Илья Пронченко окончил истфак, после него ушел работать не по специальности, но увлечение историей оказалось сильнее желания быть «как все». Сделать исследование прошлого источником заработка непросто, но возможно, говорит он, а еще утверждает, что настоящую историю нашего города на самом деле не начали изучать. Илья рассказал 74.RU, почему Челябинску не 288 лет, что нужно показывать гостям города вместо метеорита, как столица открывает Россию и чем зарабатывать, если любишь историю.
«Жить жизнью, которая не нравится, бесперспективно»
— Я окончил исторический факультет ЧелГУ и ушел работать на завод, в коммерческий отдел, параллельно какими-то набегами вел краеведческий паблик во «ВКонтакте».
Примерно в 2020 году я решил, что теперь буду культурным человеком. Началось это с того, что мы открыли книжный магазин «Утопия», потом благополучно закрыли, я всё это время так же работал в своей этой конторе, а потом понял, что это меня иссушает. Есть проект Юлии Семейкиной, «Челябинск пешком», он для меня стал триггером, просто показал, что так тоже можно.
Была такая пунктирная история, потому что сначала ты думаешь, «это мне интересно» потом «да это никому не нужно, время заниматься взрослыми вещами», потом «да пошли на фиг эти взрослые вещи» и так вверх-вниз, вверх-вниз. Во взрослом уже сильно возрасте, но я осознал, что хочу фултайм этим заниматься. И ушел. Это было в октябре 2022 года.
Я потерял 10 лет. Нормальные люди, которые верили в себя, остались в универе, мой друг и одногруппник Коля Антипин — сейчас кандидат наук, замдиректора архива, потому что целенаправленно строил карьеру. Я начинаю с нуля сейчас, я «независимый исследователь», что красиво переформулирует «безработный чел, который то там, то здесь».
Говорят же, что в России, чтобы деньги зарабатывать, есть три пути: «вебкам, закладки и айти». С 2022 года появился еще четвертый путь, но, в общем, ни на один из них меня не тянет. Я продолжаю вести блог, пишу статьи, даже видео пытаюсь осваивать при всей свой «деревянности».
Вожу экскурсии по Челябинску, Копейску, Троицку и так далее, зарегистрировался для этого на разных агрегаторах. Недавно заказали мне экскурсию по рабочим поселкам Челябинска для каких-то деловых дядек из Белой Калитвы, из Ростовской области, здешние бизнес-партнеры так решили их развлечь. Это с одной стороны, способ заработать, с другой, своеобразное упражнение в том, чтобы по-разному разным людям рассказывать о городе. Я хотел бы и преподавать, просто пока не могу: только после аспирантуры. Планирую поступать в следующем году.
Не могу сказать, что у меня в Челябинске много единомышленников, в тусовке я не варюсь. Зато у меня есть сталкер, который пришел из группы во «ВКонтакте»: после каждого поста пишет «мразь» и прочее. Так вот, оказывается, он тоже историк, окончил истфак, работал учителем, написал две статьи, спился. Грустная история, из которой я сделал вывод: жить жизнью, которая не нравится, бесперспективно. Реализуйте свои интересы, пробуйте, не бойтесь, иначе окончите плохо.
От источника к концепту
— Город можно изучать с разных оптик: экономическая, политическая история, история архитектуры, антропология. Я стараюсь вылупляться из краеведа в городского историка. Это разные подходы, потому что краеведение просто описывает то, что видит, в назывном порядке. История же формирует какой-то концепт, говорит, о чём вообще это всё, оперирует гораздо большим количеством контекстов и данных.
Есть первоисточники, работать с которыми важно и дико интересно. Я много сижу в нашем архиве, мой друг и однокурсник Коля Антипин, спасибо ему, очень с этим помогает. Работа кропотливая: например, я беру подшивки дел горисполкома, огромные талмуды с кипой документов, и вот в этой куче иногда можно найти что-то действительно интересное.
Особое удовольствие — находить листочки с записями о твоих предшественниках, о тех, кто эти подшивки брал до тебя. Видишь там какой-нибудь 1975 год, 1960-й или вообще ничего. Вот папка по ЧГРЭС — там листочек был пуст, ее как сдали почти сто лет назад, наверное, так и не трогали больше никогда. Восхитительное чувство первопроходца.
Хотелось бы написать научную работу по ЧГРЭС, этот район мне больше всего интересен. Он самый первый, его начинали строить в 20-х годах прошлого века, и в те годы он стал таким дискурсивным центром, «новым городом», куда привозили Луи Арагона, например.
Луи Арагон (1897–1982) — французский поэт и прозаик, сюрреалист, деятель Французской коммунистической партии. В августе 1932 года посетил СССР в составе интернациональной бригады писателей, изучавшей новостройки социалистического Урала, в том числе города Магнитогорск, Челябинск и Надеждинск (Серов). Свои впечатления от поездки отразил в написанном по горячим следам цикле стихов «Ура, Урал!»
Очень компактный, уютный, прикольный. И вот прошли годы, в 90-е этот район стал героиновым гетто. Как так получилось? Что там сейчас, когда прошло уже сто лет? Есть огромное количество материалов, но концептуально осмыслить всё это только предстоит.
Мне интересны быт и повседневность рабочих поселков, например народное искусство. У нас термин «народное искусство» подразумевает обычно «изобретенную традицию», например, каслинское литье. С моей точки зрения, народным может называться то, что люди делают просто для себя, получая доступ к станку, например.
Это может быть что угодно: например, на нашем заводе оргстекла люди делали прикольные стёкла для столов с разными гравировками, розочки для переключения передач в машине. В местах лишения свободы невероятное творчество: кастомизированные ножи и прочее. Я коллекционирую такие штуки, это настоящее, но уходящее, мало кто в этом видит ценность.
Ну и, естественно, город надо исследовать ногами, за любым углом можно что-то интересное найти, особенно если представляешь, где поискать. Буквально в двух шагах от «Детского мира» я случайно обнаружил очень старые фонари с блямбами ЧТЗ, точнее, завода имени Кирова, как он назывался еще до эвакуации. Это классный артефакт и знак истории места, потому что дом был ведомственным, построенным как раз для заводской элиты.
Когда работаешь с вторичными источниками, то есть с книгами, как это делает большинство краеведов, неизбежно встречаешься уже с чьей-то интерпретацией: все же понимают, что объективной истины не существует. Я тоже свои источники интерпретирую, формирую из них свой образ города, выстраиваю свой собственный концепт. Но изучение теорий, знакомство с чужими концептами, подходами, историями — это классно, это тоже много дает.
Есть у меня приятель, художник, который одно время принципиально не читал ничего: мол, если ты что-то читаешь, то начинаешь потом говорить словами других людей. Я думаю, это вообще не так работает, и отсутствие базового контекста, обучения отнюдь не рождает свежую мысль.
«В Челябинск надо ехать ради промышленной архитектуры»
— Есть понятие «локальная идентичность», которое уже везде затерлось и порядком всех задолбало, но его проблема в том, что право формулировать «идентичность» пытается застолбить за собой очень определенная публика, как раз из тех, кто считает, что пустое ведро гремит сильней.
Челябинску на самом деле не больше ста лет. Человека с дореволюционными корнями у нас найти сложнее, чем в Москве. Город строился вокруг заводов. Да, он серый и индустриальный, тем и хорош, в этом — его первооснова.
Начиная с 90-х годов индастриал начали отрицать, он вдруг стал чем-то стыдным, но отрицание — это тупиковая история. Если индустрии не было, то мы все ради чего здесь вообще собрались? А образ всё равно нужен, и начинаются попытки рассказывать Челябинск через что-то другое. Получается обычно убого, последний пример — метеорит. Гостей города везут в Исторический музей, показывают им здоровенный камень. Гости говорят: «М-м, камень!» Всё. Как рассказать о нас через метеорит? Никак. А заводская история — это множество нитей, из которых сплетается живой и настоящий образ.
И тут уже один шаг до нормального плейсмаркетинга, можно, например, создать «особый челябинский жест». Я уже придумал, могу показать.
Объясняю: в «Вархаммере» есть такая распальцовка, которая означает «плоть слаба, машины вечны». Я подумал, круто же. Надо просто сверху еще трактор поставить, «Сталинец» С-60, он же Caterpillar С-60, который стоит у заводоуправления ЧТЗ. В общем, делать хороший локальный мерч — нетривиальная задача.
Чтобы воспринимать что-то как историю, представляющую ценность и интерес, нужна дистанция. Проще всего — временная, поэтому под историей люди обычно понимают более ранние периоды, чем 20-й век. Но есть вариант, когда тебе дает эту дистанцию другой человек. У меня так было, когда в гости приехал очень классный историк из Екатеринбурга, Константин Бугров, и первым делом позвал сходить на Комсомольский проспект, к «Метрану». Я сам всю жизнь прожил на северке, ходил мимо этой громадины, вообще было неинтересно.
А завод был построен в момент индустриального переворота 70-х, как раз когда производство стало не «грязным», его можно было вот так размещать — прямо в центре спального района, доминантой проспекта. У него интересная планировка, типичная архитектура советского модернизма, обшитая плитами, короче, по многим параметрам это здание интересно, а я не обращал на него внимания.
В Челябинске только начинается осознание того, что конструктивизм, модернизм, в общем-то, наследие 20-х, обладает гигантской символической ценностью. В Екатеринбурге это давно поняли и претендуют на лавры столицы конструктивизма, у них куча сообществ дерется за обладание этим символическим капиталом. У нас этим занимаются узкие специалисты: например Евгения Конышева, но кто знает Конышеву? Одно дело — написать научный труд, другое дело — изложить информацию для обывателя, чтобы он понял: «О, а это прикольно».
Проблема в том, что в жилом, обозримом пространстве конструктивизма у нас было мало. Новый город строили пунктиром рабочих поселков из ничего, все сроки горели, все материалы вбухивались в промышленность, жилье строили попроще и подешевле. Зато заводские здания получились крутыми, в 30-х они стали символами города.
Образы «большой троицы» — башни ЧГРЭС, цехов ЧТЗ с фонарями-«ушками», здания ферросплавного завода, нынешнего ЧЭМК — были на всей графике, рядом с гигантскими Сталиными, летящими дирижаблями и тому подобными приметами эпохи. Ради промышленной архитектуры в Челябинск реально можно приезжать, это его туристический потенциал, но именно эти здания сейчас закрыты, недоступны и оттого никому не интересны. Я стараюсь как-то это изменить, но пока не хватает веса: мало просто прийти на такой завод и предложить что-то, у тебя должен быть символический статус.
«Москва открывает для себя страну благородных дикарей»
— Мои планы на жизнь — это сад расходящихся тропок. Есть какая-то совокупность стратегий, нужно выбрать, в какую сторону пойти, или понять, как совмещать одно с другим.
Уехать из Челябинска? Думаю, в какой-то перспективе это произойдет, но пока я здесь на своем месте. Москва лучше, что уж тут лукавить, она мне больше нравится с точки зрения человеческой среды, культурного слоя, языка, на котором там можно говорить. Или Питер: аспирантура Европейского университета, там офигенная программа по антропологии, и она очная.
Бывает же, что у человека бизнес здесь, а он сам где-то в столице или вообще за границей. У наших творческих сейчас тоже такая тема: либо они уезжают в столицу и здесь за счет этой столичности делают карьеру а-ля «сейчас вашу деревню поднимем с колен», либо там себя продают как носителя и амбассадора «уральской культуры».
В Москве есть крупные культурные институции с большими деньгами, которые сейчас начинают ехать в провинцию, столица открывает для себя Россию. Они ищут здесь какую-то потерянную на условном западе аутентичность, формируют образ «благородного дикаря». Что Дагестан, что Якутия, что Урал для них — это экзотика.
И вот столичные эмиссары приезжают, их везут куда-нибудь к черту на рога, они восторгаются, как это прекрасно и со смыслом, а потом с облегчением возвращаются домой. Так и живем.