Евгений Рожков, директор челябинской школы №147: «Главное – быть честным перед детьми»

Он мечтал стать военным, а стал педагогом, но и внешне, и по складу характера похож на военного: подтянутый, строгий, серьезный. Евгений Александрович Рожков – директор 147-й школы, Почетный работник общего образования РФ. Он основал уникальный школьный музей Военно-морского флота. Имеет награды по линии ВМФ, медаль воина-интернационалиста, другие знаки отличия. Надевает их раз в году – 23 Февраля, вызывая восхищение мальчишек.

В прошлом году школе исполнилось 50 лет. Она самая большая в Центральном районе Челябинска: 1154 ученика. Ребята лидируют в робототехнике, изучают китайский язык, по договору с Хэбэйским институтом ездят в Китай и практикуются с носителями языка. Достижений много, и в этом немалая роль директора.

Маменькиным сынком я не был…

– Евгений Александрович, мне рекомендовали вас как «сурового дядьку», и все же: давайте вспомним детство.

– У меня вся жизнь интересная: родился я в Мордовии, в селе Токмово Ковылкинского района. Случилось это 25 октября 1950 года, но официально записали, что 23 января 1951-го. Отец был партийный работник, а сын вдруг родился дома, и не давали Александру Петровичу справку: «Почему вы показываете такой плохой пример?». И записал он меня, когда стал председателем сельсовета. Впрочем, мне это не мешает.

Я был человеком публичным с детских лет, это и пионерия – был председателем совета отряда, и комсомолия. Очень много выступал на сцене, у меня был необычный голос. Среднюю школу закончил хорошо, немножко не дотянул до серебра.

Никогда не мечтал стать учителем. Тогда все мальчишки грезили армией. У нас в селе считалось: если ты в армии не служил, ты не мужчина. Ребята даже стыдились об этом говорить. Но школу я закончил в 16 лет, а присягу принимали как минимум в 17, и военное училище проскочило мимо меня. В 67-м году приехал в Челябинск, к тетке. Работал токарем на заводе «Востокметаллургмонтаж», неплохо зарабатывал. Родители приучили, что любую работу нужно выполнять хорошо, и я старался. Норму выполнял на 120-130 процентов, моя фотография висела на доске почета.

– Кем были ваши родители?

– Мои родители, можно сказать, представители сельской интеллигенции. Папа был заведующим электростанции, потом секретарем партийной организации, потом председателем сельсовета. Мама заведовала яслями, затем работала в колхозе и, кстати, была швеей от Бога: два села выстраивались в очередь. Она и сейчас жива, ей 85 лет. Отец был фронтовиком, и что удивляло: с ранением попал в челябинский госпиталь, потом учился здесь же, в Танкограде, на командира танка, службу закончил в 47-м году.

Отец и мама был всегда и во всем честны. Не дай бог что-нибудь украсть, боже упаси! Воспитанием больше занималась мама, но маменькиным сынком я не был. Если что первым лез в драку. Для меня справедливость всегда была приоритетом, и мои дети выросли в такой атмосфере, с таким же понятием. Еще прививалась готовность всегда помочь, если можешь. Это тоже от мамы и отца.

Армия дала мне чувство товарищества

– А сколько у вас детей?

– Пятеро детей, возрастной разбег от 25 до 38 лет. Старший сын Дмитрий профессиональный военный, живет в Кемерово, Олеся – в Курске, медицинский работник, Марина – в Москве, экономист, еще один сын Дмитрий работает в Екатеринбурге судебным приставом, а самый младший, Данила, стал юристом.

– У вас два Дмитрия?

– Старший и младший. В один год едем с женой в Мордовию, Москву, Курск, на другой год – в Кемерово, если удается. А еще у меня семеро внуков.

– А вы в армию пошли добровольно?

– Я мечтал стать военным, трижды пытался поступить в военное училище, но не сложилось. Служить пошел прямо с завода, отлынивать и в голову не приходило, никогда не жалел об этом. Служил в Германии, в химических войсках. Армия дала мне чувство товарищества, чувство локтя. Стал командиром отделения, потом заместителем командира взвода и, наконец, старшиной роты. О дедовщине речи не было. Был случай, когда один из «стариков» велел кому-то подворотничок ему подшить. Так я сказал, один на один: «Франц, ты хоть раз видел, чтобы я так делал? Чтоб я такого не видел».

У меня старший сын закончил военное автомобильное училище, служил в Военно-Морском Флоте, потом в Кемеровском областном военкомате, второй сын служил в спецназе ГРУ. Младший сын собирался пойти в армию и стать военным прокурором, но из-за плоскостопия не взяли. Я никого никогда не отмазывал…

– Значит, в армии вы получили первый опыт руководителя?

– Немного раньше – в школе, будучи комсоргом класса. Я был секретарем комсомольской организации и на заводе, в механическом цехе, и во взводе в учебке. Так получалось само собой, ребята выбирали. Естественно, все на общественных началах, я никогда не думал об оплате, вообще не ставил деньги во главу угла, честное слово.

– А у вас какой характер?

– Я вообще-то коммуникабельный, и у меня развито чувство справедливости. В детстве двоюродный брат бежал за помощью ко мне, а не к своим старшим братьям. Мне было абсолютно неважно, сколько против меня: один, два или три человека. Ну, мне надают, и я надаю. Так было тогда, так и сейчас. Мои взрослые сыновья и сейчас звонят мне, чтобы принять какое-то серьезное решение.

– Вы способны на неожиданные для себя поступки?

– Скорее, нет, у меня все быстро в голове прокручивается.

Никого никогда не предавал анафеме

– Как вы пришли в педагогику?

– После армии я поступил на исторический факультет Мордовского государственного университета, он готовил преподавателей, а также партийных и комсомольских работников. Закончил вуз, немного поработал учителем истории у себя на родине, потом три года был секретарем партийной организации крупного совхоза, там было семь сел, разбросанных на большом расстоянии.

– Был полезный опыт?

– Безусловно. Пришло понимание, что решения нужно принимать сразу и быстро, и взвешивать нужно сразу. Жаль, что сейчас мы потеряли ту подготовку кадров, которая велась прежде. Представьте: я стоял в резерве партийных и хозяйственных работников, за моей биографией долго следили: как работаю, не замаран ли где. Через год мне предложили быть инструктором отдела пропаганды и агитации в горкоме, но я отказался. По складу характера я не бумажный человек, люблю работать с людьми, у меня это получается.

– В чем заключалась ваша работа?

– Тогда психологов не было, а партийный работник был и психолог, и идеолог. На нем была подготовка и проведение партийных собраний, где заслушивалась и партийно-хозяйственная работа. Считалось, что коммунисты должны быть лидерами, всегда первыми, всегда в авангарде. Должность парторга не выпячивалась, зачем? Тут могут послать и подальше. Я не в большом восторге от всего, что было тогда, но помню и знаю всю кухню той работы. Кстати, всегда удивлялся: как Ильич мог написать столько трудов?

– А когда настали 90-е и коммунистов предали анафеме, и многие демонстративно сжигали партбилеты, как вы поступили?

– Я никого никогда не предавал анафеме, партбилет у меня и сейчас лежит. Я приехал в Челябинск второй раз в 1985 году, восемь лет работал учителем истории в 24-й школе в Металлургическом районе, был секретарем партийной организации в школе. Когда партию свели на нет, меня избрали председателем профсоюзного комитета. Как раз в лихие 90-е годы.

В коллективе с моим мнением считались, ко мне прислушивались. Послали на курсы директоров при педуниверситете, получил диплом два о высшем образовании. Кстати, учились вместе с нашим министром образования Александром Кузнецовым, я был старостой группы.

– Что можете сказать о нем, тогдашнем?

– Очень адекватный, и чувство справедливости еще больше, чем у меня. Хотя был еще совсем молодой.

Наша школа воспитывает лидеров

– А в этой школе сколько лет директором?

– 20, с 27 августа 1993 года.

– У вас есть свой стиль руководства, секреты управления?

– Секреты простые: не мешать людям заниматься творчеством, потому что учитель – это творческая личность.

– Может, немножко тирании и самодурства не помешает?

– Нет, никогда, можете спросить любого. Во-первых, нужно уважение к человеку. Во-вторых, учитель всегда в первую очередь консерватор и лидер. Учитель заметен везде, а если начать его терроризировать или еще хуже – преследовать, это к хорошему не приведет. Учителя тоже не роботы, у них свои семьи есть, а кого-то и этим обделила судьба. Если не выйдешь замуж в вузе, потом сложнее.

– Чем вы гордитесь?

– Вы обратили внимание – наша школа очень ухоженная. У нас дружный, сплоченный и стабильный коллектив, мы одна семья. Бывает, конечно, что «в семье не без урода», но в коллективе из 80 человек это может случиться. У меня две школы: в Челябинске и филиал в Сосновке, бывшая 149-я школа, мне ее отдали три года назад. У нас люди уходят редко, и чаще это связано с переменой места жительства.

Я горжусь тем, что все наши выпускники поступают в высшие учебные заведения, от 25 до 68 процентов идут на бюджетные места. Мы даем стабильное, классическое образование, наших детей практически не отчисляют из вузов после первой сессии или первого года обучения.

Учитель – это творец. Я не препятствую, да и по закону не возбраняется, выбирать тот учебник или то направление, которые педагогу больше по душе. Иногда в одной параллели обучение ведется по разным программам, это зависит от желания родителей.

– У каждой школы своя изюминка, а у вас это что?

– Наша школа воспитывает лидеров, мы являемся площадкой, где сильно развито лидерское движение. Много и часто выступаем в социальных проектах, у нас создан уникальный музей военно-морского флота, таких нет в области. Наша задача – воспитать лидера и человека, наши дети в подавляющем большинстве очень воспитанные, за редким исключением. 17-18 процентов дети микрорайона, и более 80 процентов – дети со всего Челябинска. Я никогда не стремился получить статус, но наше образование не хуже, чем в статусных школах. Дети и родители стремятся сюда, здесь очень комфортно, а это самое главное. Мы ребят не дергаем и, кстати, называем только по именам.

Хорошо, что мы консерваторы

– Как вы относитесь к реформе образования?

– Сколько работаю, в школе всегда реформа. Все уже было раньше, в гуманитарном направлении ничего нового открыть практически нельзя, это все забытое старое. Финны взяли наше советское образование один к одному, а мы его разрушили. Вернее, не мы, а наши чиновники. До того как я пришел сюда в 93-м году, учебного плана школы не было три года. Все учили, как хотели. Я считаю: образование и здравоохранение должны быть только государственными. Можно создавать и частные школы, но могут ли они быть хорошими при нашем-то менталитете? Чаще подразумевается выкачивание денег.

Я не в восторге от реформы. Но пока два года шла и благополучно закончилась модернизация, я получил пять миллионов и сумел закупить все, что мы не покупали в течение двадцати лет. У меня для учителя есть практически все, чтобы ему было комфортно, и автоматические рабочие места учителя, и интерактивные доски. Я всегда нацелен на то, чтобы учитель, шагая в ногу со временем, занимался самообразованием, повышением профессионального уровня. Дело касается и компьютеризации, информационных технологий. Кстати, у нас очень сильно развита робототехника: недавно дети заняли первые места на областных соревнованиях…

– Взяв учебник физики, поразилась: простые вещи изложены сложным языком. Неужели все учебники такие?

– Практически…Нареканий к учебникам много, но влиять на это я не могу. Лет пятнадцать назад совершили величайшую глупость. По физике было три-четыре часа в старших классах, а сделали два. Мы, директора школ, еще тогда говорили, что потеряем навыки по подготовке специалистов технического уровня. Так оно и случилось, и произошел провал во всем государстве, теперь говорим: нужны инженеры, а где их взять? А тогда говорилось: нужны юристы и экономисты. Все же должны были регулировать, а теперь время ушло. Хорошо, что можно варьировать, и в школьный компонент я добавлял все эти часы, вплоть до русского языка в десятом-одиннадцатом классах. Не зря же мы консерваторы…Наверное, создатели учебников ждут каких-то грантов, а ученик должен просто получить материал, поданный доходчиво.

Да, я согласен, что мы должны развиваться, мы потеряли в плане раскрепощенности по сравнению с гражданами Запада, у нас меньше развито доверительное отношение, но наше образование всегда ценилось.

– Сейчас уровень доверия вообще падает в обществе. Это беда, наверное…

– Безусловно. Что делать? Время лечит, но оно лечит долго. Смотрю на перемены и уже привыкаю: наверное, так было всегда, и противостояние «отцы и дети» было всегда. Всегда говорю педагогам о детях: «Вы не забывайте, что они – другие, вспомните свои школьные, да и студенческие годы. Они такие же, только ушли от нас вперед на два-три года по развитию».

– Кажется, пропасть «Отцы и дети» стала шире…

– Взрослые сами виноваты: они ставят целью заработать, заработать и заработать. Кто рядом со мной растет, сын или дочь, многих не заботит. «Пусть он сам занимается, а я зарабатываю деньги». Золотого тельца поставили во главу угла, и пропасть становится все шире. Никогда не скажу, что деньги зло, но главным должно быть уважение к ближнему, любовь к ближнему, об этом говорят все религии, и лучше ничего не придумано. Даже основы морального кодекса строителей коммунизма взяты из писаний. Раб не может сделать ничего от души, он в цепях, а когда есть уважение и доверие – совсем другое дело…

– Значит, проблема в том, что родители детям многого не додают?

– Это главная проблема…

– И педагоги уходят из школ, потому что дети стали неуправляемы?

– Нет, с детьми проблем нет и не должно быть. Проблема больше с родителями. Перестроечное поколение резко отличается от предыдущих. 7-8 класс еще дети детей «той формации», а ниже – дети детей Перестройки, у которых главный принцип «дай»!

– Вопрос историку: эксперимент со строительством социализма был более успешным, чем со строительством капитализма?

– Безусловно. Но богатые тоже плачут. Я однозначно оптимист. Никогда своим детям не советовал уехать за границу, хотя возможности были. Всегда говорю: великие приходят и уходят, а мы остаемся здесь жить и работать. Наши дети, выпускники в меня всегда вселяют оптимизм. Я понимаю молодежь. Но надо создавать условия, чтобы она оставалась, и родители должны реже говорить: «Шуруй-ка ты из этой страны подальше»…

– Тем более сами себя обрекают на разлуку…

– Да, у меня есть такие примеры: люди многие годы не видятся. Мои дети все в России, от востока до запада, иногда сделаем круг 8 тысяч километров на машине, но мы видимся. Меня радует, что у меня есть коллеги, что на работу иду, как к себе домой, а ведь можно включить меланхолию и ныть: как все плохо! У меня самое большое количество детей в районе.

Кто достигает сияющих вершин

– Что нужнее всего современному ребенку?

– Спокойствие. Наши дети становятся все более болезненными, они испытывают постоянное беспокойство и часто неуверенность. А это идет из семьи. Если ребенок раз оступается, другой, третий – причина в семье, даже если внешне родители и семья выглядят хорошо. Значит, есть какой-то внутренний надрыв…

– О чем вы мечтаете?

– Самое главное, чтобы у моих детей и внуков не болела душа за свое будущее, чтобы они чувствовали себя свободными людьми. Впрочем, я не отделяю своих детей от всех других соотечественников, мы же не Робинзоны. Еще мечтаю, чтобы у пожилых людей была достойная старость.

– Вам как историку сложно было, что историю не раз переписывали?

– Я почти 20 лет вел историю, но когда ее начали перекраивать налево и направо, я перестал вести уроки. Не могу думать одно, а говорить детям другое, еще и врать. Теперь уже и не знаешь, что правда, что неправда. Лучше я буду честен перед детьми. Сомнения в правдивости нашей истории у меня всегда были, но история такая штука, что трудно разобраться даже в том, что сейчас происходит и что происходило вчера. Разные взгляды, отношения – к тому же Горбачеву, Ельцину…

– Мне кажется, большинство оценивает эти фигуры как отрицательные…

– Правильно, а кто получит заказ, напишет лет через 50 или 300, что Ельцин – Герой России, и так и будет. Когда я был в Китае в прошлом году, я не мог отойти два месяца после увиденного.

– И что вас потрясло?

– Меня потрясло все…

– Как они вырвались вперед по сравнению с нами?

– Не только по сравнению с нами, и Европа осталась далеко позади. А ведь у них социализм, они не отреклись от него, не разрушили, как мы, приглашая советников с Запада. Мао Цзэдун для них бог, хотя у них была культурная революция» и был уничтожен чуть ли не каждый десятый.

– Какая историческая личность кажется вам самой сильной в нашей истории?

– Петр I, однозначно. Я бы сказал то же и о Сталине, но с осторожностью отношусь к оценкам.

– Потому что взгляды неоднозначны?

– Да. Хотя история в России всегда делалась на костях, и тут давать оценки очень сложно. Что касается военачальников, то самые сильные, несомненно, Жуков и Суворов.

– Ваше любимое высказывание или афоризм.

– В жизни нет широкой столбовой дороги, и только тот достигает ее сияющих вершин, кто неустанно карабкается по ее каменистым тропам. Это сказал Карл Маркс, только он сказал «в науке», а я говорю: «в жизни». Это мое кредо, и эти слова я часто говорю детям – и своим, и нашим выпускникам. Не уставайте идти к вершинам.