Журналист Александр Олексюк задумался о тревожной романтике путешествий русского человека. Он уверен, что его квинтэссенция — простая бич-лапша.
Однажды нам пришлось заночевать на автобусной остановке в поселке городского типа Кропачево. Стоял холодный октябрь, моросил мерзкий колючий дождик, куртка отсырела и совсем не грела.
Мой товарищ предложил развести костер: а как его разведешь, если вокруг всё мокрое? К тому же бумаги для розжига у нас не было, не было поблизости и берёзок с прекрасной горючей корой: только мокрый ковыль, куски какого-то строительного мусора и увядшие стручки иван-чая.
— У меня в рюкзаке «Мивина» — хохлятская бич-лапша, с Крыма осталась, она хорошо горит, — бодро сказал мой спутник, и мы развели костер «Мивиной».
Она и в самом деле хорошо горела — медленно и деликатно, как сухой спирт. Бич-лапша спасла и на следующий день, когда, добираясь автостопом до областного центра, мы заварили оставшиеся два пакета. Товарищ накрошил туда дикого щавеля, который назвал «прованскими травами», и мы трапезничали и ничего вкуснее никогда не ели.
Бич-лапша — это всегда заглядывание за грань, тяжелый, пристальный взгляд по ту сторону горячих наваристых щей и стерильного бизнес-ланча на белой скатерти. Бич-лапша — трапеза тревожного путешествия. Лежишь ночью, не спишь, а утром покупаешь 10 пакетов бич-лапши и идешь в сторону пригородных касс. У кого сегодня на обед бич-пакет? У человека с мешком, у узника, у парня в берцах, который куда-то идет по дорожке. «Доширак», «Мивину», «Роллтон» заваривают в поездах дальнего следования, что создает особый, ни с чем не сравнимый запах в вагоне. Юркая зеленая змейка ползет по стальной артерии Транссибирской магистрали, а в ее теплой утробе пахнет «Дошираком».
Поезд прорывается сквозь сугробы, человек сидит на боковой полке, локтями уперся в шаткий столик и задумчиво всасывает в себя бледно-желтые нити. В окно смотрит на ледяную пустыню, холодную, но настолько родную, что слезы капают и смешиваются с «Дошираком».
«Доширак» заваривал наш замечательный Федор Конюхов. Наверное, летел на воздушном шаре над Андами и «Дошик» ел складной вилочкой. И все, кто ел «Дошик» складной вилочкой, чем-то похожи, они, бывает, просыпаются ночью, в окно смотрят. На улице — слякоть, асфальт покрыт снежной крошкой, но в центре дороги чернеют чьи-то следы, и снег, попадая в эту черноту, тает и не может их припорошить. «Это мои следы», — думает человек и в уме прикидывает, сколько пакетов бич-лапши ему надо купить и где лежит паспорт.
Интересно, догадывался ли создатель лапши быстрого приготовления — японец Момофуку Андо, — что его изобретение будет так популярно в России? Он мечтал накормить голодных соплеменников сытным и дешевым блюдом, а накормил лихих русских. Тоже голодных, жаждущих весь мир объять и обнять, прошагать и оплакать, а, может быть, и сжечь к такой-то матери, запалив мировой пожар кусочком «Мивины».
Всем хороша бич-лапша! Когда мы полетим на альфу Центавра строить святорусский город-сад, то в пути будем заваривать «Дошираки» и смотреть в иллюминатор умильно.
Александр Олексюк