Александр Табарчук, спортивный врач: «Надо ли говорить, как я отношусь к проблеме допинга в спорте?»

Он был признан лучшим спортивным врачом России в 1998 году. Участвовал в подготовке будущих олимпийских чемпионов и чемпионов мира хоккеистов Сергея Макарова, Сергея Старикова, Сергея Мыльникова, Николая Макарова, призеров олимпийских игр дзюдоистов Виталия Макарова, Юрия Степкина консультировал гандбольные клубы «Полет» и «Сунгуль». С национальной сборной по футболу Алжира объехал 28 стран мира, реабилитировал будущую футбольную «звезду» 80-ых Маджера, которым восхищался сам Марадона. В соавторстве с челябинскими врачами и тренерами написал несколько учебных пособий, которые можно назвать по-настоящему революционными. Невозможно в полуторачасовом интервью рассказать об удивительной жизни классного врача и обаятельного человека Александра ТАБАРЧУКА. Эта фамилия известна челябинцам всех поколений. Правда, молодежь сразу вспомнит Дмитрия Табарчука – кавээнщика и продюсера. И не ошибется, Дмитрий – старший из трёх сыновей нашего героя.

Путь в тупик

– Сегодня мир спорта захлестнула волна допинговых скандалов. Что думает обо всем этом спортивный врач с огромной практикой, ученый, написавший не одну работу о жизнедеятельности спортсменов?

– В 1973 году я защитил кандидатскую диссертацию по проблемам регуляции эритропоэза и модного ныне допинга эритропоэтина, еще его называют ЭПО. Это препарат типа гормона, он стимулирует резкое увеличение продукции эритроцитов в организме, которые несут клеткам организма кислород. Наши болезни в подавляющем большинстве связаны с нехваткой кислорода, поэтому очень важно, чтобы в организме человека было достаточное количество эритроцитов. Я занимался изотопным исследованием механизма

регуляции эритропоэза на кафедре патологической физиологии Челябинского медицинского института. Но мы-то старались в интересах больных анемией. А некоторые спортивные специалисты используют достижения медицины в иных целях. К чему приводят спортсмена допинги? К онкозаболеваниям, циррозу печени, простатиту и импотенции, мужскому и женскому бесплодию, раннему старению и ранней смерти. У подростков, использующих анаболики, закрываются зоны роста костей и они перестают расти. Надо ли говорить о том, как я отношусь к проблеме допинга в спорте?

– Кто побуждает спортсмена пользоваться такими препаратами?

– Это тысячелетнее стремление человека, ничего не делая, иметь многое. Раньше инициаторами нередко выступали тренеры. Побуждали врачей искать какие-то стимуляторы. Сейчас спортсмены довольно часто делают это самостоятельно – находят специалистов и принимают стимуляторы. Тренер и врач могут догадываться об этом, но не факт, что спортсмен признается. Им движет стремление к высоким результатам, громадным гонорарам и срабатывает принцип «авось не заметят». Люди не понимают, что допинг в конечном итоге ведет в тупик, потому что он позволяет человеку превзойти себя и возможности своего организма, а что потом?

– Вам приходилось когда-нибудь вступать в противоречия с тренерами по этому поводу?

– Бог миловал, не было у меня таких проблем и таких спортсменов. Допинги, как правило, используют в спорте высших достижений. Но подавляющее большинство и тренеров, и спортсменов работают совершенно нормально. История допинга началась со скачек. Сначала доппировали лошадей, потом велосипедисты этим заинтересовались. Я из-за этого перестал смотреть велогонки, там постоянные скандалы, связанные с допингами. Против многих спортсменов в отдельных странах даже уголовные дела заведены. Все интенсивнее работает антидопинговая всемирная организация (ВАДА), во всех странах вводит свои службы, заключает соглашения.

– В Челябинске применение допинга распространено?

– В своем дворе я часто встречал молодого человека, который, как и я, выгуливал собаку. Был он типичным акселератом: длинный тонкий, прозрачный. Потом год я его не видел, и вот смотрю – собака вроде та, а парень какой-то другой. Я подошел, выяснилось, что он тяжелой атлетикой начал заниматься. Через некоторое время обратился ко мне с травмой – разрыв мышцы. Дело в том, что применение допингов дает частые травмы в виде разрывов мышц, связок, сухожилий. Я на него нажал и он сознался, что применяет анаболики. Дал ему кучу литературы, рассказал все в цветах и красках, к чему это ведет. Увы, не убедил. Сегодня он тяжело болен. В прошлом году умер культурист, которого я знал хорошо. Ему не было и 50-ти, причина смерти – допинг, которым он баловался в молодости. Наверное, помните, как в Челябинске одного тренера тяжелой атлетики засекли: продавал допинги тем, кто тренировался в этом атлетическом клубе. Проблема сегодня настолько серьезна, что сопоставима с проблемой наркотиков. Под воздействием некоторых допингов у человека появляется хороший настрой, энергия через край – работать хочется, «пахать». Но без допинга он начинает себя плохо чувствовать. Таким образом подсаживается. И деньги на допингах тоже большие зарабатываются. Сегодня масса мальчишек, да и девчонок тоже, хотят быстро стать мускулистыми, сильными.

Воровство в законе

– Александр Дмитриевич, результаты нынешней олимпиады для вас не стали сюрпризом?

– Мы и не могли особых успехов добиться, но я все-таки надеялся на лучшие. Когда-то на зимних олимпиадах много медалей нам приносили конькобежцы, сейчас они не блещут, потому что катков с искуственным льдом в стране раз, два и обчелся. А в конькобежной сборной и в федерации конькобежного спорта не нашли денег на содержание врача – дикость. Раньше в каждой сборной команде страны и врач был, и комплексная научная группа (КНГ), в которой также был врач.

У нас крытых катков и для хоккея раз в сто меньше, чем в Канаде. Раньше сотрудники нашего института также входили в научные бригады и работали со спортсменами в разных видах спорта. С «Трактором» работали и физиологи, и биохимики, и психологи, и ваш покорный слуга. Мы постоянно обследовали спортсменов. Когда обнаруживали переутомление, перенапряжение, шли к тренерам и добивались снижения нагрузки. Да, приходилось спорить, доказывать. Тренеры, к сожалению, нередко забывают, что тренировка – процесс воздействия на организм не только дозированными нагрузками, но и паузами отдыха, которые также должны быть точно дозированы. Только такой подход ведет к большим достижениям.

– Тренеры прислушивались к врачам?

– Надо было уметь доказывать, убеждать с цифрами в руках. Я не боялся спорить с тренерами. У нас в России это беда – будешь спорить, тебя просто выгонят из команды, найдут более покладистого врача. Я искал точки соприкосновения. Когда работал с гандболистами молодежной сборной России, постепенно убедил Владимира Максимова, что при болезнях и травмах надо освобождать спортсменов от тренировки, снижать нагрузки переутомленным. Я предъявлял тренеру динамику функционального состояния организма в цифрах, которые доказывали, если не снизить нагрузки – спортсмен надолго выйдет из строя. Можно понять тренеров, которые прямо звереют, когда надо освобождать от тренировок, потому что нередко спортсмены сами виноваты в своих простудных заболеваниях. Или нарушают восстановительный режим – выпивают, что тоже приводит к проблемам.

– Но, посмотрите, как выступают сегодня наши паралимпийцы. Невольно возникает мысль, что разговоры о разворовывании денег в большом спорте – правда. На паралимпийцев денег, видимо, дают намного меньше, труднее воровать?

– Вы абсолютно правы. Деньги разворовываются в грандиозных масштабах, это называется «откатами». А с паралимпийцами, на сто процентов уверен, идут работать люди сострадательные, принципиальные, и это играет большую роль. Кроме того, сами паралимпийцы – люди незаурядного мужества, которые преодолели немощи свои и занимаются спортом. Я это прочувствовал, когда работал у Гавриила Абрамовича Илизарова, в Курганском НИИ экспериментальной и клинической ортопедии и травматологии. К примеру, был там мальчишка из Грузии, у которого одна нога на 51 см короче другой. Представляете, какую боль он перенес, какое терпение проявил, когда вытягивали ему эту ногу, и потом надо было еще наращивать толщину кости! И таких было много. Паралимпийцы – удивительные люди, они одновременно хотят стать такими, как все, и быть не такими, как все, то есть чемпионами.

– Во времена СССР «откатов» не существовало?

– В спорткомитете СССР воровства было много. Когда я уезжал работать в Алжир, то расписался в бумагах, что все, полученное на карманные расходы, сверх 15 долларов в день, и полностью премиальные деньги, буду сдавать в аппарат экономсоветника ГКС.

Приходишь к бухгалтеру и сдаешь эти деньги. А куда потом они идут? В аэропорту Шереметьево, на таможне, у начальника ГКС и бухгалтера, которые работали в Алжире, были обнаружены громадные денежные суммы в валюте. Начальник ГКС заявил, что он, пять лет работая за границей, экономил на всем и скопил эту сумму. Всем было ясно, если бы он даже не пил и не ел совсем, то таких денег не скопил бы. Российская баскетболистка Ульяна Семенова (рост 2 м 30 см) поехала играть в Италию и ее также обязали сдавать в посольство большую часть заработанных деньги. Она отказалась, потому что итальянцы ей платили мизерную зарплату. Перед этим итальянский клуб перечислил нашему спорткомитету авансом огромные деньги за баскетболистку. Поэтому итальянцы считали, что Ульяна получает гонорары из этих денег. И если бы она еще от своей зарплаты начала отчислять деньги, то должна была бы впроголодь жить. Когда баскетболистка отказалась это делать, какой-то гаденыш по фамилии Чернов, я даже запомнил эту фамилию, написал: «Где ее спортивная честь»? Забыл, вероятно, что множество раз эта девушка успешно защищала честь нашей Родины. А она в интервью французской газете рассказывала, что не может позволить себе лишней чашки кофе. Вот так.

Борьба за паузы

– У вас очень много трудов по спортивной медицине, но меня особенно заинтересовала работа «Внезапная смерть спортсменов».

– Сейчас завершаю работу над этим пособием. Речь идет о заболевании, которое называется «гипертрофическая кардиомиопатия». К сожалению, за последнее десятилетие (правда, у нас в стране не ведется такой статистики) на Западе отмечают, что с 1993 по 2004 год выросла в полтора раза смертность спортсменов. Причиной подавляющего большинства внезапных смертей спортсменов является гипертрофическая кардиомиопатия, она дает около 40 процентов всех внезапных сердечных смертей спортсменов в возрасте до 35 лет. Заболевание сопровождается утолщением стенки сердечной мышцы до 15 мм и более.

– Почему это происходит?

– В половине случаев причиной становится отягощенная наследственность. У второй половины заболевших причиной являются чрезмерные физические нагрузки, алкогольная и другие виды хронической интоксикации. Для людей, не занимающихся спортом, это заболевание в большинстве случаев не представляет смертельной опасности. Пишут, что заболевание у спортсменов часто протекает бессимптомно и первым симптомом становится смерть. Я думаю, что это не совсем так. Спортсмены часто скрывают свои болезни, недомогание, переутомление, чтобы не пропустить тренировку или соревнование, особенно, если они играют в основном составе. Потому что выпустят вместо него новенького, он заблистал, и все – вытеснит тебя на скамейку запасных.

В 1986 году, в Алжире, мне пришлось заниматься реабилитацией футболиста сборной Рабаха Маджера, который был игроком португальского клуба «Порто». В то время в этой команде блистал португалец Футре, а Маджер, как говорят, «полировал скамью» запасных игроков. В матче «Порто» и «Бенфики» Футре получил травму и тренер заменил его, выпустил на поле Маджера. В это время команда проигрывала 1:3, до конца игры оставалось 20 минут. Рабах Маджер забивает два гола и делает голевую передачу – команда выигрывает 4:3, публика ревет!!! Так начался закат каръеры Футре и восхождение Маджера, который в каждом матче делал по два-три гола. По итогам сезона 1986-1987 гг. его назвали лучшим футболистом года, он вошел в состав символической сборной мира. А открыл миру этого алжирского футболиста, наш земляк, работавший с алжирской сборной, Евгений Рогов – замечательный футболист и выдающийся тренер. В 1982 году с этой командой, впервые в истории североафриканских стран, он завоевал право играть на чемпионате мира в Испании. Кроме того, победил с ней на Кубке африканских наций, выиграл чемпионат Африки и Средиземноморские игры.

– Что же делать?

– Нужно грамотно дозировать нагрузки, паузы отдыха и постоянно контролировать адаптационные процессы. Так можно избежать чрезмерности физических нагрузок. Мы с коллегами (врачами и тренерами) написали учебник «Медицинское обеспечение и тренировка быстроты в спортивных играх», предисловие к которому сделал двукратный чемпион олимпийских игр Сергей Макаров. Когда-то и у тренеров, с которыми мне пришлось работать и которые стали теперь соавторами монографии, была тяга проводить продолжительные кроссы – спортсмены бежали и час, и более. Так как я еще и биохимик, в отличие от остальных спортивных врачей, то мне всегда было ясно, что такая продолжительная беготня спортсменам не нужна. Я доказывал это с биохимических позиций и многие тренеры со мной согласились все-таки. Наши спортсмены бегали кроссы продолжительностью до 30 минут. Сейчас все так бегают – 20-30 минут.

– Надеетесь, такой учебник будет востребован?

– Вы уже не найдете его даже в библиотеках, все растащили. Сейчас готовим второе издание, дополненное. Мы здесь заявляем, что частота сердечных сокращений – 180 в минуту – недопустима. Еще 10 лет назад ВОЗ объявила такой пульс под запретом. Потому что на такой частоте сердечных сокращений у некоторых людей возникает ее спонтанное возрастание до уровня 400-700 раз в минуту. Это называется фибриляцией желудочков, которая влечет клиническую смерть. Когда я в свое время обнаруживал у спортсмена пульс 180, начинал искать причины и всегда их находил: либо он не доспал, либо переутомился. Казалось бы, что такое часик не доспать? Пустяк. Но в этом году вышла статья американского спортивного врача, где доказывается – 1 час недосыпания вызывает такое увеличение потока кальция в клетки кровеносных сосудов, что в них возникает воспаление, способствующее развитию атеросклероза.

«Знать, судьба»

– Работали на кафедре Челябинского медицинского института, потом возглавили изотопную лабораторию у Илизарова и вдруг стали спортивным врачом?

– (Улыбается.) Знать, судьба. Сын мой, Павлик, занимался большим теннисом, а потом его пригласили в гандбол. Мне это не очень нравилось, но когда рассказал своему отцу, вдруг выяснилось, что и он играл когда-то в гандбол в авиационном училище, и считает это настоящей мужской игрой. Видите, как в жизни все связано. К спорту у Табарчуков всегда была активная тяга. В Киевском институте физкультуры, на кафедре спортивных игр, работает мастер спорта по гандболу, кандидат педнаук Табарчук. Выяснилось, что он наш дальний родственник. Братья отца играли в киевской футбольной команде, двоюродная сестра была чемпионкой Украины по фигурному катанию. И я спортом занимался, пока был студентом. Был одним из лидеров фехтования на саблях Челябинске, одновременно играл в хоккей. А в 23 года увлекся боксом и занимался им до 30 лет.

– Кто или что заставило перейти в спортивную медицину?

– Друг мой, ныне покойный профессор Геннадий Шорин. Мы с ним вместе играли за институтскую хоккейную команду, потом он даже в «Тракторе» играл. Он-то сразу пошел во врачебно-физкультурный диспансер, я у него немного подрабатывал. Но потом меня радиология отвлекла, был даже главным радиологом-гигиенистом Челябинской области. Потом уехал в Курган, казалось бы, совсем отошел от спортивной медицины. Но Шорин приехал в Курган и стал звать меня возглавить кафедру биохимии в институте физкультуры, я уже был тогда кандидатом наук. Вот так, в конце концов, я оказался в институте физкультуры в 1975 году. И сразу совместно с Шориным стал работать в научной бригаде при команде «Трактор», тренером тогда был Александр Кострюков. Мы с ним очень продуктивно, интересно работали, команда в 1978 году стала бронзовым призером чемпионата СССР. В это же время я начал работать с гандболистами «Полета».

– Сын тогда уже гандболом занимался?

– Нет, у меня тогда был только Дима, он родился в 1974 году, Паша появился в 1976-м и Данило в 1977-м. Жду Даню в субботу, он прилетает сюда с хоккейной командой Ханты-Мансийска, с «Мечелом» будут биться за выход в КХЛ. Он врач, как и я. Дмитрий тоже окончил медицинский, но стал продюсером телевидения. И Паша хотел стать врачом, но его «полетовские» тренеры сбили с панталыку. Поступив в медицинский, он не смог бы столько тренироваться и ездить на игры. Поэтому окончил наш институт физкультуры и восемь лет играл в профессиональном гандболе, в суперлиге, но в основном за «Сунгуль».

– Почему не за «Полет»?

– Потому что здесь в то время были олимпийский чемпион Валерий Гопин, будущий олимпийский чемпион Стас Кулинченко. Много было очень сильных игроков. Чемпионы мира сидели на скамейке запасных!

– Чем объясняете такое же количество «звезд» в челябинском хоккее в прежние времена?– Все просто. Был период в нашей новой истории, когда купить клюшку, коньки, ботинки для родителей было невозможной вещью. И целое поколение детворы пропало для хоккея. Потом пришли компьютерные игры – целое поколение играет теперь сидя, а дворовые хоккейные коробки пустуют.

В 70-х годах наш институт был инициатором работы студентов в качестве тренеров ребятишек при ЖЭКах. Великого хоккеиста и тренера Вячеслава Быкова нашли на дворовой хоккейной площадке, борца Лебедева наш Юра Мартемьянов (ныне профессор, завкафедрой) тоже нашел в клубе при ЖЭКе и вырастил из него чемпиона СССР. Таких случаев тогда была масса. Пробиться в то время в школу «Трактора» было трудно, жесткий конкурс существовал. А сегодня часто богатые люди своих детишек привозят хоккеем заниматься против их воли, это желание родителей, а не детей. В последние годы стоит проблема не то, что отбора, а проблема набора детишек в спортивные секции. А сколько сегодня катков? Мизер по сравнению с тем, сколько их было.

Семейное

– Чтобы преподавать в Алжире и стать врачом сборной этой страны по футболу, надо было хорошо знать французский. Слышала, вы учились в 48-й челябинской школе?

– Тогда там еще не было иностранного уклона. Я в каких только школах не учился. Дело в том, что мой отец Дмитрий Васильевич был летчиком-истребителем, асом. Родился я в Челябинске, а перед самой войной отца отправили на повышение в Белоруссию. Началась война, его вместе с летным училищем эвакуировали и мы оказались сначала в Алтайском крае, потом в Красноярске, там и Победу встретили. Я этот праздник на всю жизнь запомнил, потому что впервые наелся пельменей. (Смеется.) А после войны снова оказались в Челябинске. В школе я начал изучать английский и учил его до пятого курса в мединституте. Мне очень везло с преподавателями.

– Отец ваш всю войну был на фронте?

– Он с начала 1943 года и до конца войны перегонял американские истребители «Кобра». Есть фильм Александра Рогожкина «Перегон». Американцы перегоняли нам самолеты через Берингов пролив, а дальше, до фронтовых аэродромов, через всю страну их гнали наши летчики. Вот таким перегоночным полком командовал мой отец.

– Рогожкин не привлекал вас в качестве консультанта, когда снимал этот фильм?

– Звонил. Много расспрашивал, просил прислать копии документов отца, фотографии. Я отослал ему кучу фотографий, копию отцовской летной книжки... К созданию фильма режиссера подтолкнула большая статья в «Комсомолке» о моем отце – «Девятый перегоночный полк». Более 11 тысяч истребителей «Кобра», а также мощных бомбардировщиков американских Б-29, Б-25, которые называли «летающими крепостями», получила Советская Армия от США. «Кобру» Герой Советского Союза Покрышкин называл лучшим военным истребителем, он 62 из 68 немецких самолетов сбил, летая на «Кобре». Наши «Яки» были деревянными, оклееными сверху специальной материей, летали гораздо медленнее. Американский же истребитель был цельнометаллическим, с двумя пулеметами и пушкой. Можно было стрелять либо из двух пулеметов, либо из пушки, а Покрышкину механики все на одну кнопку вывели и он говорил: «Как дам сразу из трех стволов, фрицы в щепки и тама»... Отец тоже «Кобру» считал лучшим истребителем.

– Отец вам много об этом рассказывал?

– Очень много. Перегоняли самолеты сначала мальчишки, окончившие в экстренном порядке летные училища. Их надо было за несколько дней научить управлять неведомой до того момента машиной, хотя на освоение любой новой машины год необходим. А тут еще и все приборы на английском. Техники наклеивали на каждый прибор название по-русски. И как изучали эти машины? День на земле поездили, педалями поработали, на второй день еще такая же поездка по земле и подскоки вверх, а потом взлетает первым отец и за ним весь его полк – под сорок человек.

– В фильме многие ребята гибнут.

– При каждом перегоне разбивались. Во время одного из перегонов, из-за погодных условий, в полку отца разбились и погибли15 летчиков. Летчики и в мирное-то время часто гибнут. Есть у отца фотография громадная, все на ней пронумерованы и на обратной стороне – кто, где и когда погиб. От тех, кто на этой фотографии, вместе с отцом человека три-четыре остались живы. И сейчас летчики бьются, а тогда на самолетах даже рации не было.

Отец прогремел, будучи командиром эскадрильи авиационного училища Оренбурга в 30-е годы. Мой старший брат Вадим родился там в 1934 году. Шли полеты курсантов, и у одного из самолетов во время полета отвалилось колесо в воздухе. Сесть без колеса невозможно, это гибель. Летчик-инструктор, который сидел во второй кабине самолета, в перчатку-крагу положил записку и сбросил на землю, он просил отца передать ему колесо в воздухе. Сделали отверстие в днище фюзеляжа, подвесили колесо, отец сел за штурвал, поднялся и завис над бесколесным самолетом. Колесо было спущено в кабину летчика-инструктора, а курсант в это время управлял самолетом. Летчик-инструктор с колесом в руке вышел на крыло (был невероятной физической силы этот парень), спустился с крыла на стойку и насадил колесо, приземлился удачно. Вот такое чудо совершили. Мы храним статью об этом, которая была опубликована в «Правде».

– Вы были очень дружны с отцом?

– Я очень дружен со своими сыновьями, потому что дружен был со своим отцом. Правда, у моих сыновей было больше времени на общение со мной, а отец, чтобы быть с нами рядом чаще, даже забирал нас с братом на аэродром, мы жили у него в палатке. И очень гордились своим отцом, оба хотели стать летчиками. Но меня зрение подвело и брат мой тоже не прошел медкомиссию.

500 слов

– В сборную Алжира по футболу вас Евгений Рогов пригласил?

– Я работал в Алжире преподавателем на кафедре медико-биологических дисциплин института наук и технологий спорта. Помогал готовить футбольную сборную Алжира к чемпионату мира 1986 года и она добыла путевку в Мексику. После окончания этого чемпионата в Алжир был приглашен Евгений Рогов. Это был его второй приезд в эту страну. А Рогову нужен был в команду врач, владеющий французским языком, и федерация футбола Алжира порекомендовала меня.

– Вам языки легко даются?

– Это семейное. Папа хорошо знал немецкий, мама – английский. Старший брат отца – дядя Василий – владел пятью языками. Они росли без отца, который рано погиб, а мать – бабушка моя – чтобы вырастить их и прокормить поденщиной занималась: стирала, шила. Василий школу окончил первым учеником, особенно отличился в математике, и нашлись богатые спонсоры, которые отправили его учиться в Харьковский университет, он его окончил в 1914 году. Потом помог отцу получить образование. А сестра отца – Анна, благодаря которой мы в родстве с путешественником и медиком Сенкевичем, она в свое время вышла замуж за польского повстанца Вадима Сенкевича – в царское же время окончила медицинское училище. Когда я стал врачом с окладом в 65 рублей, отец смеялся: «Твоя тетка – не чета тебе была, у нее и домина был большой, и тарантас с кучером ей предоставили. А ты денег на троллейбус просишь». (Смеется.) Мама занималась с нами английским, отец старался со старшим братом говорить на немецком. Учить испанский я начал в НИИ Илизарова.

– Как вы оказались в институте Илизарова?

– Совершенно случайно. После защиты кандидатской диссертации моим другом Геннадием Шориным мы праздновали это событие в ресторане. В этот же день защищался ученик Гавриила Абрамовича Илизарова Толя Девятов и они тоже пришли в «Южный Урал». Вот так мы и познакомились. Илизаров в те годы гремел удивительными успехами в травматологии и ортопедии. Мы с ним разговорились, оказалось, ему нужен специалист по радиоизотопным методам исследования, каковым оказался я.

– И вы согласились поехать в Курган?

– Не сразу. Но в конце концов Илизаров меня уговорил, я поехал создавать лабораторию, но здания не было, пришлось строить. И вот тогда Илизаров предложил мне поработать временно главным врачом своей клиники, дать ему возможность неспешно подыскать человека на эту должность. И соблазнил меня вот чем: «Ты же деньгами будешь распоряжаться, быстрее свою лабораторию построишь». Я действительно этим воспользовался. Мне приходилось постоянно общаться с поставщиками оборудования, мы закупали его у известной голландской фирмы. Приехал в Москву встречать инженера голландской фирмы, а мне говорят: «Переводчика не будет. У вас в досье написано, что вы владеете английским». (Смеется.) Пришлось мобилизоваться. Мы разговорились с голландцем и даже подружились. Он знал семь языков и мне посоветовал второй язык учить – испанский – который легок в освоении. Семь лет я занимался изучением испанского, даже опробовал методику болгарского лингвиста, который считал, что в день можно легко запоминать до 500 слов. Получилось. Учил язык при любой возможности: в аэропортах, самолетах. Во-первых, это прекрасно тренирует память, она, как и мышцы, при тренировке, становится лучше. Во-вторых, если два языка есть, дальше дело пойдет легче, потому что многие слова очень похожи в разных языках. Я потом даже перевел с испанского на русский «Мой Дагестан» Расула Гамзатова. Люблю этого поэта, но еще больше балкарца Кайсына Кулиева.

А французский начал учить месяца за четыре до поездки в Алжир, взял отечественный учебник Парчевского, там всего 900 слов, и выучил. А потом, когда приехал в Алжир, старался постоянно практиковаться в языке. Хотя я вел в день только одну пару на кафедре, весь день проводил в институте, чтобы разговаривать с коллегами, лаборанта измучил... Скажешь по разу комплимент шести сотрудницам и уже на всю жизнь его запомнишь. И норма новых слов у меня была – 70 в день. В семье мы тоже старались говорить на французском. И через 6 месяцев арабы меня спровоцировали провести лекцию на французском без переводчика. Проректор вызвал: «Завтра у вас лекция, а переводчица заболела». Потом он мне признался, что решили меня просто подтолкнуть.

– А встретившись в Алжире с будущим президентом Польши Александром Квасневским, вы говорили с ним по-польски?

– (Смеется.) Нет, он прекрасно говорил по-русски, очень обаятельным человеком оказался. А я его в тот вечер спас от голода.

– ???

– В 1987 году я уже был врачом национальной сборной команды по футболу Алжира. Мы разгромили сборную Судана и вышли в следующий отборочный тур к Сеульской олимпиаде 1988 года. На эту игру с Суданом приехала делегация, в составе которой был и Александр Квасневский – министр по делам молодежи и спорта тогда. Был банкет. А арабы забывают о всяких приличиях, когда на столах появляется еда. Они познакомили меня с Квасневским и набросились на еду. Мы разговорились, у меня на кафедре работал поляк, профессор физиологии Ирек Малярецкий, которого, как оказалось, Квасневский хорошо знает. Потом я спохватился: «А вы давно кушали»? «Да, очень давно», – засмеялся он. К столам было не подступиться. Но я к такому поведению местных жителей уже привык, растолкал арабов и набрал еды и для Квасневского. Поэтому теперь всегда шучу, что спас будущего президента Польши от голода. И мы с ним даже выпили потом спиртику, который был у меня в номере.

– На банкете не было спиртных напитков?

– Мусульмане не пьют и там не существует проблемы алкоголизма. Но в футбольной команде был массажист-араб под 110 кило весом – большой любитель выпить. Наберет во фри-шопе виски и потом, чтобы не видели домашние, приходит ко мне в гости вечером. Замучил меня, я даже взмолился: «Аллах, куда ты смотришь»? (Улыбается.) И Аллах внял моим молитвам. Мы поехали в Саудовскую Аравию во время Малого Хаджа. Вся команда совершала Хадж. Я тоже вынужден был это сделать, потому что врач не имеет права оставлять команду. Тренер может не поехать, а врач всегда с командой – мало ли что может случиться. Ребята купили мне одежду паломника и я был рядом все время. А потом они еще и журналисту какому-то рассказали, что советский врач совершил Хадж, обратился в мусульманство. Так меня в партком нашего посольства вызывали, воспитывали. Но формально я Хадж, действительно, совершил и потом покойному Харису Юсупову при встрече говорил, что опередил его. Но, главное – после паломничества наш массажист перестал пить. Я так радовался, не передать.

– Жизнь ваша богата событиями и встречами. Но самое главное для врача, наверное, благодарность тех, кому он помог? Спортсмены, с которыми вы работали в «Тракторе», в других командах, проявляют эту благодарность?

– (Улыбается.) Я дружу со многими из них. Они приводят ко мне своих детей – подрастающую хоккейную, баскетбольную, боксерскую смену. Недавно Александр Шварев приводил сына. Приходилось заниматься внуком Николая Макарова. Много лет назад успешно лечил и вылечил сына нашего замечательного гребца Александра Федорова. С Сашей дружим с 1983 года и по сей день. Дружен я с Олегом Знарком, с его братом Игорем, с замечательными дзюдоистами, особенно с Валерием Тимофеевым и Виталием Макаровым. Несколько лет консультирую тренера Павла Павловича Езовских, в прошлом замечательного мастера хоккея. Он вывел ханты-мансийский хоккей в высшую лигу – тренер «божьей милостью». Такое доверие ко мне и есть благодарность.