Виктор Петров, кинодраматург, заведующий кафедрой режиссуры кино и телевидения ЧГАКИ: «Пафос убивает все настоящее»

Этим человеком по праву может гордиться Челябинская область. В детстве он мечтал стать лесничим или природоведом. Вместо этого занялся искусством. Автор таких известных фильмов, как «Барак», «Человек со свалки», «Красное небо», писатель, лауреат премии «Ника» и Государственной премии, руководитель областного лагеря скаутов… Несколько лет назад мне посчастливилось присутствовать на лекциях Виктора Дмитриевича Петрова. Совершенно простой и открытый, и в то же время глубокий человек. При первой встрече в нем с трудом можно распознать обладателя стольких титулов и наград. Передать в одном материале всю душу драматурга невозможно, сегодня мы попытаемся приоткрыть лишь несколько граней.

Костер из дневников и тетрадей

– Давайте вспомним ваше детство. О чем вы тогда мечтали, каким были ребенком?

– Я родился в 1949 году в Челябинске. Какое-то время наша семья даже жила в землянках. Потом мы переехали на родину мамы, в Сатку.

Наверное, главной моей чертой с детства было стремление к лидерству. Мне нравилось руководить, но не из тщеславия, а потому, что у меня всегда было много идей, для осуществления которых нужна компания. Например, в третьем классе я собрал 5–7 мальчишек, мы взяли наши опостылевшие тетрадки и дневники, погрузили на санки и пошли в поход на Первое озеро. Стоял январь. Мы зашли на середину озера и развели там большой костер. Каждый из нас при этом абсолютно не думал о последствиях. Естественно, потом меня коснулась тяжелая отцовская рука…

– В тетрадках были плохие оценки?

– Нет, но из чего еще детям разводить костер? Мы были маленькими и не могли нарубить дров. А тетрадки – это то, что лучше всего горит… Кстати, учился я хорошо. А еще меня всегда тянуло к лесу. Я его любил и люблю до сих пор. В детстве мечтал стать охотником, лесником или природоведом. Наверное, это стремление к неизведанному. В лесу раскрываются какие-то чакры, ловишь другое мироощущение.

– Не доводилось поработать в этой области?

– Я это компенсировал иначе – в старших классах постоянно ходил в походы. В восьмом организовал поход мальчишек на Увильды. Мы отправились туда на месяц. В девятом классе зимой пошел с одноклассниками на Таганай на десять дней. Естественно, заблудились. Вспоминается это с удовольствием. А уже начиная с десятого класса были регулярные летние и зимние походы на полярный Урал, Алтай, Байкал и в другие уголки.

В 1980 году я поставил Ельцину диагноз

– Виктор Дмитриевич, как вы пришли в драматургию?

– Почему я выбрал кино? Во-первых, я с пятого класса начал фотографировать. Желая приобщить меня к культурной жизни, родители купили фотоаппарат и отправили в кружок к Юрию Константиновичу Горохову. Фотография меня очень увлекла. Уже в восьмом классе я получил медаль из США за снимок «Непрошенная подсказка». Следом за фотографией начал снимать кино. Первые фильмы делались в лесу. Когда наступило время выбора профессии, пошел учиться на инженера-строителя, окончил ЧПИ, но душу это не грело. Работу в проектном институте быстро оставил и стал заниматься с трудными подростками. Постоянно водил их в лес на 2–3 недели и там учил их фотографировать. Многие из моих снимков того времени были опубликованы в журналах. Потом поступил на Высшие курсы режиссуры художественного кино – в мастерскую Тарковского. Кстати, конкурс был достаточно большой – 400 человек на место. Со всего Советского Союза тогда отобрали 15 человек. И только, пожалуй, жизнь в Москве, когда я учился на киношника, ослабила тягу к лесу.

– Почему это случилось?

– Тягу ослабила не сама учеба, а увлечение политикой, которая с середины 80-х годов заняла мои мысли. До этого эта сфера общественной жизни меня не интересовала. Она существовала сама по себе, я – сам по себе. В конце 80-х я уже ясно осознавал, что будет меняться социальный строй. А при смене социального строя власть вначале всегда берут бандиты. Есть биологический закон, по которому любой организм повторяет жизнь отдельной клетки. А это значит, что развитие страны не могло проходить по сценарию, который предрекали газеты и депутаты вроде Явлинского: «Мы за 500 дней сделаем то-то и то-то…». Я понимал, что сначала будет «пещерный», кровавый капитализм, потом Россия повторит всю эволюционную дугу капитализма и только потом в стране установится более-менее приличное положение. Я это понимал, и, будучи беспартийным, в 1987 году уже поддерживал партию: ходил на митинги, яростно спорил с Субботиной. «Царь Бориска» для меня не был авторитетом. Я видел его на слете писателей в 1980 году и по тому, как он держал стакан с водкой и пил, уже тогда поставил диагноз. Я же сам долгое время жил среди людей, которые страдали хроническим алкоголизмом.

– Что вас еще насторожило тогда?

– Слишком много было пафоса в его речи. А пафос – это всегда ложь. Он способен убить все настоящее. Если я вижу пафосного человека, сразу настораживаюсь и думаю: что ему от меня нужно?.. При этом я продолжал заниматься кино. Мы снимали большой сериал «Человек со свалки». В том фильме я постарался вывести идею социальной справедливости через характеры и производственные отношения на первый план. Это сейчас я понимаю, что зрителю нужны социальные сказки, а не социальная справедливость. Хотя за фильм я получил много всяких гран-при. Он вышел в 1991 году, на второй день после путча, и был показан практически на всех континентах. А премьера прошла здесь, в тогдашнем кинотеатре «Урал». Когда я работал над этим фильмом, видел нищих на свалке. Даже пожил с ними неделю. Вы знаете, что под нашей челябинской свалкой есть ходы, тоннели и целая социальная иерархия? Также прожил буквально целый месяц в литейном цехе, собирая по крупицам образ главного героя, литейщика, которого сыграл Анатолий Котенев. Эпизоды с ним снимали в той же литейке, это был нонсенс. Но я сразу сказал: снимаем в цехе, а не в павильонах.

Студенты меня обогащают

– Сложно было получить разрешение на такие съемки?

– Получить любое разрешение – вопрос приложенных усилий. Положение осложнялось другим. В фильме есть кусок про Афганистан, который нужно было снимать в Таджикистане. Время было неспокойное, начались массовые беспорядки в Душанбе и других городах. Двух моих художниц взяли в заложники вместе с афганской съемочной группой. В то же время в Челябинске эмиссара моей съемочной группы избили и ограбили. Никто уже не хотел никуда ехать – по телевизору кровавые сюжеты сменяли друг друга. Тогда я впервые задумался, как, оказывается, можно через телеэкран перевернуть всю страну. Я оставил кино, засел за книжки, пытаясь понять, что же все-таки такое информация, потому что чувствовал – приходит нечто новое в воздействии на людей. Тогда в стране было всего несколько каналов, а потом их число, как и газет, начало расти подобно снежному кому. Сейчас только в Челябинской области около полутора тысяч источников информации. И этого монстра невозможно накормить доброкачественной информацией. Получается, что СМИ не просто формируют, но и искажают картину общественной жизни. Этот вывод меня поразил. Слушая разных политиков, я понял, что они боятся прессы. Их принципиальность, возведенная в квадрат, может рассыпаться от того, что какой-то безымянный журналист вдруг запустит по телевидению сюжет, что, к примеру, такой-то депутат ходит в мятых брюках. От этого репутация политика может пошатнуться, независимо от вложенных в рекламную кампанию денег. Поэтому, продолжая писать киносценарии и телесериалы, я начитывал книги о телевидении. В конце концов, этот интерес сделал меня заведующим кафедрой режиссуры кино и телевидения ЧГАКИ, которая образовалась в сентябре 2006.

– Однако ваша преподавательская деятельность началась с работы на кафедре журналистики ЮУрГУ. Одно время вы ей даже заведовали. Почему ушли? Не понравилось работать с будущей «четвертой властью»?

– Нет, я просто был недостаточно компетентен в этой области и честно предложил Александру Васильевичу Драгунову заменить меня. На этом месте я оказался случайно и чувствовал, что занимаю его не по праву.

– Общение со студентами-журналистами открыло для вас что-то новое?

– Я вообще обожаю работать с молодежью. 19 лет руковожу скаутским лагерем. Студенты и студентки меня обогащают. Какие-то явления в обществе я не улавливаю, потому что по складу характера консерватор. А среди людей 18–20 лет частицы будущего, как вольтова дуга, искрят постоянно. Когда общаются два живых существа, обогащение обычно идет 50 на 50. Другое дело, что не каждый эти 50 процентов возьмет. Но если ты жизнелюб, тебе нравятся новые идеи, ты это усвоишь. Да и студенты очень благодарный народ. Они обязательно отвечают симпатией, даже если не умеют это выразить. Поэтому, когда мой бывший выпускник здоровается на улице, я чувствую, что работаю не зря.

– Что вы преподаете сейчас?

– В академии я преподаю выразительные средства киноэкрана и выразительные средства художественной фотографии. Вообще, в преподавании искусствоведческих дисциплин есть тонкости – нужно как можно меньше общих слов и эмоций. Допустим, есть две фотографии, мне важно объяснить студентам, почему один снимок художественный, а другой нет. Не эмоциями, а совершенно ясным и доступным языком. Мои уроки – всегда импровизация. Конечно, я готовлю конспект лекции, но мы всегда выходим за рамки обозначенного предмета. Иначе мне самому будет неинтересно. Для творческого человека из года в год долдонить одно и то же равносильно смерти. Я стараюсь проводить уроки так, чтобы ни одна лекция не походила на другую.

– Как вы считаете, есть среди ваших учеников будущие знаменитые деятели искусства?

– Безусловно. Законы искусства едины для живописи, кино, фотографии. Когда ты работаешь со студентами и видишь, что они поняли – появляется уверенность, что в головах этих мальчиков и девочек эти законы останутся навсегда. Так формируется мышление. А от него ребята уже не денутся никуда. Пусть не в кинематографе, но они проявят себя в телевидении или каких-то других сферах изобразительного искусства. Мои студенты уже выигрывают федеральные фотоконкурсы. Я считаю, это немало.

Боюсь постареть мышлением

– Расскажите о своих скаутских лагерях.

– Первый был организован в 1990 году на озере Тургояк. Сейчас лагери на Тургояке проходят каждое лето в три смены. В августе ездим в Анапу. Затем зимний горнолыжный лагерь и весенний лагерь в Абзаково. Для меня эта деятельность очень важна. Знаете, я так боюсь постареть! Не внешне – лысый я уже давно – а мышлением. Когда ты общаешься с детьми, перенимаешь их образ мыслей, идет омоложение психики. Мне раньше страшно не нравилось слово «круто», просто колотило от него! Лет 5–6 сопротивлялся, а сейчас это мое любимое слово. «Ну что, друзья-скауты, круто дрова порубить?» А им лет по 8–9…

– В этом случае больше подходит слово «слабо»!

– Да! (Смеется). «Слабо» – тоже превосходное слово. Они еще очень любят слово «ништяк» и выражение «сел на измену». Некоторые фразы студентов и моих скаутов записываю в дневник, а потом в словаре Даля смотрю, что они обозначают. Оказывается, чаще всего применяются многозначные выражения. А ведь раньше русский язык был однозначной системой информации. «Круто» применялось только по отношению к понятию крутой склон, слово из трех букв тоже означало одно единственное и ничего другого. Сейчас этими словами можно отразить около 50 состояний души. В лингвистике есть закон: сокращается территория страны – беднеет язык. Раньше русский язык, как главенствующий в СССР, постоянно получал живительные родники отовсюду. Сейчас осталась Россия, поэтому идет обеднение.

– Ну какое же обеднение! Наверняка в словаре Даля нет слова «ништяк»!

– Это слово из жаргона уголовников, как, к примеру, «в натуре». Я пять лет был членом комиссии по помилованию Челябинской области. Приходилось ездить по зонам. Меня интересовала культура языка заключенных. Оказывается, выражение «в натуре» появилось на Соловках. Натурой считалось сало, масло, мед. Их смешивали и хранили в бочках как натуральный пай для руководящего состава НКВД. Среди зэков смесь называли «натура», она считалась питательной. Когда строили Беломорканал, с передовиками рассчитывались «натурой». Это был единственный способ выжить в тех условиях. Вообще, в языке зарыта целая история страны, государства. Вы никогда не думали, почему так много слов имеют корень, связанный с дыханием: вдохновение, отдушина, отдышаться?

– Дыхание – это жизнь.

– Не просто жизнь, а та естественная функция, которую мы осуществляем каждые несколько секунд. Без воды мы можем прожить три дня, без еды еще больше, а без воздуха – одну-две минуты. Важность какого-то жизненного явления, его ценность для человека всегда отражается в языке. Я никогда не захожу в Челябинске в «Венецианские дворики», хотя насчитал их три. Зачем называть кофейню «Моветон»? Почему бы не назвать ее «Таганай»? Всем хочется походить на Запад, но он же вырождается. Там гомосексуалистов больше, чем нормальных мужчин! В Париже половина населения негры. Через 20–30 лет бывшие колонии поглотят Европу. Так зачем нам ее копировать? Пока мы не научимся ценить свою культуру, свою историю, свой характер, мы во всем будем терпеть фиаско. Нас всегда можно будет искусить, как молоденькую девочку, сказками о красивой жизни, а потом бросить. Вы посмотрите: идея демократии пришла с Запада, как и идея большевизма. Та и другая раздели русский народ до трусов. Идеи должны рождаться в самом народе.

– То есть вы предлагаете придумать для России свою государственную систему?

– Зачем? Надо просто более тщательно преподавать в школе историю российских народов. Вы знаете, что в церковных школах, которые открывал Победоносов, преподавалась история русской избы, где точно объяснялось, как какой угол назывался, как расходится тепло от печи, какая изба стоит дольше и прочее? Я же не призываю к национализму. Я призываю к изучению своей истории. И не надо это называть домостроем, как многие любят. Наш народ просто несчастен! У нас множество национальных праздников, а мы из подражания Западу отмечаем Хеллоуин. Разве будут уважать такой народ в той же Америке?

Мечты о книге и пингвинах

– Ваша жизнь интересна и полна побед. Какими из них вы гордитесь?

– Я не тщеславен. Регалии никогда не были главной мотивацией моих действий. Если я писал рассказ, мне важнее всего было поймать нужную стилистическую ноту. Когда это получалось, я радовался. То же самое со сценарием в драматургии. Потом уже приходили регалии. Конечно, я горжусь Государственной премией. Но самая моя большая гордость и скорбь – Приднестровье, когда Челябинская область помогла прекратить там войну. Мне посчастливилось участвовать в этом. Тогда были месяцы высшего душевного взлета. Мы все ждали объединения Советского Союза, чувствовали, что работаем, как сейчас принято говорить, «не на дядю», а на государство...Горжусь своим скаутским лагерем, потому что на ровном месте была создана целая система. Многие выпускники добились хорошего социального статуса. Игорь Ретнев сейчас главный режиссер швейцарского симфонического оркестра, Андрей Лозовик – советник в конгрессе США. Мой сын Миша – советник губернатора Ленинградской области Валентины Матвиенко. Много кандидатов наук. Это дает внутреннее удовлетворение. Я горжусь победами, которые принесли пользу не только мне, но и другим.

Еще одна значимая победа – после операции на сердце я поставил задачу пройти без остановки 10 километров и через несколько лет достиг ее. Победы над собой самые ценные. Хотя со стороны они могут казаться незначительными и даже быть незаметными для окружающих. Я люблю гулять по парку. Осенью прошлого года видел картину: идет человек, одутловатое лицо, синие губы, передвигается медленно-медленно и удилишко держит в руках. Движется по асфальтовой аллее в сторону Шершневского водохранилища – как маленькая черепашка. Видно, что каждый шаг человеку дается с огромным трудом. Мне стало любопытно, мы разговорились. Оказалось, у него сердечная недостаточность, возраст под 80 лет. Он пошел попробовать поймать окунька или чебачка. Я был поражен, какой это жизнелюб! И глаза у него блестели, как у молодого. Говорит: «Пока жив, я должен каждый день бороться. Когда-то я в Астрахани ловил рыбу тоннами, а сегодня поставил цель дойти до водохранилища, поймать маленькую рыбку и, если даст Бог, вернуться домой». Я не знаю, смог ли он осуществить задуманное, но это же потрясающая победа над собой! А любые регалии рано или поздно обесцениваются.

– Наверняка вас неоднократно приглашали переехать в Москву, Питер, где для творческого человека больше возможностей реализовать себя. Почему остались тут?

– Я люблю Челябинск. Это моя экологическая среда. Слева – Шершневское водохранилище, справа – выхлопные трубы автомобилей, впереди – туман от выбросов. И из этого всего надо сделать нечто художественное! (Улыбается). Мне комфортно здесь. У меня есть возможность поехать в Питер и несколько месяцев там пожить. Наверное, в столице больше возможностей для успеха. Но если человека привлекает само творчество… Я жил в Москве пять лет. Это суета сует, иллюзия художественной жизни. Настоящая художественная жизнь проходит наедине с собой.

– Есть в мире уголок, где бы вы мечтали побывать?

– Очень хочется побывать в Антарктиде. Сейчас уже сердце не то – там большая кислородная недостаточность. У меня есть друг-полярник, кинодраматург Вася Герасимов. Как-то приезжаю к нему в гости, сидим. Вдруг он открывает дверь кухни, а на пороге стоит пингвин! В домашних тапочках! Он в честь меня назвал его Витей. Когда их семья садилась ужинать, ему ставили огромный таз с мойвой, и Витя начинал кушать. Вася так забавно писал морские рассказы про экспедиции в Антарктиду и на Северный полюс, что мне захотелось побывать там. А тут еще моя студентка со своим отцом на экскурсионном корабле на Северный полюс съездила. Привезла несколько очень выразительных фотографий.

– Напоследок поделитесь своими планами на будущее!

– 2 января на Ильменской базе откроется горнолыжный лагерь. Мы его давно готовим по поручению администрации области. 19 января в Академии праздник – день открытия кафедры. Планов очень много. Хотим сделать хорошую фотовыставку. А еще есть мечта. Очень хочется почитать – на пару дней забыть обо всем, отключить телефон и залечь с какой-нибудь хорошей книгой. Но пока не получается.

– При таком плотном графике время на то, чтобы писать, у вас остается?

– Когда есть что сказать, бросаешь все. Я чувствую, что мне сейчас сказать нечего. Поэтому не заработала внутренняя мотивация. Это как пар в котле – когда он дойдет до критического состояния, прорвется наружу.