Обратная сторона: балет

Красивая музыка, пластичные движения танцовщиков и красочные декорации – таким предстает балет для зрителя. Но это лишь финальный результат и малая часть всей той работы, что лежит за созданием качественной постановки. Читайте очередной выпуск «Обратной стороны» о том, из чего состоит балетный спектакль. Никаких интриг и сплетен – только упорный труд.

Когда попадаешь за сцену театра оперы и балета им. М. И. Глинки, то кажется, что жизнь здесь никогда не останавливается. За занавесом мелькают хрупкие фигурки балерин, параллельно играет оркестр, танцовщики на сцене негромко о чем-то разговаривают или разминаются, а в это время не прекращается репетиция балета. Действие идет, все рассчитано по минутам, но при этом никакой спешки – на лицах спокойствие и сосредоточенность.

Пространство перед сценой было практически пустым, не считая журналистов и работников театра. Один из стульев в центре занял главный балетмейстер Юрий Клевцов. В его руках был микрофон, которым он время от времени пользовался: «Да, средняя часть чуть-чуть помедленнее» − так до артистов и оркестра доходили подсказки и корректировки прямо во время действия. Иногда балетмейстеру этого было недостаточно, и он, не прерывая оркестр и выступающих, просто взбирался на сцену и что-то объяснял или показывал определенному танцовщику.

Как раз в то время проходила одна из заключительных репетиций перед премьерой балета «Баядерка». Всего в труппе театра два состава. Пятьдесят девять человек, пятьдесят из которых должны присутствовать на сцене. Женский кордебалет задействован в массовых сценах и всегда один, а две солистки сменяют друг друга. Но естественно, что без правки не обходится ни одна классическая постановка, а за нее как раз ответственен балетмейстер: «Конечно, я добавил своего, но там, где это не вредит классическим канонам, − рассказывает Юрий Клевцов, − к примеру, маленькие балетные па. Изменения связаны и с музыкой. Какие-то моменты можно удалить и не навредить, единственная цель – сделать балет более динамичным. Классический балет состоит из трех актов, а у нас их два. Поскольку мы живем в очень динамичный век, то зрителям высидеть три акта довольно сложно. Я надеюсь, что с разными составами солистов будут совершенно разные спектакли. Потому что каждый исполнитель вносит свои актерские нотки, эмоции и опыт».

Артисты отправились отдыхать или готовиться к другому акту, переодеваться, ведь танцовщики сменяют несколько костюмов за спектакль. Если балет недавно присутствовал в репертуаре театра, то репетиции балерин начинаются за неделю-полторы до первого выступления, а если это премьера − почти за полгода. Приходит хореограф, ставит перед артистами определенные задачи, затем смотрит на результат и поправляет, если что-то расходится с его видением, кроме того, помощь оказывает репетитор. Движения отрабатываются в специальном помещении, за закрытыми дверьми. Музыка дает материал – все определяется ею, есть своя пантомима с выходами и заходами. За то, кто и куда двигается, отвечает музыкальный хореограф. Кроме того, больше времени уходит на репетиции, если у солистки меняется партнер. Учесть приходится много обстоятельств, поэтому день балерины расписан по часам.

«Мой день начинается с того, что я встаю, готовлю завтрак для своей дочери, и мы с ней собираемся в театр, − улыбается Екатерина Хомкина-Сафронова. − Затем у нас начинается классический балетный урок. Его продолжительность – один час сорок пять минут. В зависимости от того, дневная или вечерняя репетиция, я либо остаюсь в театре, ем и иду на репетицию, либо иду домой, занимаюсь своими делами или отдыхаю, а вечером иду на работу, репетирую и, наконец, ложусь спать. В выходные мы пытаемся отдаться другим просветлениям в жизни помимо балета – опере, например. Но я всегда стараюсь ходить на него как зритель. Всегда нужно смотреть, искать, находить что-то для себя, просто быть в курсе. Особенно люблю посещать спектакли, когда танцует мой муж».

Пока танцовщики восстанавливают силы перед началом следующей репетиции, в зале театра кипит работа. Несколько музыкантов из оркестра остались дорабатывать свои партии. Поэтому звуки скрипки продолжают звучать из оркестровой ямы, когда сцена пуста.

Дирижер уже не так сосредоточен на музыке и том, как проходит взаимодействие между музыкантами и артистами. В его руках нет длинной белой палочки, которая запускает невидимые музыкальные механизмы. Но, как оказалось, сама палочка не так важна, как кажется на первый взгляд: «Палочка или руки – зависит от дирижера, от того, что ему требуется, − говорит Роман Калошин. − Руками можно показать более пластичные места, которые, по мнению дирижера, должны звучать более обтекаемо, более певуче. Палочка показывает более конкретно, жесты становятся яснее. От чего зависит выбор, что использовать? Как идет ощущение, иногда на репетициях бывает, что я дирижирую карандашом. Удобно, пока дирижируешь, помечаешь что-то, идут корректировки от артистов в том числе. Например, просят сделать паузу. Сейчас у меня гора разных палочек, штук восемь. В прошлом году я дирижировал одной, а в этом потерял к ней интерес. Раньше палочки чаще ломались. Они бывают разными по форме, но не индивидуальными. Длинные, короткие, из дерева, эбонитовые, золотые или серебряные − жаль, что у меня таких нет». (Улыбается.)

Оркестр и артисты стараются создать нечто общее и целостное. Когда балетный спектакль только готовится к премьере, происходит изучение материала музыкантами. Нотный материал должен быть предоставлен заранее. Дирижер приходит в балетный класс и изучает вместе с балетными артистами то, что они танцуют. Затем с этим багажом приходит к оркестру, ему уже ясны какие-то темпы. Конкретные изменения вносятся на оркестровых репетициях. Существует партитура, которую написал композитор. Она требует определенного состава оркестра. В соответствии с этим собирается нужное количество музыкантов. За две недели до того, как зрители увидят полную картинку, начинаются репетиции с танцовщиками.

«Когда я дирижирую, то смотрю на общую картину и ключевые моменты, где я должен подождать, либо должны артисты посмотреть на меня, − рассказывает Роман Калошин. − Нравится ли мне только классическая музыка? Моей дочери нравится Beyonce, иногда слушаем вместе. Но поставить что-либо с современной музыкой пока не хочется. Просто интересного не появляется, а если будет − замечательно. Потому что все должно быть современно. И людям нравится, когда они приходят в театр и видят что-то близкое им по духу. Не всегда же нам смотреть на то, что где-то и когда-то было. А так – поглядеть на себя в жизни».

Балету нужны танцовщики, музыка, но есть еще одна вещь, без который он будет не таким интересным и зрелищным. Конечно, речь о декорациях, бутафорских предметах и костюмах. Именно благодаря им на сцене открывается другой мир, во время «Баядерки» − яркие индийские пейзажи, опахала и костюмы со множеством узоров. Они помогают воссоздать атмосферу места действия спектакля. Любопытно, что в каждом театре свои декорации для каждого представления, и они не повторяются. «Я работаю с макетами, пишу эскизы и придумываю. Не с компьютера же они берутся! В макете все придумано до последней детали, − рассказывает художник-постановщик Дмитрий Чербаджи. – Если премьера, то приходится работать целый год. У балета есть либретто и музыка, а режиссер придумывает общую концепцию спектакля, у художника две задачи: чтобы музыка звучала красиво в этом пространстве и никому не мешать. Когда я разрабатываю эскизы, то слушаю музыку, потому что это музыкальный спектакль, здесь очень многое зависит от нее. К каждой постановке я отношусь как к первой и последней. Мне все равно, в каком театре и где спектакль, если нравится режиссер – с удовольствием с ним сотрудничаю, здесь нужна командная работа. На свои проекты я после премьеры уже не люблю смотреть, выдохнули на премьере – и все. Дальше они уже живут сами».

Чтобы претворить идеи в жизнь, нельзя просто сходить в магазин – для балета все изготавливается вручную в специальных цехах, которые находятся рядом с театром. Поначалу здание напоминает склад, в котором расположены мастерские с рабочими, но это обманчивое впечатление. Буквально все в этом месте пропитано театром. Пришедшие в непригодность декорации удачно расположились в коридорах – статуи, картины, полотна с символикой СССР и заржавевшие опахала. Сложно представить, сколько историй хранит каждый из предметов. Но это еще не все. Посещая каждую комнату цеха, можно заметить бесчисленное количество плакатов, мебели и других вещей из прошлого.

В обувном цеху как раз шла работа над детскими ботинками из сказки «Волшебник Изумрудного города» − пришла бумага о том, что нужно пятьдесят пар. Обувь для каждого артиста изготавливается индивидуально, а материалы закупают специально.

«Кройщик кроит, заготовщик шьет, обувщик-затяжчик затягивает обувь, – делится портниха Светлана Ухова. – С украшениями, если что-то простенькое, то мы сами расшиваем, а если нужна роспись, то отправляем в другой цех. Еще мы делаем джазовки для балетных репетиций. Все натуральное, только из кожи, потому что ноги потеют и обувь быстро изнашивается. Обычно отшиваем на один спектакль и больше к нему не возвращаемся, а если артисты меняются, то нам приносят заявку. Помогают творить золотые ручки – все кроим ножичком, подкрасим и подмажем. А остальное – на оборудовании: машинке и станке».

Из обувного цеха мы перемещаемся в бутафорский, сейчас он почти пуст – предметы задействованы в постановках, а художник-бутафор как раз трудится над новым деревянным мечом. Рядом с ним лежит эскиз с изображениями лука, кинжала или копья. Компьютер здесь не помощник, поэтому буквально все изготовлено руками.

«Вся работа проходит по-разному, невозможно сказать, сколько времени уходит на один предмет, − рассказывает Олег Бельков. – Все зависит от сложности. Я делал головные уборы, кинжалы и опахала. В основном из проволоки, металла, дерева и жести. К примеру, кинжал вычерчивается по размеру, с пропорциями, чтобы был похож на эскиз. Есть объемные вещи. В зависимости от этого делаются накладки, затем они обтачиваются и выпиливаются. Кроме того, есть специальная раскраска изделия. Я придумываю работу по ходу действия, рецепта нет – просто взял и сделал».

Пора переходить к одному из самых значимых цехов – пошивочному. Комната, в которой он располагается, напоминает мини-фабрику: несколько столиков со швейными машинками, яркий свет, столы, заваленные тканями, и доброжелательная начальница Галина Комарова.

«Костюмы отнимают много времени, поэтому сразу несколько человек раскраивают и шьют, – делится она рабочими моментами. – Каждый мастер берет один, сидит и работает за столом, это отнимает целую неделю или даже больше, все индивидуально. Материал зависит от эскизов художника. На балет идет обычно шелк, тюль, шифон, крепдешин, то есть легкие ткани. Для оперы костюмы куда массивнее и тяжелее. Некоторые изготавливают даже из мебельной ткани. Я обязательно прихожу на репетиции, чтобы увидеть, как они смотрятся на сцене. Только фонари включат – так все засияют!»

Когда костюмы готовы, артистов вызывают в цех на примерку. Высказывать большое недовольство по поводу костюмов считается дурным тоном, как говорится, что дают – то и носят. Все это происходит параллельно с репетициями, так как успеть все подготовить одновременно невозможно.

В цех росписи тканей костюмы приходят в состоянии «полуфабрикатов», без изюминки, только там они приобретают окончательный вид. По комнате развешены эскизы героев, платья, а на столе, рядом с небольшой швейной машинкой, кипит работа над очередным преображением наряда. И артисты здесь могут только высказать пожелания.

«Художник приносит эскиз, к которому прикрепляются ткани, а из пошивочного цеха привозят костюмы, и мы сразу начинаем их украшать, − рассказывает Людмила Неясова. − Стразы, шнуры, кружева – существует множество деталей. Через трафареты подкрашивают ткани и наносят узоры. После изнашивания одежды новые костюмы не шьют, происходит реставрация. Иногда спектакль восстанавливают из архива, тогда костюмы могут быть изменены. Конечно, интересно, как ты себя чувствуешь в этом костюме, можно и примерить, чтобы представить себя кем-то другим».

Неизвестно, меняется ли восприятие после того, как удается взглянуть на балет с обратной стороны, но от этого он не теряет своей загадочности. Ведь только тот, кто живет этим делом каждый день, может привыкнуть к объявлению на входе такого типа: «В связи с производственной необходимостью приказываю назначить исполнителей следующих партий», далее напротив фамилий на полном серьезе можно увидеть надписи вроде «золотой божок», «раб» или «знаменитый воин». Поэтому для всех, связанных работой и творчеством с этим миром, куда больше подойдет немного измененная версия известной фразы: «Театр – жизнь, а актеры в ней – люди».