Здесь Пушкин запросто бывает

Мастерская Сергея Черкашина – в самом центре Челябинска. Гости здесь бывают часто. Гостеприимство этого художника уникально: перешагнув порог его мастерской, ты чувствуешь себя дома. Столько информации, что некогда чувствовать себя гостем. Но первое, что вызывает восклицания всякого входящего, – обилие портретов Пушкина. Ты понимаешь, что Александр Сергеевич здесь не гостит, он бывает здесь запросто. Приходит обычно за неделю до 27 января и беседует с глазу на глаз с хозяином. 27 января Сергей Черкашин родился, а Александр Пушкин в этот день (по старому стилю) стрелялся. Вот почему вся неделя до этой даты принадлежит пушкинской теме, и за многие годы сложилась особая «пушкиниана» Сергея Черкашина.

«Но надо говорить об удивительном многообразии деятельности Сергея Черкашина, – начинает разговор искусствовед Галина Трифонова. – Сергея Леонидовича я знаю очень давно. Он тогда сам был молодым художником и руководил молодежным объединением Союза художников в Челябинске. С тех пор для меня Сергей Черкашин – олицетворение художественной среды нашего города: не только художник, но связующее звено между всеми, причастными к этой среде».

Сергей Черкашин: (Смеется.) Да, я всем тогда писал письма, в объединение входили все молодые художники области, и я писал письма в Магнитогорск, Златоуст, Миасс…

Галина Трифонова: Да, была очень интересная жизнь: выставки молодых художников в фонде, профессиональные обсуждения. Были публичные выставки. Лучшие работы отправлялись на Всероссийские молодежные выставки, многих принимали в Союз художников, были совместные со свердловчанами выставки. Помню, я писала статьи – сравнивала наших художников и свердловских. И над всем этим Черкашин, «как орлица над орленком». Мы всегда чувствовали его заботу. Он был старше нас, уже сложившийся художник, – авторитет, одним словом. И мы – молодежь: Валентин Качалов, Владимир Цепелев, Павел Ходаев, Виктор Савочкин, Виктор Козейчик… Сейчас это уже ведущее поколение в нашем отделении Союза. Именно тогда сложилась эта генерация. Недавно я нашла в архиве доклад Сергея Черкашина в обкоме партии, посвященный молодежному объединению. Текст написан от руки, капитальный анализ творчества молодых художников и их участия в современной художественной жизни…

– Политически подкованный доклад?

Г. Т.: Нет, речь идет только об искусстве.

С. Ч.: Не сидел и не состоял… (Смеется.) Два срока председательствовал, не «состоявши».

– Как вашу беспартийность терпели в руководящих сферах?

С. Ч.: Несколько раз предлагали вступить в партию: и Лев Головницкий (скульптор, многие годы председатель Челябинского отделения Союза художников. – Прим. автора), и Таисия Федоровна Тихоплав (работник Челябинского обкома партии. – Прим. автора). Рекомендацию обещали. Но я говорил: «Не согласен со статьей о демократическом централизме. Уберете – подумаю». (Смеется.)

Г. Т.: Это одна сторона деятельности Сергея Черкашина. А как художник, это удивительно, он причастен ко всему: книжные иллюстрации; гобелены; живопись; росписи интерьеров – даже в эскизах они смотрелись очень красиво. И помню роскошные натюрморты темперой на стенах в столовой. Последняя работа в этом направлении – росписи в концертном зале имени Прокофьева.

С. Ч.: Жаль только, что мое панно «Дионисии» так и не было архитектурно врезано в стену фойе концертного зала, как было задумано, а болтается в рамке на гвоздике. Вообще-то были написаны три работы. Второе панно должно было разместиться напротив «Дионисий», на антресолях, но первоначальный план фойе в процессе реконструкции постоянно менялся и, в конечном итоге, на этой стене появились двери. Есть еще третье панно: «Аполлон с музами на горе Геликон». Не знаю, где оно, видел его где-то в кабинетах филармонии.

Г. Т.: Я нашла в архивах статью Василия Павлова (челябинский журналист. – Прим. автора) «Верить в свой час» (1979 год) о Сергее Черкашине, где он пишет о художнике: «Он туго работает, медленно работает». Это заметки, в том числе, и о портрете Ле Корбюзье. А Черкашин в этих заметках говорит о себе: «Я пока еще ничего не сделал».

С. Ч.: Я и сейчас это могу о себе сказать.

– В связи с чем был написан портрет Ле Корбюзье? Необычны краски и тона этой работы.

С. Ч.: Это работа 1978 года. Ле Корбюзье, Нимейер – мои любимые архитекторы. По сути, именно они оказали огромное влияние на развитие архитектуры в ХХ веке. Они вместе работали в Бразилии, проектировали комплекс штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке… У Нимейера шикарные были рисунки толстым фломастером, где три-четыре почеркушки на листе определяют всю пластику будущего сооружения. Пропорции ясны и пошла детальная разработка.

Что касается портрета, у меня несколько работ с такими вот зелеными тенями. Я рисую окисью хрома, а потом прописываю. Так сделан портрет челябинского художника Леонида Рошко, картина «Памяти картошки» – студенты в колхозе. И были работы окисью хрома без полутонов.

– Ваши автопортреты всегда вызывают ответную улыбку – добрейшее лицо художника, глаза с чуть хитроватым прищуром. Но двойной автопортрет «Фифти-фифти» совершенно выбивается из этого ряда. Что произошло?

С. Ч.: Это же 50-летие, ужас охватывает художника! Это сюжет из «Четырех обезьян»: не вижу, не слышу, молчу… Необычен прием. Но к такому приему я тоже прибегаю довольно часто – это как большой рисунок, непосредственное рисование прямо на холсте. Берешь кисточку и рисуешь.

Г. Т.: Сергей Черкашин – прекрасный рисовальщик, он рисует постоянно.

С. Ч.: Была даже персональная выставка – только рисунки. Могу показать вам свои институтские рисунки, сделанные авторучкой. Недавно вдруг наткнулся на эту папку. В МУХе (Мухинское училище в Ленинграде. – Прим. автора) мы много рисовали с натуры. Порой я делал это простой авторучкой, забредя на вечерний рисунок в институт. Если модель не пришла, то мы рисовали друг дружку. Вот это мои сокурсники: Косолапов, Ирина Ранишвили… Рисунок для меня всегда, и в студенческие годы, был отдыхом. Делаешь работу какую-нибудь, устал, взял блокнот, пошел в институтский амфитеатр и сделал несколько набросков… А потом снова пошел работать.

Г. Т.: Особенность Сергея Черкашина в том, что он много чего делает, никогда не концентрируется на одном. Это характер. Ему все интересно. Жаль, что сегодня мы редко видим его работы в выставочных залах Челябинска. Как известно, несколько лет назад в перестройку в Челябинском отделении Союза художников возникли сложные запутанные отношения, в результате чего под воздействием обстоятельств Сергей Черкашин, а затем Константин Фокин были исключены из Союза, что сегодня уже воспринимается как изжившая себя несправедливость. С тех пор они не участвуют в выставках, которые проводятся в выставочном зале Союза художников, и это неправильно. Но они по-прежнему принимают активное участие в художественной жизни, выставляются в Челябинском государственном музее изобразительных искусств, в зале искусств ЮУрГУ. Было несколько замечательных проектов. Например, проект, посвященный 400-летию со дня рождения Рембрандта. Объединились несколько художников Челябинска и Екатеринбурга, каждый написал свою «Данаю». Было решено повезти эту выставку из Челябинска в Екатеринбург. А потом планировали в Амстердам?

С. Ч.: Ну, Амстердам, конечно же, это шутка была. (Смеется.) А идея была наша: Фокина, Кудрявцева, Черкашина, Евтушенко. Пригласили свердловчан: Мишу Брусиловского, Толю Калашникова, Витю Реутова, Веню Степанова. Это был 2006 год. Совпали две даты: 400 лет Рембрандту и 350 – его «Данае». Мы решили, что холсты всех участников выставки должны быть одинаковыми по размеру, и на каждом – «Даная». У каждого художника своя. Но в Екатеринбург выставка потом поехала.

– Сергей Леонидович, вы на своем холсте подглядываете, как Рембрандт любуется «Данаей»?

С. Ч.: Я не подглядываю, я просто натягиваю холст. А моя «Даная» – вот там, на столе: гравюра Рембрандта и моя Даная. Свою «Данаю» я написал в 1986 году.

А потом был совместный проект «Невский проспект», посвященный 200-летию Гоголя, но уже без жестких условий одного размера холста. Из ЮУрГУ эта выставка также поехала в Екатеринбург, а затем – в Ирбит.

– В ваших «гоголевских» работах масса иронии.

С. Ч.: Это же карнавал. У меня два таких эпизода с ангелом на мосту. И будет эпизод третий. Второй эпизод как раз относится к «гоголевскому» году. Задача была – отразить тему «Невский проспект» . И вы видите моих друзей – художников Латфулина, Кудрявцева, Кудрявцеву, Фокина и меня самого, только со спины. Мы стоим на мосту с ангелами. Я сделал к этой выставке две работы: «Невский проспект. Мойка» и «Невский проспект. Фонтанка». Мойка – это трактир Беранже, Гоголь и Пушкин, а на Фонтанке мы – участники праздника 2009 года. Такой вот сюжет. Здесь Фонтанка со стороны нашего общежития, мы видели это каждый день, когда бежали на занятия в институт. А здесь Гоголь и Пушкин, и панорама Невского проспекта, которая существует в раскрашенных литографиях Садовникова. Это длинная панорама, состоящая из нескольких частей.

– И был пушкинский проект?

С. Ч.: «Диалоги с Александром Сергеевичем» 1999 года. Пушкинских выставок было много. «Пушкиниана» в Магнитогорске в 80-х и другие.

– Чем объяснить ваше пристрастие к пушкинской теме?

С. Ч.: 27 января я родился. И 27 января (по старому стилю) Пушкин стрелялся. За неделю до этого календарного дня обязательно работаю с этой темой. Иногда вдруг он представится мне в совсем ином обличии. И я переношу «увиденное» быстро на бумагу. Много рисунков. Есть даже почти готовая книга – проект Татьяны Джеймс-Леви 2004 года. Мы с ней отобрали рисунки, а подобрать к ним стихотворения Александра Сергеевича Татьяна попросила В. А. Кислюка. У меня есть готовый макет книги. Подразумевалось подарочное издание на хорошей бумаге, в коробке, но не нашлось спонсора. Мы хотели издать 200 экземпляров с автографом художника.

– Вы задаете тему выставки и работаете, а если тема не задана?

С. Ч.: Я не Фокин, я ничего не программирую заранее. Что в голову придет, то и делаю, не живу по плану. Процесс прост: делаешь одно, а в голову уже приходит другая идея. Тут же начинаю рисовать.

Г. Т.: То есть важно всегда находиться в процессе.

С. Ч.: Да, стараюсь всегда находиться в процессе. Всегда. Открою вам еще один секрет: часто работаю над созданием мемориальных досок. Сейчас вот делаю эскиз мемориальной доски известному поэту Борису Рыжему. Я не был с ним знаком, но познакомился с его сестрой. Нас познакомил Андрей Крамаренко (бард. – Прим. автора), который написал на стихи Рыжего несколько песен. А мемориальная доска будет установлена в Челябинске, где поэт родился. Довольно часто ко мне с такими предложениями обращаются. Сделал, например, эскиз мемориальной доски художнику Николаю Русакову, которая установлена на улице Борьбы, на здании, где Русаков работал.

– Как художник относится к таким заказам?

С. Ч.: Как к части творчества. Это мемориальный портрет. И в этом есть необходимость. Хотя, конечно, для художника это сложные заказы. Нужно собраться с силами, отчасти ты входишь в контакт со смертью. Поэтому стараюсь после такой работы переключиться на что-то легкое, несущее радость.

Г. Т.: На серию «Необы», например? Однажды Константин Фокин попросил написать статью о выставке, где были представлены и «Необы» Черкашина. Я было подумала, что это студенты ошибку сделали в названии, что речь на самом деле идет о греческой богине. И написала «Ниобы». Но Фокин мне говорит: «Галя, это же не опознанные черкашинские объекты!». (Смеется.)

С. Ч.: Да, не опознанные объекты. Не путать с богиней Ниобой, детей которой убивают Аполлон с Артемидой. Хотя есть здесь античные мотивы.

Г. Т.: Мотив понятен: классическое искусство уходит, весь ХХ век мы с ним прощались. Остались, по сути, обломки. И само творчество Сергея Черкашина предстает в виде пестрого, часто ироничного, собрания осколков тем, чувств, переживаний, пластической игры и смеха сквозь слезы – некой изменчивой мозаики жизни.

С. Ч.: Вот именно. Необы. Это некая попса на холсте в эпоху постмодерна.