«Лучше всех живу, но никто не завидует». 74.ru исследовал посёлок в городском бору Челябинска

Территория Челябинска занимает около 53 тысяч гектаров. Это сопоставимо с размерами европейского княжества Андорра и гораздо больше, чем Лихтенштейн, Монако или Ватикан. Многие из нас живут здесь с рождения и привыкли думать, что хорошо знаем свой город. Но так ли это на самом деле? На любом ли снимке вы узнаете Челябинск? И во всех ли районах бывали лично? Корреспонденты 74.ru помогут вам открыть город с новой стороны.

Рассказать о посёлке у карьера, который называют то студенческим, то каменным, то гранитным, не раз просили читатели проекта «В ЧЕрте города». А потому, как потеплело, мы с фотокорреспондентом Ильёй Бархатовым отправились в городской бор.

Добраться до жилых домов внутри леса можно несколькими путями. Самая короткая дорога идёт от городского пляжа у плотины. Самая популярная — по тропе здоровья за памятником Курчатову. По выходным здесь гуляют тысячи горожан, да и в будни, как выяснилось, маршрут весьма популярен.

Дойдя до карьера, встречаем несколько подростковых компаний. Одни загорают, расположившись на камнях. Другие плещутся в воде: купальный сезон тут открыт досрочно, ведь на улице — жара! Есть на берегу и любители уединённого отдыха — несколько человек читают книги, растянувшись на пледах или прямо на скале. Мимо проносятся несколько велосипедистов. Всё-таки с городским бором Челябинску повезло.

Прямо рядом с карьером — и первые жилые дома. Их тут, судя по нумерации, в прежние годы было довольно много — порядка 60. Сейчас осталась лишь половина — около трёх десятков. Правда, традиционных для города улиц нет, на домах — только номера и название посёлка — Шершнёвский каменный карьер.

— У меня ещё дед сюда приехал с Курганской области. Отец и дед, — рассказывает нам местный житель Сергей Боровинских. — То ли их там начали шерстить, то ли раскулачивать… Дед-то у меня был крепкий такой мужик — и они сюда мотанули.

Правда, в каком году семья переехала, Сергей сходу вспомнить не может.

— Я вот в 1957-м родился здесь уже. Отец в армию пошёл отсюда в 1954 году. Это значит, что до этого ещё они приехали, — рассуждает он. — Книга домовая заведена в 1956 году. А до этого они ещё в землянке тут жили рядом.

Сам Сергей родился уже в крепком доме, построенном дедом — Кириллом Фёдоровичем. Тут же живёт и сейчас. А вот школы в посёлке нет и никогда не было, поэтому на уроки бегали за два километра через лес — в посёлок Мелькомбината.

— Она там раньше была вторая, сейчас вроде 30-я, — объясняет Сергей. — Новую школу построили. Раньше барак был, там отец ещё мой учился... Выходит, они раньше тогда приехали-то! Потому что отец там мой учился. Тётка моя, сестра отца, тоже там училась.

Жили в посёлке, кстати, не только сотрудники гранитного карьера. Устраивались семьи и на соседние предприятия.

— Кто как. У деда своя была своя лошадь, он на себя работал просто. Нанимался где-то. А так люди работали на радиозаводе, на «Калибре», на макаронной фабрике. Отец у меня из армии пришёл — на макаронке работал, — вспоминает Сергей. — Так-то неплохо здесь. Дрова, правда, покупаем. Печное же отопление. В этом году мы брали две машины. Машину берёзовых дров и машину наших, сосновых. Тут [в бору] горельник был, всё выпиливали.

— А вода? — уточняю я.

— У нас родник есть, но сейчас у многих людей есть скважины, — кивает Сергей на соседние дома.

— А канализация в посёлке есть?

— Нет. На улице все удобства, — качает он головой.

Тут на улицу выходит сосед Сергея — Ихтияр Амиров. Спрашиваю у него, как живёт посёлок.

— Живёт — еле дышит. Ни газа, ничего, — машет рукой Ихтияр.

— Труба-то вон она идёт, а что толку, да, Эдик? Давление большое идёт, надо понижающую строить, ГРП, — подхватывает Сергей Боровинских.

Выясняется, что рядом с каменным карьером проходит ветка газопровода до соседнего посёлка Шершни. Там газ есть, а в бору нет.

— Всему миру газ дают, а нам? — спрашивает у меня Ихтияр Амиров. — Газ — самое главное. Газ будет — и в теплице что-то вырастет. А то ждём, как будто в степи живём. Я здесь сколько живу, красных помидоров не видел. Прохладное место здесь, низина! Долго они здесь [созревают]. Это не дело. Теплица должна быть и зимой, и летом. Газ если будет, можно туда тепло подавать.

Рассказывает Ихтияр и свою историю: в посёлке возле карьера он живёт два десятка лет.

— С первой женой развёлся, остался на улице — купил здесь жильё. Мне деревня понравилась, работать в огороде [хотел], а сейчас устал уже работать. Сначала хочется, а потом расхотел, — улыбается Ихтияр. — Условий нет здесь, видишь. Один свет только. Свет не решает же. Тепла хочется. Лес валим, топим, а это же не дело! Лучше газ подать, за газ заплатить — и пусть горит.

Интересуемся — в собственности ли дома. Сергей кивает головой. И рассказывает: у его семьи в посёлке даже два участка. Помимо дедовского, есть ещё и дом напротив. Туда семья переехала примерно в 1970-х, когда строение освободили предыдущие жильцы — им дали квартиру.

— Моя мать, отец и нас трое, детей. Тут была сараечка, и мы трое там ютились. А оттуда люди уехали. Сельсовет был, поговорили. Люди, которые получали жилье, обычно ломали [дом] и уезжали, но этот разрешили оставить. И мы туда переехали, наша семья. И вот сейчас оформили всё это в собственность — и землю, — говорит Сергей и уточняет: в этом доме напротив теперь живёт его дочка. — А там всё равно мало места. У дочери тоже двое детей, две девчонки. Надо строиться, мало места, а разрешение на строительство не дают. Типа у нас статуса нет, кто мы: посёлок, деревня или парковая зона. Вон она и хлопочет, молодец. А так-то всё своё: и земля в собственности — «зелёнка», и дом — «зелёнка».

А вот у Ихтияра ситуация более запутанная:

— Дом оформили, землю не можем оформить. Не дают. Тому дай по 50 тысяч, этому дай 50 тысяч. Всем понемножку, чтобы подпись поставили. Вот и крутишься годами и не знаешь, к кому пришёл. Конкретного не говорят ничего. Как барашка по степи крутишься, не знаешь, то ли туда пришёл, то ли не туда, — жалуется мужчина.

— Говорят, что до 2024 года хотят убрать весь наш Шанхай, — внезапно вспоминает Сергей Боровинских.

— Убрать? — удивляюсь я.

— Ну, да. Кто как говорит. Хотя сколько лет я живу — 60, и всё говорят, что будут убирать, убирать, — смеётся Сергей.

— И Юля пойдёт на пенсию отсюда, — шутит Ихтияр, имея в виду подошедшую к нам внучку Сергея.

— И Юля, да, — улыбается дед. — Люди приходят летом: «О, как хорошо у вас тут, как хорошо!» Конечно, хорошо. А зимой завалит снегом — и не очень-то хорошо.

— Не чистят дорогу?

— Дорогу на ЮУрГУ чистят вообще-то, от плотины и до ЮУрГУ — до памятника Курчатову — проходит трактор, — объясняет Сергей, но с улицами внутри посёлка всё сложнее. — Люди вот тут ходят, хлопочут, как нам ездить-то. С плотины сюда заезжаем. Под знак можно, кто здесь живёт. Дорога выведена из парковой зоны, она считается городского значения дорога-то. Но люди не понимают этого! Вот идёт [мамочка] с коляской — она даже не отходит с дороги. Стоит — и всё. Считает себя правой.

И правда. На улицах посёлка мы встречаем несколько припаркованных автомобилей. В город, как здесь говорят, жители выбираются каждый день.

— За хлебом да за молочком надо всегда ехать в город, — улыбается Сергей Боровинских.

— Так-то место хорошее, воздух чистый, — резюмирует Ихтияр.

Хотя без ЧП, как выясняется, в посёлке не обходится.

— Дом сгорел зимой, на улице остались [хозяева]. Пожарные поехали в Долгодеревенское, потом сюда приехали — дом уже сгорел, — рассказывает Ихтияр.

— В Долгодеревенское? — переспрашиваю я. — Зачем?

— Не знаю. Воду, может, набрать, — пожимает плечами Ихтияр. — Они иногда путают Митрофановский карьер, Изумрудный карьер, Шершнёвский карьер. Везде гуляют, а потом сюда приезжают. Сгорели [соседи], им ничего не дают. В городе пока живут. Они «зелёнку» должны были на дом получать — и тут дом сгорел.

Тут появляется на улице ещё один сосед — Виктор Рыжов. Собрался идти на родник — за водой, но оставляет бидон у калитки и подходит к нам.

— Ой, да лучше всех живу! И никто не завидует, — широко улыбается Виктор в ответ на вопрос о жизни в посёлке. — До обеда я ни одного человека не видел. Вот честное слово! Даже отдыхающих — и то не было. Я родился здесь, потом лет 40 не жил. В Копейске жил. Родителей проводил — и здесь теперь.

— Лучше, чем в Копейске? — уточняем мы.

— Ну, разговоров нет! — смеётся Виктор, а потом на секунду задумывается. Понимаете, это не сравнивается, мне кажется. Оно несравнимо. На пенсии — лучше, да. Хорошо, спокойно. Самое главное — спокойно. Скорой не дождёшься, дорогу не отремонтировали. Всё в порядке.

Виктор, кстати, оказывается знатоком истории посёлка. Точных данных о том, когда началась разработка карьера, нам найти не удалось, сроки обозначены размыто — начало XX века, возможно, до революции. Но Виктор уверяет: добыча гранита рядом с их посёлком началась значительно позже.

— Начали разрабатывать карьер в 1939 году. У нас же вся площадь Революции, все от Политехнического дома, все бордюры вечные были. Это с нашего карьера, — с гордостью говорит Виктор.

— Дворец «Юность» тоже отсюда, — напоминает Ихтияр.

— «Юность», да, — кивает Виктор. — Добывали долго. Последнее… Уже когда водой наполнился [карьер], её откачали и для «Урала» набрали ещё гранита. Для кинотеатра нашего, «Киномакса-Урал». Потому что такой гранит, как говорили нам, только у нас и где-то под Ленинградом есть — и всё. Больше такого гранита нигде нет.

Выходит, что добычу гранита на карьере прекратили в начале 1970-х, ведь открыт широкоформатный кинотеатр «Урал» был в начале улицы Воровского 8 апреля 1971 года.

Объясняет нам Виктор и запрет на строительство.

— У нас под каким-то грифом АА посёлок. То есть не разрешается ни строительство, ни реконструкция, ни ремонт. Ни костры. Даже печи — и то не разрешают! — сокрушается он.

— Так у вас же печное отопление, — недоверчиво переспрашиваем мы.

— Ну, вот, — пожимает Виктор плечами. — Я хорошо помню, когда Никита Сергеевич пришёл к власти, у нас посёлок [хотели брать]. Говорили: «Всё, мы его быстренько снесём!» Где офицер с пистолетом стоит на Северо-Западе, это последний дом был, и это наш дом был [для переселения]. Но они [чиновники] пришли переписывать: «Тук-тук, открывай, переписывать будем». Дед Кирилл, баба Наташа — живые. Сколько, трое у них было детей? — поворачивается Виктор к соседям.

— Больше! — мотают они головой.

— Больше, — соглашается Виктор. — Все прописанные здесь. У этих детей уже тоже дети, тоже прописанный здесь. «Ёк! Да вам целый Северо-Запад надо строить для вашего посёлка!» — вспоминает Виктор слова переписчиков. — И в каждую хату заходили. А что? Электричества не было, поработают, бражки попьют — да детей стругают.

— Поголовье-то большое было, — улыбаются соседи.

— Да во всех домах так было практически! — веселится Виктор. — И все были живые. Потом ещё раза два сносить пытались также вот. Вроде «Ага, эгей!», а потом «Нет, не потянем». Крест поставили просто на посёлке. Вроде и есть, и вроде не значится.

— Бабушка одна живёт в лесу, в тайге, — вдруг вспоминает Ихтияр. — Ей дрова на вертолёте привезли, козу.

— Лыковой Агафье-то? — припоминают соседи.

— Надо мне ехать к ней помогать. Козу доить, — улыбается Ихтияр.

Попрощавшись с односельчанами, мы идём вдоль по улице. Она тут не пустует. То тут, то там появляются люди. Но большинство отрицательно качает головой, если спросишь, местные ли они. Всё-таки посёлок расположен близко к «тропе пенсионеров», и туристов тут летом бродит немало.

«В ЧЕрте города»

Наш проект — о Челябинске и для челябинцев. Что уже можно прочитать? О том, как живётся в посёлке Мелькомбината, мы рассказали в первом выпуске. Затем побывали в цыганском таборе и за чашкой чая в гостях у барона узнали, что в посёлке под Шаголом живут самые юные бабушки. В третьей серии проекта мы отправились в городок чекистов — самый закрытый квартал Челябинска, где с советских времён селили генералов НКВД и сотрудников облисполкома. Затем героями проекта стали жители посёлка ЧГРЭС: когда-то он считался элитным, а теперь превратился в криминальный. Побывали мы и в посёлке Аэропорт, который строился специально для лётчиков, штурманов, диспетчеров и других сотрудников аэровокзального комплекса. А на прошлой неделе рассказали о микромире в элитном центре Челябинска — частном секторе 1940-х годов.