Николая Русакова в 1957 году. Судьба их до сих пор неизвестна.
Художник вернулся к нам в 80-х годах ХХ столетия. Началом возвращения стала выставка произведений старейших художников Челябинска в 1980 году. А в декабре 1989 года, к 100-летию Николая Русакова, в Челябинске открылась выставка «Николай Афанасьевич Русаков. 1888–1941. Живопись, графика. Из собрания семьи художника (Москва) и собрания ЧОКГ», которая потрясла воображение посетителей.
«Русаков рано понял, что он не хочет быть в живописи просто иллюзорным, подражать натуре, – пишет в своей книге Галина Трифонова. – Отсюда – метод работы по памяти в сочетании с сочинением, отход от академической трехмерности и перспективы, особая роль линии, создающей как бы границы цветовых зон; звучание цвета с обнажением его собственной свето- и цветосилы, моделировка крупными цветовыми плоскостями».
Сейчас в собрании Челябинского областного музея искусств хранится 150 работ Николая Русакова – живопись, графика. Покупать работы у семьи художника начали в 1980 году.
Однако в постоянной экспозиции посетители найдут сегодня только его автопортрет 1912 года и «Портрет Н.А. Русакова» кисти Александра Родченко, также датированный 1912 годом.
«Конечно же, это был художник номер один в истории культуры нашего города, нашего края, – считает Галина Трифонова. – В Казанской художественной школе он учился у блестящего педагога Николая Фешина, в Московском училище живописи, ваяния и зодчества – у Константина Коровина. Во всех анкетах Николай Русаков всегда называл только два имени – Фешина и Коровина, – то есть признавал только этих своих учителей. Под воздействием Фешина у Русакова развилась потребность работать в портрете как самостоятельном жанре, которая останется на всю жизнь. В зрелые годы интерес художника к человеку будет выражен и в картине – своих героев он трактует укрупненно, портретно».
Данный автопортрет относится ко времени учебы Николая Русакова в Казанской художественной школе. «Если говорить о времени становления художника, то эта работа позволяет предположить, что осознавал себя Николай Русаков еще в самом начале пути, – продолжает искусствовед. – Его взгляд устремлен сверху вниз: то есть художник в жизни должен высоко стоять, ему многое дается, но много с него и спросится».
Таким ли увидел своего товарища по Казанской художественной школе Николая Русакова известный живописец и фотограф Александр Родченко?
Есть воспоминания Александра Родченко об этой работе. Он пишет, что в 1913 году нашел в мастерской, которую решил почистить, портрет Русакова: «Промыл его, и он мне понравился, а я-то хотел его выбросить».
«Они учились вместе в Казани, – рассказывает Галина Трифонова. – Родченко шел на курс младше. Но они дружили. Этот портрет Николая Русакова написан был Родченко на небольшой доске, служившей палитрой, во всю поверхность, пастозно, из тюбиков, почти без применения кисти. Портрет физиономически точен и вместе с тем утрирован. Образ дышит свободой, восторгом молодых сил, хорошо передана внутренняя экспрессия художника. Родченко использует чистые цвета: ярко-синий – любимый Русаковым ультрамарин, желтый, зеленый, всплески красного»...
Этот портрет семья Родченко передала в Челябинскую картинную галерею в 1987 году.
«Но, если говорить об автопортретах Николая Русакова, то их было гораздо больше, – продолжает Галина Трифонова. – На протяжении всей жизни он пишет себя и акварелью, и маслом. По сути, каждый его жизненный этап был отмечен автопортретом. К примеру, в ранний период своего творчества, в унисон Полю Гогену, он пишет картину «Ноа-ноа», где изображает себя на фоне белого паруса. Рядом с художником женщина индийского типа в синем платье, напоминающем сари. Образ индийской женщины, склонившейся над двумя сыновьями, рядом с художником мы вновь видим на семейном портрете-картине «Семья Г.И.Р.С.» (граждане интернациональной республики Советов) 1925 года. Сам Николай Афанасьевич на этой картине в светлой легкой рубашке, написанной совершенно бесплотно, подобно ангельскому хитону.... В раннем творчестве он делает рисунок, разцвеченный акварелью и лаком, – автопортрет с бантом – и сопровождает его стихотворными строками собственного сочинения: «Мой мозг прояснили дурманы, душа влечется в примитив, я вижу росные туманы и слышу липовый мотив...»
Сохранился также «Автопортрет в андалузском стиле» 1910-х – некое подражание Николая Русакова Врубелю (акварель «Гамлет и Офелия»). Чуть позже художник изображает себя в рост, в синей блузе с бантом и в шляпе-канотье на фоне среднерусского пейзажа. Эта акварель названа «Я». Есть также профильный автопортрет на фоне восточной арки и виднеющегося в ней восточного белого города, который назван «Автор после возвращения из Индии». Художник здесь в полосатом халате и чалме, с коричневым лицом, обостренными чертами. Это один из листов альбома 1926 года «Колониальный Восток наших дней».
«Николай Русаков не единственный художник в истории искусств, обращавшийся к автопортрету как свидетельству трансформации в своем творчестве, в собственной душе, во времени и пространстве, – говорит Галина Семеновна. – Эти автопортреты – почти дневниковые записи. Во всяком случае, они способны нам их восполнить и очень многое сказать о художнике, о времени, о том, что двигало его жизнью и творчеством».
«Автопортрет в красной рубахе» 1935 года, также из собрания нашего музея, был написан Николаем Русаковым уже в Челябинске. Это работа зрелого человека и настоящего мастера.
«Я бы назвала его программной вещью, – подчеркивает искусствовед. – Николай Афанасьевич изображает себя на фоне темного, почти ночного неба за перекладинами окна. Красный цвет рубахи здесь многозначен – это и иконный цвет, и исконно русский. В начале века у многих художников этот цвет преобладает. Но его не стоит считать только цветом революции. Написан этот автопортрет в авангардной стилистике – складки на одежде приобретают малиновые и почти фиолетовые оттенки. Интересна манера наложения цвета – словно по подмалевку диагональной штриховкой. Этот прием характерен для ранних кубистов (можно сравнить с программной вещью кубизма – «Авиньонскими девицами» Пабло Пикассо). Такой прием динамичного легкого мазка характерен и для футуристов.
Цвет в «Автопортрете» 1935 года художник разрабатывает как самоценный. У него цвет живет своей наполненной жизнью. За счет этого возникают контрастность и яркая декоративность. И в этом понимании цвета заключается сила необыкновенной творческой энергии художника. Живописец вообще отличается особым чувством цвета. Чувство цвета у него – то же самое, что тембр голоса у певца. Этому нельзя научить, это чувство как дар – либо есть, либо его нет. А если оно есть, то его можно только шлифовать и совершенствовать».
В следующей части нашего рассказа о феномене художника Николая Русакова, так ярко осветившего искусство Челябинска первой трети ХХ века, мы расскажем о том, что стало причиной его особенного цветовидения – о его путешествиях на Восток.