Антон Ефремов, абдоминальный хирург ЧОКБ: «Если у врача нет оптимизма, то он опасен для больных»

Молодой, талантливый, успешный. Отличный хирург и счастливый семьянин. Перспективный руководитель и надежный товарищ. Правда, сам Антон Павлович красивых эпитетов в свой адрес не любит, предпочитает делать дело и при этом очень хорошо, за что бы ни взялся: хоть за скальпель, хоть за микрофон. Его специализация самая что ни на есть новогодняя, поэтому обо всех перипетиях судьбы, о надежных тылах, выборе без выбора и даже смысле жизни в последних числах уходящего декабря приятно поговорить с заведующим отделением общей хирургии №2 Челябинской областной клинической больницы Антоном Павловичем Ефремовым.

– Антон Павлович, давайте все-таки для начала объясним, кто такой абдоминальный хирург.

– Я категорически против такой формулировки, потому что у нас отделение общей хирургии. Мы занимаемся проблемами, связанными не только с животом, но и частично с грудной клеткой, иногда попадаются проблемы на ногах, мягких тканях и так далее. Хороший хирург – многостаночник, он знает все. (Улыбается.) А специализация наша занимается патологиями органов брюшной полости: печень, почки, кишечник, весь ЖКТ, включая желудок и пищевод.

– А в чем особенность, отличие есть от той же, например, кардиохирургии?

– Ни в чем! Они занимаются сердцем, мы – желудком, не более того. Ткани, кончено, разные, и особенности есть, но не более того.

Ефремов Антон Павлович, абдоминальный хирург. В 2001 году окончил ЧелГМА, в июле 2002 года официально принят хирургом Челябинской областной клинической больницы, где и работает по сей день. Начинал свою врачебную карьеру здесь же – медбрат реанимации №1, отработал два года. Женат, имеет двух детей.

– А почему вы выбрали именно абдоминальную хирургию?

– Это сложный вопрос. Я не могу сказать, что мне прям нравилось это дело. Мама впервые меня сводила в операционную лет так в пять. Это была лапароскопическая операция, и я впервые посмотрел в лапароскоп. С тех пор мне захотелось смотреть в него чаще, настолько внутренний мир человека богат и многогранен. (Улыбается.) Потом и первая практика моя прошла в абдоминальной хирургии в восьмой городской клинической больнице. Патологии эти достаточно распространенные, они приносят людям массу неприятностей. И когда есть возможность помочь человеку справиться с ней, то это очень интересно.

– Насколько часто они встречаются и какие виды?

– Если считать статистически, то операции по поводу желчнокаменной болезни самые распространенные не только у нас, но и в мире. За ними следуют такие вещи, как аппендицит, кишечная непроходимость – то, что относится к абдоминальной хирургии. Вот сегодня я дежурю – трое уже есть с разными патологиями.

– Уже будете оперировать?! На дежурстве?!

– Ну да, кого-то придется оперировать сразу, кого-то будем консервативно лечить, кого-то готовить к операции. Тяжелые больные из области поступают ежедневно. Выезд санавиации – на место, где пациент лежит – бывает порядка 50 раз в год, как минимум раз в неделю мы выезжаем. Существует определенная связь с праздниками – панкреатиты, холециститы случаются после погрешностей в диете. Реже вызывают на какие-то сложные ножевые ранения брюшной стенки, связанные опять-таки с праздничными событиями.

– Как-то вы очень деликатно назвали новогодние застолья «погрешностями в еде»! Что бы вы посоветовали гражданам перед новогодними праздниками, чтобы избежать с вами встречи?

– Направление у советской медицины и российской всегда было профилактическим, и надо четко понимать, что не должен человек все праздники сводить к жуткому алкогольному опьянению. Есть дети, семья, друзья, с которыми можно отлично провести время на свежем воздухе и не ударяться в какие-то разборки и поглощение майонеза, жирного и алкоголя. Это главный совет абдоминального хирурга. Тогда у нас будет меньше работы! (Улыбается.) Наши праздники пройдут даже не спокойно, мы это переживем, не в первый раз. Обидно бывает другое, когда человек, не понимая, что с ним может произойти дальше, бросается во все тяжкие и совершает непоправимую ошибку, считая: да ничего страшного, подумаешь. А вот потом его близким, его семье очень трудно объяснить, почему погиб человек, если этого можно было избежать, элементарно соблюдая диету и не злоупотребляя спиртным.

У меня бывает одно-два дежурства в неделю, значит один-два раза по 1,5 суток я свою семью не вижу. И я с таким удовольствием прихожу домой – это самое лучшее, что есть в работе! (Смеется.) Я не думаю, что и у других времени для своей семьи больше, чем у меня, просто надо этим очень дорожить.

– Если уж пошла речь о семье, я знаю, что вы – потомственный врач. Расскажите, какую роль сыграли родители в выборе профессии?

– В выборе профессии они сыграли, конечно, основополагающую роль, но не назидательную, ни в коем случае. Самим своим поведением, своим отношением к профессии, в которой они работают всю свою жизнь. Тем, что они отдают часть себя людям, которым помогают, которые им благодарны. И цена их работы – не те деньги, которые они приносят домой, а то количество спасенных жизней или порожденных – другого варианта и я для себя не нашел. Но с их стороны никогда не было никакого давления. Наоборот, с малых лет мне показывали, что это не просто чистый белый халат, это и неприятные запахи, и неприятные разговоры, и неприятные события в том числе. Но это был мой, чисто мой выбор!

– Папа каким был дома? Почему не стали гинекологом?

– Не знаю, наверно, по принципу хватит в семье одного гинеколога! (Хохочет.) На мой взгляд, очень трудно научить своих детей (это теперь, когда у меня уже двое своих, я понимаю!) чему-то в жизни, в специальности, чему могут научить другие люди, и к кому ты будешь больше прислушиваться – еще вопрос. Поэтому я и не хотел выбирать ни папину, ни мамину специальность. Хотя в той или иной степени сейчас я прихожу на помощь и маме, и папе, если это нужно.

– А мама?

– Мама – врач-эндоскопист, заведует отделением эндоскопии ГКБ №8, куда она меня и привела после второго курса медакадемии. Я хотел начинать с азов и учиться. Я уже решил, что потом пойду сюда, в областную, где имеют дело больше с тяжелыми патологиями, а там была возможность получить другой опыт. Плюс – эндоскопическая операционная, большая любовь всей жизни, потому что когда через четыре дырки ты можешь сделать то, что раньше делали через разрез в 30 см, это очень интересно. Меньше травма, больше эффект, и человек уходит быстрее домой.

– А как вас занесло на телевидение?

– Случайно! (Смеется.) Ну, в жизни случайностей, конечно, не бывает. Среди наших близких друзей был работник телевидения, который однажды попросил прокомментировать вопрос классического домашнего воспитания с точки зрения врача, а оппонентами мне выступали один маг и один целитель. Я согласился. Прошло месяца три-четыре, и встал вопрос о ведущем. И та самая Маша Орлова, благодарен ей до сих пор, попросила снова прийти и попробоваться в роли уже ведущего. Я сомневался долго: смогу – не смогу, как совмещать с основной работой (практикующий хирург). Это был 2008 год. Меня приняли, и проработал я там два с половиной года. Челябинское «Времечко» – всегда был прямой эфир, причем свободный прямой эфир. Особого давления мы не испытывали, и было интересно, что любой человек может позвонить и принять участие.

– Что вам дало телевидение?

– Огромный опыт общения! Это то время, когда я научился находить общий язык с самыми разными людьми – от высокопоставленных чиновников, известных артистов и бизнесменов до самых обычных граждан буквально с улицы. И к каждому нужно было подобрать свой ключик, чтобы передача получилась интересной. И крутишься как можешь! Ради этого я и соглашался на этот эксперимент: во врачебной работе тоже нужно уметь отстаивать свои интересы, аргументированно, спокойно, уверенно, находить подход к людям.

– Почему закончилась карьера ведущего?

– Сама по себе и передача прекратила свое существование, и я уже понял, что я катастрофически не успеваю. Кроме основной добавилась научная работа, и я понял, что нужно делать выбор: либо ТВ, либо хирургия.

– Кроме работы как отдыхаете?

– Увлечений много, но все они связаны с моей семьей. Поскольку если бы не было у меня такого тыла, как жена Алена и дети, то вряд ли бы я так много достиг. Поэтому огромная благодарность моей жене за терпение и понимание! Сами понимаете, когда сутками человека нет дома, одной вести хозяйство, да еще встретить, улыбнуться и выслушать все твои проблемы, это надо иметь мужество. А может, мудрость. Поэтому, когда у меня есть свободное время, я люблю доставлять удовольствие моим близким – горные лыжи, снегоходы, мотоциклы, квадроциклы, купание и много, много чего. Не насаждаю – просто предлагаю и жду момента. Если я вижу блеск в глазах сына или вот сейчас не могу дочку с квадроцикла снять в возрасте года и восьми месяцев, жена прекрасно катается на водных лыжах, то готов стараться для них снова и снова. Я готов пробовать все что угодно, чтобы им было весело и хорошо!

– А жена – не медик?!

– Жена – врач!

– И как уживаются два врача в одной семье?!

– Когда у меня друзья спрашивают совета, а потом у нее, и она не соглашается, или я, то она говорит: «Да мы учились в разных институтах!» (Хохочет.) Хотя мы учились в одном и том же на параллельных курсах. Это же всегда интересно узнать разные мнения и сделать выбор. Друзья любят забрасывать такую утку и посмотреть, как мы будем реагировать. Я был единственный ребенок, но вот у меня уже двое. Дети – это большая радость и большой труд. Нужно чутко осознавать, сколько этого труда ты реально можешь потянуть. У нас все по порядку, пока двое.

– Скачок в карьерном росте, и сразу стали заведующим отделением – причем из одного в другого. Как уживаетесь со старой командой?

– Старая команда – она и для меня старая, потому что практически со всеми этими коллегами мы работали и до создания хирургии №2. Поэтому особых проблем не было. Они знают мою позицию, в чем-то мы сходимся, в чем-то, естественно, нет. Но каких-то принципиальных разногласий у нас нет, поэтому каких-то особых проблем при переходе в новый коллектив я не испытал, и спасибо им за это большое! За то, что поддержали меня.

– А вы какой руководитель: авторитарный, демократический?

– Хирургия – достаточно консервативная отрасль, в то же время нужно давать поле для новых технологий, иначе мы будем топтаться на одном месте. Я склонен считать областную больницу флагманом нашей региональной медицины, поскольку в ней собраны и новейшие технологии, и великолепный коллектив. Поэтому я могу в чем-то и настоять, но только тогда, когда буду уверен, что больному это принесет больше пользы, чем что-то иное. У нас у всех одна и та же школа, поэтому нам спорить-то не из-за чего, принципиальных разногласий нет. (Улыбается.)

– Если говорить о технологиях, насколько вы ими обеспечены в своей повседневной работе? Грядут ли плохие времена в этом плане?

– Руководство больницы поддерживает наши потребности полностью, более того, оно нас к этому подталкивает и стимулирует. Что касается министерства здравоохранения, то и тут никаких трудностей мы не испытываем. Другое дело, что и над ним есть еще одно руководство, то с ним наши мнения порой не совпадают, но это не только наша проблема, а в целом по стране. Что касается высокотехнологичной медицинской помощи, то у нас с этим проблем нет. Все наши возможности – у нас в руках. Тем инструментом, теми материалами, которые нам нужны, наше руководство нас обеспечивает. И обещает, что это будет развиваться. И я понимаю, что это тоже с их стороны непростая работа – доказывать, выбивать... Тогда и на нас лежит особая ответственность оправдать то доверие, которое оказано. Наша ориентация – жители области, им такая помощь доступна. Про город Челябинск ничего сказать не могу.

– При выборе новой технологии, при сложном случае что превалирует в решении?

– Всегда превалирует судьба больного. Если мы знаем, что эта технология может улучшить качество жизни и уменьшить травматичность и тяжесть лечения, то мы пойдем в сторону этой технологии.

– Даже если она будет дорогостоящей?

– Вы можете оценить жизнь больного? И я не могу. Для меня как для врача на первом месте факт – он жив, и он здоров. Да, может быть, потом администрация будет меня наказывать за то, что я применил более дорогостоящую технологию, но если я буду понимать, что она напрямую обеспечит жизнь, а другая – нет. Слава богу, такой выбор возникает не часто. Наши больные по инструментарию, по расходникам не столь затратные, как те же больные у сердечно-сосудистых хирургов или в кардиохирургии, где от одной трубочки зависит жизнь пациента, а стоит эта трубочка и 200, и 600 тысяч, и миллион. У нас больше сложных больных, которые требуют коллегиального решения и ведения, с какой стороны к этому больному подойти. Вот тут огромную роль играет школа областной больницы, которая позволяет рассматривать больного целиком, а не изолированно каждую проблему. Как человеку молодому мне приятно встречать понимание среди старшего поколения, поддержку и помощь.

– Как у вас с молодежью? Приходит?

– Приходит и с горящими глазами, а это главный критерий приема на работу в областную. Потому что если человек не хочет работать, то ему не стоит сюда идти. Нужно гореть, нужно стремиться развиваться, узнавать новое, пробовать. Мы стараемся обучать молодежь, потому что поколения должны сменяться плавно и постепенно без провалов и потрясений. С кадрами особых проблем у нас нет. База кафедры, которая находится на территории больницы, всегда дает возможность присмотреться к будущему хирургу на этапе обучения среди интернов и клинических ординаторов и сделать выбор. Хорошего будущего хирурга приходится выпинывать домой, чтобы он не охотился за сложным случаем, пока он, не дай бог, пойдет домой поспит. (Улыбается.) Сплюнь и иди.

– Откуда у вас такой оптимизм?!

– Если у врача нет оптимизма, то он опасен для больных. Он тогда не верит в то, что делает, и что все это пойдет во благо. Бесспорно, что с каждым пациентом от нас уходит какая-то частичка души, потому что мы переживаем, ужасно переживаем, звоним друг другу на дежурства...

– А как вы переживаете потери?

– Это отдельный разговор. Говорят, хирурги должны привыкнуть к такому естественному событию, как смерть. Нет, это невозможно сделать. Я оцениваю каждый такой случай как поражение, как ошибку в борьбе со смертью. И еще тяжелее, когда понимаешь, что человек мог остаться в живых, а какие-то твои действия были неверными, ошибочными, и это переносится еще тяжелее. И тут пригодится тот совет, о котором я говорил в самом начале: нельзя все топить в алкоголе. Нужно искать другую отдушину, чтобы понимать, зачем живешь и что-то делаешь, приходишь на работу. Чтобы прийти и здесь что-то оставить, это надо где-то взять: в лесу, на речке, в горах, с друзьями, где угодно. Где-то нужно подпитываться, тогда будет оптимизм и желание работать.

– А вы свои ошибки себе прощаете?

– Нет. По одной простой причине: если прощать, то за ней последует точно такая же, и с этим надо бороться на корню. Ты должен сделать так, чтобы ты больше никогда ее не допустил. Мы жизнь людям не даем, а забирать тем более не имеем права.