Наталья Рубинская, преподаватель ЮУрГИИ, поэт: «Нет теплее родственных уз»

В Челябинске издан поэтический сборник Натальи Рубинской «По расписанью звезд», одна из глав которого посвящена истории семьи автора. Известный в городе педагог и поэт Наталья Рубинская в своей новой книге рассказала читателям о своих предках до седьмого колена, такое сегодня встретишь не часто. Их биографии – увлекательный экскурс в историю. Старинные фотографии Князевых, Рубинских, Чадовых сопровождают строки поэтических им посвящений.

– Наталья Борисовна, у вас изначально было желание посвятить этот поэтический сборник истории своей семьи?

– Нет, но эта мысль витала в воздухе, потому что в нашей семье всегда велика была тяга к корням, мои предки бережно хранили фотографии и семейные реликвии, которые передавались по наследству. Родных на самом деле не так уж и много, к тому же они рассеяны по свету. Наверное, еще и поэтому мы так трепетно храним память о них. Когда кто-то из родственников уходит, фотографии из его архива переходят к другим членам семьи. Я поняла, что особенно серьезно к этому относилось четвертое от меня поколение нашей семьи, там все собиралось и сохранялось.

– Удивительно, что целый раздел книги – ваши поэтические посвящения родным людям.

– Оказалось, что за много лет у меня скопилось множество таких стихотворных посвящений. У большинства наших предков очень интересные биографии. Один мой дед (двоюродный) был, например, начальником летучего отряда по борьбе с чумой. Это было в 20-х годах ХХ века в одной из китайских провинций, граничащей с Россией. «Сурово кося миллионы – любая война что чума!.. Мой дед во главе батальона. Мор. Голод. Чужбина. Зима». Два старших брата бабушки моей Валентины – Борис и Александр – окончили медицинский факультет Московского университета. Один был хирургом, оперировал до 80 лет, другой – терапевтом. И вот этот второй – Борис – как раз и воевал с эпидемией чумы. Были в нашей семье музыканты: жена Бориса Ольга (тетя Леля) училась в Московской консерватории у профессора Игумнова. Старший брат Бориса – Ювеналий – владел скрипичным мастерством. Брат Вениамин отлично музицировал на рояле. Сестра Мария недурно пела. Их у отца Александра Ивановича было 14 детей, вырастил и выучил из которых одиннадцать. Трое умерли в раннем возрасте.

– В России после 1917 года было достаточно объективных причин для того, чтобы люди старались «не знать» своих предков – многие скрывали свое происхождение, а кто-то в этой исторической мясорубке просто утратил все семейные реликвии и документы. Как вам удалось все это сохранить?

– Думаю, в характере моих предков было что-то такое, что позволило им сохранить семейные связи, историю и вот эти фотографии – свидетельство родственных уз, отношений. У нас даже живы старинные альбомы. Сейчас ищу переплетчика, чтобы восстановить самый старый из альбомов 19 века – весь уже истертый, бархатный, с металлическими застежками, с ножками-подставками, отделанный металлическими бляшками в стиле модерн. Именно его обложку художница Светлана Никонюк использовала для оформления этого сборника. Она использовала также старинные открытки, которые мои предки подписывали друг другу. Да-да, и открытки сохранились, не только фотографии. Хотя и мои родные попадали в трудные ситуации, ни одна семья не избежала этой мясорубки, они и воевали, и в плен попадали, и гибли...

– Как же все удалось сохранить в тех передрягах?

– Может быть, сохранять семейный архив помогало то, что многие мои родственники жили в провинции. Мама моя родилась в Златоусте, например. Дед мой по маминой линии – инженер-керамик Константин Васильевич Князев. Он учился в горном институте, потом работал в Златоусте. Это его портрет 1900 года. Многие фотографии подписаны его красивым почерком, он очень внимательно относился к фотоархиву семьи. И сам был неплохим фотографом, сохранились сделанные им фотопейзажи окрестностей Златоуста. Фото какие-то по-особенному серебристые, каждая песчинка и листик рельефны.

Наталья Рубинская с фотографией Константина Васильевича Князева

– Но сохранились ли в семье представления о том, какими были предки по характеру, по взглядам на жизнь?

– Конечно. Через пять месяцев маме моей исполнится 90 лет, и этих рассказов у нее десятки. Не далее как вчера я услышала историю одеяла из гагачьего пуха, которое принадлежало одной из ветвей нашей семьи – Чадовым. Василий Николаевич Чадов как изобретатель конструировал и строил первые домны на Урале (он даже так забавно говаривал: «Домнушки, мои матушки»), жила его семья в Екатеринбурге. Вот он на фотографии со своей женой Матильдой, в православии Матреной. На Ивановском кладбище Екатеринбурга они похоронены, мы с мамой нашли их могилу. История этой четы интересна тем, что своих детей у них не было, и они усыновляли сирот. Одна из маминых бабушек у них воспитывалась. Поэтому мы с ними родные, хотя и не по крови. И вот на днях мама рассказала мне целую семейную легенду о пуховом одеяле, некогда принадлежавшем Василию Николаевичу Чадову. В свое время он ездил в скандинавские государства, где учился доменному делу, и там ему подарили это одеяло, потому что было холодно на той квартире, где он гостил. Хозяева не топили на ночь печи. И он рассказывал, что приходилось спать в теплом колпаке, как у Санта Клауса.

Василий и Матильда Чадовы

– С какого же времени это одеяло хранится в семье?

– Около века. Такие вот мы ненормальные – все храним. В медицине это называется синдромом Диогена. (Смеется.) Например, мы не можем расстаться с креслом-качалкой моего прадеда, которое требует серьезной реставрации. Хотя Костя (Константин Рубинский, поэт, сын Натальи Борисовны. – Прим. авт.) с нами спорит, утверждая, что память в сердце должна храниться, а не в вещах. Но это слова, теория. А мы-то знаем, что прадед любил сидеть в этом кресле, руки его лежали на этих подлокотниках... Кресло до недавнего времени хранилось у бабушкиного брата Сергея, и мама мне рассказала: когда Сергей уже серьезно болел и почти не вставал с постели, он просил, чтобы кресло стояло возле его кровати, и каждый день протирал его бархоткой. Это кресло его отца – протоиерея Александра Ивановича Рубинского (моего прадеда по линии мамы).

Протоиерей Александр Иванович Рубинский

Кстати, отец Александра Ивановича тоже был священником. И по линии его жены были священники. Вообще потомственное священство. Сельское и городское. Корни их из Вятской губернии. Это у протоиерея Александра было 14 детей, и он был очень строгим в их воспитании, но старшим успел дать хорошее образование. Жили они в Уфе, он служил в Кафедральном соборе в должности ключаря, потом благочинного.

– Был репрессирован?

– Когда начались гонения на церковь, его арестовали. Младшие дети остались без присмотра, потому что жена его рано умерла от туберкулеза. И вот детки после ареста отца остались одни, в том числе и Сергей, который потом всю жизнь хранил кресло-качалку. Троих сыновей младших кто-то научил пойти и просить отпустить отца, потому что они одни в доме, в жизни одни! Его выпустили. Но вернулся он совершенно больным, вероятно, с воспалением легких. А следом за ним в дом пришел сторож храма и стал просить провести службу, потому что народ у храма собрался. Священники храма – кто арестован был, кто расстрелян. Вероятно, кто-то сказал прихожанам, что отца Александра выпустили. И он, больной, простуженный, пошел служить. А церковь тоже была не топлена, видно, это его и доконало. Сыновья-врачи, приехавшие срочно, уже не смогли спасти.

– Ваши предки не боялись хранить эти фотографии?

– Может, и был страх. Но сохранили. Конечно, архив хранился в тайне от чужих глаз. Но в семье об этом говорили. С детства я видела эти фотографии, каждая травинка на них мне была знакома. Для меня деды и прадеды были и остаются живыми людьми. «О дедушках ношу большую думу/ в мешке сердечном, месте всех родных». Вот, например, сына прадеда Александра, Ювеналия, я не знала, он погиб до моего рождения. Но я о нем знаю по многочисленным рассказам, знакома с его потомками, которые живут в Екатеринбурге. Они меня подкармливали, когда я в Уральской консерватории училась. Ювеналий учился в Лейпцигском университете. Интересный был человек, популяризатор науки. Одна из дочерей прадеда Александра Рубинского – Евстолия – тоже в Лейпциге училась, потом преподавала иностранные языки в Уфимской гимназии, была музыкально образована.

– Скажите, в вашей семье помнят обиды друг на друга, есть ли легенды из серии «семья не без урода»?

– Никогда не слышала. Бабушка иногда рассказывала семейные анекдоты о некоем дореволюционном Аркадии Ивановиче, дальнем родственнике, чудаке. Так вот, он мог съедать по сто пельменей, а потом ночью кричал от коликов в животе. Посмеивались над ним. Но рассказывалось о нем всегда с ласковостью, он помогал дружной семье – работал на огороде. Продал однажды возок овощей за гривенник!.. Очень гневался, когда находил в саду закушенное и брошенное детьми яблоко. Нет, ничего не знаю о том, чтобы в семье кого-то считали «уродом».

– Вероятно, потому что всех принимали такими, какие есть?

– Думаю, потому что все были гуманны по отношению друг к другу и все были деятельны – если посмотреть на профессии, все пользу какую-то приносили. Как говорил любимый святой многих россиян Николай Угодник, главное – милосердие к бедным и усердие к Богу. Наверное, если по этому принципу жить, то ни в какие минусы не скатишься.

– То есть вашу семью, с множеством ее ветвей, можно назвать дружной?

– Да, конечно. Вероятно, потому что воспитаны так были – считали, что нужно сохранять родственные связи. Многих, кто на этих фотографиях, я не знала. Но рассказы бабушки о них остались в моей памяти. И мы, их потомки, тоже стремились помогать друг другу. Те, кто жили в Москве, помогали нам в годы всеобщего дефицита – везли продукты из столицы. Мне в детстве даже елку из Москвы присылали. И сейчас дядя Боря, который чуть младше моей мамы, очень внимателен к нам. Во время войны, в эвакуации, школьником дядя Боря жил у нас. Кстати, он стал одним из моих меценатов: все понемногу сложились для издания этой книги. Родственные узы действительно важны. Нет теплее этих уз. А потом Константин, когда учился в Литинституте, живал у московских родственников. И я, когда училась в том же Литинституте заочно, всегда останавливалась у них – то у одного дяди, то у другого. Анастасия Ивановна (А. И. Цветаева, сестра Марины Цветаевой. – Прим. авт.) приглашала у нее останавливаться, но не хотелось ее стеснять. Квартирка у нее была совсем маленькая.

– Наталья Борисовна, расскажите, как вы познакомились с Анастасией Цветаевой.

– Нас познакомил один из моих московских дедов, когда началось мое юношеское упоение поэзией. Я еще подростком была. В то время имя Марины Цветаевой не произносили, оно было под запретом. Он мне дал адрес Анастасии Цветаевой, к тому времени она уже вернулась из ссылки. Я ей написала. Не надеялась, что ответит. Но она ответила, причем со многими вопросами, с расспросами о моей жизни, о моих родственниках. Так началась переписка нашей семьи с Анастасией Ивановной, потом она переписывалась с Константином. Все четыре нынешние поколения нашей семьи состояли с ней в переписке! Она отнеслась к нам как к родным. Слала посылки с книгами, свежими публикациями, и всегда с вложением сладких гостинцев. А моя бабушка шила для нее или переделывала платьица.

Мы храним ее письма, в которых было столько советов! Как-то в Голицыно Анастасия Ивановна научила меня особой гимнастике – дыхательной. А в Переделкино они нам с сыном показывали, как следует разминать суставы. Она, кстати, имела в друзьях очень знающих врачей и чётко следовала их советам, касающимся здоровья, диеты (тем более что она в течение 70 лет последних (!) была строгой вегетарианкой). Обливания водой по Пастернаку мы тоже усвоили через ее «школу».

– Была очень внимательной?

– Трогательно внимательной. Всегда провожала до лестницы, крестила и наставляла: «Осторожно, машина может вылететь из-за угла»... Все свои гонорары Анастасия Ивановна тратила на своих друзей: на помощь, на лекарства... У нее мы учились сердечности и гуманизму. Недавно ее внучка Ольга вспоминала, как мы встречались на станции Полетаево, когда они ехали из Павлодара (Казахстан) в Москву или Прибалтику. В Полетаево поезд стоял минут сорок. Они заранее давали нам телеграмму, которого числа будут проездом, и мы приезжали встречать поезд. Этих 40 минут хватало, чтобы немного пообщаться, обменяться нотами, книгами. Однажды они чуть не проспали эту нашу встречу. Я бегала вдоль поезда и громко спрашивала, не в этом ли вагоне они едут? Они наконец услышали громко произнесенную фамилию. А пока я их искала, познакомилась с профессором Гнесинки (Российская академия музыки им. Гнесиных. – Прим. авт.) Верой Борисовной Носиной, которая ехала в этом же поезде. Потом она предлагала мне поступать в Гнесинку, но мы жили так бедно – не было денег учить меня в Москве. Я поступила в консерваторию Екатеринбурга.

– Наталья Борисовна, как складывался этот сборник вообще, ведь только один раздел посвящен истории семьи?

– Во-первых, художница Светлана Никонюк настроила меня, что надо издавать книгу в самом дорогом и прекрасном издательстве. В процессе работы мы решили расширить сборник, включив в него стихотворения с 2004 по 2006 год, а затем добавили стихотворения с 2011 по 2013. Книга получилась толстая. Стихотворения с 2007 по 2011 вошли в другой сборник, предисловие к которому написал Захар Прилепин (известный писатель, автор «Саньки», «Греха», «Обители»… – Прим. авт.) Там вся моя морская тематика. А сюда вошел довольно большой раздел, посвященный моей семье. Это произошло спонтанно. Есть здесь посвящения и Анастасии Ивановне Цветаевой, она же была моей крестной. «Вы были птицей, Асенька моя/ (для многих – совестью или спасеньем). Ваш легкий неболасточковый гений/ слетел ко мне в нагорные края…»

– Вы крестились во взрослой жизни?

– Это было ее настояние. Крестил меня духовник Анастасии Ивановны – Александр Иванович Шаргунов – отец писателя и публициста Сергея Шаргунова. Мы очень дружны с Сергеем, тоже родной нам человек. Крестилась я на дому у Александра Ивановича, тогда ведь это делалось в строжайшем секрете. Мы с Анастасией Ивановной часто ездили в храм святителя Николая Чудотворца Мирликийского в Пыжах (сейчас отец Александр там настоятель), когда я бывала в Москве. У Анастасии Ивановны я научилась многой мудрости и даже житейским навыкам! Она познакомила меня со своими интересными друзьями.

– Скажите, почему вы стали преподавателем музыки?

– Занятия музыкой – тоже семейная традиция. Я уже говорила, что протоиерей Александр Рубинский стремился дать хорошее образование своим детям, хотя жила семья небогато, ведь детей было много. Однако в доме был рояль, почти все дети учились музыке. Думаю, большая часть доходов шла на образование детей. Моя бабушка в раннем детстве проявила интерес к инструменту, и прадед тут же нанял для нее учителя, она даже пыталась поступить в Петербургскую консерваторию, ее слушал сам Глазунов. Но это уже были голодные годы, и они с подружкой, которая была из семьи знаменитых горщиков Китаевых, голодали страшно. А потому вернулись домой. И маму мою бабушка с детства учила музыке, и меня стали учить. Это было само собой разумеющимся.

– Но ведь не все доходили до консерватории?

– Видимо, на мне исправились. (Смеется.) Константина Адик Абдурахманов тоже готовил к поступлению в консерваторию, но сын выбрал поэзию.

– А со словом ваши предки с какого поколения начали дружить?

– Знаю, что протоиерей Александр Рубинский писал статьи для газеты «Епархиальные ведомости» в Уфе. Муж мой также по образованию журналист. Так что связь со словом была в семье достаточно тесной.

– С чего начиналось ваше стихотворчество?

– Была в Челябинске интересная семья – Динабурги. Юрий Динабург еще в юности был репрессирован, они выпускали какой-то студенческий рукописный журнал и поплатились за это, хотя никакой политики там не было. Сидел он со знаменитым искусствоведом Гуковским, с пушкинистом Виктором Азарьевичем Гроссманом... Юрий был философом, занимался математической логикой. А его жена – Людмила Динабург – была филологом, с ней мы тоже очень подружились. Так я оказалась в кругу этой семьи, слушала их философские беседы, часто на таких встречах читали стихи. От них я услышала имена Мандельштама, Цветаевой. Людмила Динабург стала моей первой наставницей, когда лет в 13 я начала рифмовать. Это было все очень плохо, детский лепет. Потом Анастасия Ивановна Цветаева стала моей литературной наставницей. А потом я уже училась в Литинституте...

– Литинститут считаете обязательным шагом к творчеству?

– Поступлению в ЛИ (как его ныне именуют) имени Горького способствовала Юнна Петровна Мориц, она хвалила мои стихи и считала, что надо учиться. Я не только не жалею лет, потраченных на второе высшее образование, но убеждена, что энергия Литинститута просто необходима. Модно среди литераторов, которые там не учились, считать, что все это ерунда. На самом деле наш любимый ЛИ – колоссальная закваска. Учителя там были превосходные. Например, Мариэтта Омаровна Чудакова. Сколько она одна нам дала! Тогда страна еще не знала Булгакова, а она была булгаковедом, и сколько же мы от нее почерпнули! Был в числе преподавателей знаменитый пушкинист Еремин, античную литературу читал Джимбинов – потрясающий человек, он и сейчас еще ведёт свой курс. А античную литературу нельзя не любить, из нее все поэты вышли.

– Однако музыка у вас на первом месте осталась?

– Музыкой я зарабатываю деньги, которые трачу на издание книг. (Смеется.) В России литературой могут зарабатывать только столпы. Сейчас, например, это Захар Прилепин – профессиональный писатель, крупный мастер, которого кормит литература. Но у меня есть такая жизненная теория, что все настоящие поэты вышли из музыки. Гармония, ритм, сама музыкальная вибрация очень важны. Они отражают какие-то тончайшие движения души. А книгу эту мы всем миром издавали: родственники, друзья, сын мой помог, и издатель помог. И сейчас книга продается, что-то возвращается. Так что не совсем мои стихи проедают мою музыку. (Смеется.)

– Но не удивлюсь, если в Челябинске вас считают именно поэтом, немногие знают, что вы преподаете музыку в ЮУрГИИ, что у вас есть ученики.

– И какие ученики! У меня занимаются ребята, для которых фортепиано – не профилирующий предмет, это скрипачи, духовики, гитаристы, вокалисты, теоретики, но они раскрываются со всех сторон. Многие только что на пятерки сдали экзамен по фортепиано, чем меня осчастливили. И как артисты они интересны, у нас же в институте есть свой театр. Кстати, ребята сделали спектакль по этой моей книге. Аншлаг был убедительный.

Да, сегодня много замечательных студентов, которые всесторонне раскрываются. И поэты есть среди них. Не знаю, откуда они берут время на все?! Уникальные ребята. И тоже немножко мои родственники. И Захар Прилепин с Сергеем Шаргуновым мне как сыновья, такие метеоритные люди, духовные провозвестники, столько пишут – книги, публицистика. Еще и ездят много, современными «социопроцессами» занимаются. Я от них такую энергию получаю, даже молодею. (Смеется.) Видимо, поэтому студенты мои не верят, что мне уже немножко тяжело пойти с ними в горы.