«Всё равно ведь воняет»: мучаем зама Текслера вопросами о выбросах в Челябинске и смешных штрафах за них

На столе вице-губернатора Сергея Сушкова лежит роман Олдоса Хаксли «О дивный новый мир», в котором описано жутковатое будущее: сверхпотребление, деление людей на касты, зомбирование... Но мы обсудим другой вопрос: не превратится ли в антиутопию сам Челябинск, и не в 2541 году, а уже совсем скоро? Смог и выбросы — наиболее частые поводы, которые отбывающие на ПМЖ в другие города указывают в качестве причин. И хотя проблема обсуждается уже лет тридцать, поток читательских жалоб не иссякает. Или это люди-паникёры?

— У моего знакомого ребёнок подвержен бронхиту, и он говорит мне: «Серёжа, ну невозможно дышать, всё хуже и хуже становится», — рассказывает Сергей Сушков. — И стоит ли мне доказывать ему, что за последние три года выбросы вредных веществ снизились почти на 100 тысяч тонн? Они снизились, но если люди по-прежнему видят смог, они правы — этого быть не должно. Мы в самом начале пути.

С 2010 года Сергей Сушков был заместителем, а потом и министром сельского хозяйства Челябинской области и преуспел настолько, что в 2017 году вместе с должностью вице-губернатора получил ещё несколько направлений. Среди них — кураторство лесохозяйств, агропрома, юстиции, взаимодействия силовых структур и экологии.

Ну так правы люди, когда говорят, что челябинский смог — это навсегда?

— Не навсегда, но это громадная проблема. Последние полвека негатив накапливался и тиражировался, — объясняет Сергей Сушков. — Для «красных директоров» было нормой строить пятиэтажки в санитарно-защитной зоне металлургических заводов, чтобы народ быстрее бежал на работу, а что там падает сверху — до лампочки. Это ведь согласовывалось всеми и принималось как данность.

Такое действительно было. Но люди устали констатировать очевидное. В 2018 году главный редактор 74.RU Мария Шраменко (тогда — спецкорреспондент) во время медиафорума обрисовала ситуацию в Челябинске президенту России Владимиру Путину, и тот согласился, что проблема существует, а в числе ответных мер назвал квотирование выбросов. Прошло два с половиной года. Что изменилось?

— За точку отсчёта мы принимаем 2017 год, когда выбросы вредных веществ в Челябинске составили 323 тысячи тонн, — рассказывает Сергей Сушков. — В 2018 году они снизились до 295 тысяч, в 2019 году — до 245 тысяч тонн, а в этом планируем срезать ещё.

Выбросы упали на четверть, но люди жалуются по-прежнему. Они что, не замечают очевидного? Преувеличивают?

— Я сам как житель города не удовлетворён изменениями, — признаётся вице-губернатор. — Я понимаю, что выбросы сократились, я вижу это по цифрам. Но проделанная работа — это пока капля в море относительно той массы проблем, которая накопилась за полвека.

В упомянутом объёме выбросов примерно треть берёт на себя автотранспорт, остальное — это стационарные источники. Среди них выделяются три крупнейших загрязнителя, один из которых лидирует с большим отрывом:

— «Мечел» и «Мечел-Кокс» (я считаю их одним предприятием) обеспечивают более половины, точнее, 54% всех промышленных выбросов, — конкретизирует замглавы региона. — Справься с ними и решишь проблему, грубо говоря, наполовину.

Позади двух «Мечелов» с большим отрывом идёт ПАО «Фортум» и её ТЭЦ, среди которых есть угольная (ТЭЦ-2). На третьем месте — ЧЭМК, который беспокоит челябинцев не столько количеством выбросов, сколько близостью к жилым зонам.

Но к «торгу» с промышленниками мы ещё вернёмся, да и эффект от такой работы проявится не сразу. За счёт чего тогда выбросы якобы снизились с 323 тысяч до 245 тысяч тонн уже сейчас?

— Челябинская городская свалка давала 60 тысяч тонн в год, то есть около 20% всех выбросов, — говорит Сергей Сушков. — Многие скептически относились к тому, что её можно закрыть, много критики получил полигон около Полетаево, но для экологии Челябинска это было правильное решение: в черте города-миллионника находилась свалка площадью 74 га, которая работала с 1949 года. Сегодня заканчивается технический этап рекультивации, и, по нашим оценкам, выбросы снизились вдвое, до 30 тысяч тонн. Цель — это, конечно, нулевые выбросы.

Попутно вице-губернатор вспоминает вторую «чёрную дыру» под Челябинском — Коркинский угольный разрез.

— Самая большая искусственная яма в Европе в какой-то момент была брошена, начались эндогенные пожары на бортах, что при южном ветре приводило к задымлению в Ленинском районе и на юге Челябинска, — говорит он. — Но нашлась компания «Промрекультивация», аффилированная с РМК, которая за свой счёт гасит пожары, а в будущем зальёт карьер закладочным материалом от Томинского ГОКа, превратив в подобие озера.

При этом сам по себе Томинский ГОК подразумевает рытьё пары карьеров сопоставимого масштаба, у которых есть свои экологические риски. Впрочем, это отдельный разговор.

Что касается промышленных предприятий, основная работа с ними — заключение добровольных соглашений, по которым они обязуются до 2024 года вкладывать огромные суммы в экологические мероприятия. Инвестиции по уже заключённым соглашениям достигают 67 миллиардов рублей (всего 26 соглашений), а до конца года будут заключены ещё 30 соглашений.

Но прежде чем мы перейдём к конкретике, я интересуюсь, почему промышленные великаны соглашаются на добровольные вложения такого рода? Чувствуется подвох, ведь экология — дорогое удовольствие, единственный «профит» которого для владельцев-прагматиков — имидж.

— Знаешь, раньше директорский корпус так это и воспринимал, — соглашается Сергей Сушков. — Они говорили: вот мы поставим новую систему аспирации или газоочистки стоимостью 200 миллионов рублей, это всё ляжет в себестоимость, и мы потеряем конкурентоспособность на рынке.

Но ведь так оно и есть. Предприятия успешно игнорировали эту потребность лет тридцать, упустив все возможности для плавного перехода к экологическим производствам, а теперь им предлагают сделать то же самое в форсированном режиме. И они вдруг согласны?

— Наша промышленность, которая чадит и заволакивает нас смогом, — это промышленность сталинских времён индустриализации. Сейчас приходит понимание, что эксплуатировать её дальше в таком виде невозможно, — объясняет Сергей Сушков. — Весь цивилизованный мир предложил технические решения, которые не только соответствуют новым экологическим стандартам, но и позволяют увеличить качество и объёмы продукции.

Проще говоря, покупая современную машину вместо дымящих «Жигулей», вы получаете не только выхлоп класса «Евро 5», но также более мощный мотор, кондиционер и подушки безопасности.

— Промышленные генералы, когда мы их собираем, понимают важность экологии. Просто нельзя выплеснуть с водой ребёнка, потому что предприятия — это рабочие места и налоги, — продолжает вице-губернатор. — Предприятия — это одновременно и наш актив, и наши загрязнители. То есть мы должны пройти между Сциллой и Харибдой: обеспечить экономический рост и снизить негативное воздействие.

Итак, они понимают важность экологии. Серьёзно? Откуда это понимание вдруг взялось?

— Потому что ситуация нагнетается, и собственник предприятия осознаёт, что оно может быть, например, закрыто, — объясняет замглавы региона. — Предприятию может быть нанесён урон в виде администрирования налогов. По материалам Росприроднадзора возбуждено два уголовных дела, оба по воде и оба по «Мечелу», и два гражданских дела, а сумма исков там — сотни миллионов рублей. Собственник понимает, что его медленно, но верно обложат со всех сторон. Директор одного металлургического предприятия рассказывал мне, что при размещении на бирже идёт падение котировок акций, если не соблюдаются экологические требования. То есть это не один рычаг давления — это множество рычагов. Да, неприятно для них, да, невыгодно сегодня. Но для завтрашнего дня это то, что надо.

Сделки такого рода заключались с 2017 года — первый пакет состоял из 15 четырёхсторонних соглашений с главными загрязнителями, которые подписывали губернатор, Росприроднадзор и Минприроды. Стоимость тех соглашений — порядка 47 миллиардов рублей, из которых 6 миллиардов уже реализованы в 2019 году. Ещё 11 двусторонних соглашений заключили позже на сумму около 20 миллиардов, ещё 30 соглашений на подходе. Во всех случаях работа должна окончиться до 2024 года.

Можно ли иллюстрацию о уже проделанной работе, скажем, на примере «Мечел-Кокса». Сергей Сушков листает бумаги и зачитывает:

— Пожалуйста, их тут много. Первое, по «Мечел-Коксу»: завершено техническое перевооружение бензольного отделения с закрытием цикла воды конечного охлаждения коксового газа в цехе улавливания...

Что? Закрытие конечного улавливания? Или как там? Неспециалисту понять значимость этого шага невозможно, и остальные пункты звучат немногим лучше. Плюс сами соглашения пока имеют пометку «Для служебного пользования», о чём не так давно экологический активист Василий Московец писал тому же Сушкову.

Не получится ли, что предприятие заявит на бумаге план, который никто не будет выполнять, а если и выполнит — лишь с минимальным эффектом?

— Заключение таких сделок — это непростой труд, — соглашается Сергей Сушков. — Нужно садиться с предприятиями за стол, обсуждать список мероприятий, согласовывать сумму, чтобы она была в бюджете предприятия. С другой стороны, нужно, чтобы эксперты дали оценку, что именно это мероприятие эффективно. Скажем, замена коксовых батарей. Это крупная и серьёзная работа, часть которой уже проведена, часть ведётся. Губернатор следит за ней лично.

Ну хорошо, зайдём с другой стороны: насколько сократятся выбросы после всех миллиардных вложений?

— По первоначальным соглашениям 2017–2018 годов ожидается снижение выбросов на 10 тысяч тонн в год до 2024 года, — отвечает мой собеседник. — Но когда пришёл Алексей Леонидович Текслер, он сказал — мало. Недавно, например, было отдельное совещание по «Мечелу», который стоит на особом контроле, и губернатора не устроил уровень снижения выбросов. Он сказал: предлагайте ещё. И они пошли искать. Они предложат, мы соберём комиссию и оценим экологический эффект.

Хорошо, допустим предложат и даже сделают. Ситуация в одном цеху улучшится, но в целом выбросы останутся критическими, а челябинцы опять ничего не почувствуют. Разве нет такого риска?

— Для этого мы уже в 2020 году запускаем новую систему мониторинга качества воздуха, информация с которой будет стекаться в единый диспетчерский центр, что позволит нам точно понимать, откуда идёт выброс, — рассказывает вице-губернатор.

Сергей Сушков объясняет, что до сих пор система мониторинга качества воздуха включала 8 постов Росгидромета, из которых 4 работали в «ручном» режиме, то есть не передавали информацию автоматически. До конца 2020 года количество постов увеличится до 17, и все перейдут в автоматический режим. Место их расположения выбрано по расчётам НПО «Тайфун» (специализированного института по физике атмосферы). Единый диспетчерский центр разместится на улице Калинина — сейчас в здании идёт ремонт. Помимо данных о содержании вредных веществ в центр поступит метеорологическая информация, что позволит не просто фиксировать выброс, но и вычислять его источник с учётом направления ветра, инверсии, рассеивания. Кроме того, центр будет принимать жалобы челябинцев, а информация с датчиков станет общедоступной.

Но есть два неприятных момента. Например, 10 лет назад в Челябинске наблюдалось повышенное содержание формальдегида на уровне 3 ПДК (предельно допустимых концентраций). По итогам прошлого года среднесуточная величина упала до 1–1,2 ПДК, то есть чуть ли не в три раза. Подвох в том, что за это время ПДК по формальдегиду выросли втрое, с 0,003 до 0,01 мг/м3. Проще говоря, ситуация улучшилась лишь на бумаге, а реальные уровни всё те же. И это не единичный случай: выросли нормативы и по фенолу, и по метилмеркаптану. Специалисты «Гринписа» обращали внимание, что веских обоснований для таких вольностей нет. То есть ПДК, которые являются основным критерием качества воздуха, — величина крайне манипулятивная.

А вот проблема из другой области: смехотворные штрафы за нарушение экологических стандартов. Нарушителям часто вменяют статью 8.21 КоАП — это максимум 50 тысяч для должностных лиц и 250 тысяч для «юриков». Может быть, на фоне водительских частей административного кодекса это выглядит неплохо, но, к примеру, оборот того же ЧМК превышает 100 миллиардов рублей в год, так что четверть миллиона рублей — это комариный укус. В 2019 году сотрудники Минэкологии в ходе 400 рейдов оштрафовали 94 должностных лица в общей сложности на 1,2 миллиона рублей. Средний штраф в 13 тысяч рублей ничтожен на фоне потенциального вреда. Не пора ли перейти на оборотные штрафы, которые зависят от масштаба предприятия?

— Да, тяжесть правонарушения не соответствует наказанию, — кивает Сергей Сушков. — В парламентских органах лобби промышленников однозначно больше, чем лобби экологов. Возьмите наш только что сформированный парламент: слава богу, прошёл один эколог из партии «Зелёная альтернатива».

Вот и получается, что весь мониторинг упирается в невозможность что-либо сделать с нарушителем, разве нет? Мой собеседник не согласен:

— Немного не так. Есть ведь уголовная ответственность. Есть налоговое администрирование. А посмотрите на тот же Росприроднадзор — он ведь не идёт по пути административных штрафов. Он рассчитывает экологический вред гражданской и правовой среде, вычисляет стоимость и взыскивает её через суд. А суммы там сумасшедшие.

Речь, например, о недавнем судебном решении, по которому «Мечел» обязан возместить 142 миллиона рублей за вред реке Миасс. Руководителя регионального управления Росприроднадзора Виталия Курятникова вице-губернатор характеризует так:

— Последние пару лет он занимает очень активную позицию, там есть и уголовные дела, и серьёзные разборки, и миллионные иски. Он превратился в силу, которую боятся не меньше, чем полицию. И мы тесно работаем и с ним, а также с прокуратурой, со следственными органами.

При этом до сих пор нет понимания, как вычислять ущерб, причинённый воздуху. С водой или почвами проще: их стоимость более «осязаема», и существуют методики расчёта. Вред атмосферного выброса можно оценить, если он нанёс зримый ущерб, скажем, когда из-за кислотного дождя погиб урожай. Но в общем случае критерия нет, так что проблема штрафных санкций остаётся.

Что касается плавающих ПДК, Сергей Сушков видит ситуацию по-другому. В 2020 году в Челябинске начался эксперимент с квотированием выбросов, правда, начался он лишь с «теоретического» этапа, на котором проводятся так называемые сводные расчёты и определение квот для предприятий.

Означает это следующее. Прежние нормативы учитывали лишь изолированный вред отдельных предприятий. Но в каждую точку города долетают выбросы самых разных источников, включая и свалку, и десятки предприятий, и автотранспорт. Сводные расчёты подразумевают, что выбросы каждого крупного источника ограничиваются так, чтобы общее количество «грязи» в каждой конкретной точке не выходило за пределы норм. Правда, всё тех же плавающих норм (ПДК), которые, если приспичит, могут и поменять.

В любом случае, дьявол в мелочах, и всё зависит от конкретных квот. Сам заместитель главы региона считает, что лёгкой прогулки для промышленников не будет:

— Устанавливается, допустим, квота по бензпирену — 20 кг в год, — говорит он. — И дело руководителя, как он будет укладываться. Останавливай производство, если не можешь по-другому.

Он отмечает и ещё одну неявную проблему, связанную с квотированием — акцент на «видимые» выбросы.

— Всех волнует рыжий хвост ЧМК, но это не самое страшное, что выбрасывает «Мечел», — говорит чиновник. — Самое страшное — это тот самый бензпирен, страшный канцероген, который не имеет ни цвета, ни запаха. Это полный финиш.

В этом проблема «субъективной экологии», когда люди больше реагируют на то, что заметно и плохо пахнет, чем на то, что действительно опасно.

— Конечно, сейчас в приоритете снижение «видимых» выбросов, потому что за них население ругает власть, — говорит Сергей Сушков. — Но, на мой взгляд, не менее важно учитывать опасность разных веществ, и губернатор нацеливает нас именно на это. В соглашениях больший акцент сделан на борьбу со смогом, остальными выбросами ещё предстоит заниматься. Но широко шагаешь — штаны порвёшь. Работа должна быть последовательной.

Мы затрагиваем ещё много тем, которым можно посвящать отдельные статьи: переход на газомоторные автобусы, состояние челябинского бора, экологический контроль транспорта, слабость российской метеорологии и плотную застройку реки Миасс, которая ухудшила проветриваемость города. А ещё — вонь с полей, на которые, по словам Сушкова, птицефабрики под видом удобрений выгружают куриный помёт.

Что в сухом остатке? План властей: с одной стороны, обложить предприятия системой экомониторинга и квотами на выбросы, с другой — добиться модернизации производств, без которой любые требования бессмысленны.

— Едешь по некоторым промплощадкам — грязные трубы, дым со всех сторон, — сетует Сергей Сушков. — Потенциал для снижения выбросов — это минимум 50%. Мы ведь видим, как работают аналогичные предприятия на Западе. Мы знаем, что это возможно.

Хотя план выглядит разумным, на каждом его этапе возможны манипуляции, «договорняки» и пускание пыли в глаза: в прямом и переносном смысле. Но другого плана у нас нет, как нет и быстрого решения проблем, которые вызревали десятилетиями. Поэтому хочется верить, что в этот раз за промышленников взялись капитально.

Ранее губернатор Алексей Текслер анонсировал план решения проблемы «рыжего хвоста» ЧМК.

Челябинская область входит в первую десятку регионов по объёму выбросов.

Осень в Карабаше в этом году опять наступила раньше календаря, и вот в чём причина.