Йохан Вандерплаетсе, вице-президент Emerson Process Management в Восточной Европе: «В Челябинске есть свой маленький центр «Сколково»

Пять лет назад Йохан Вандерплаетсе стал вице-президентом известной в мире компании Emerson в Восточной Европе, в эту группу входит челябинское предприятие «Метран». Поэтому, как рассказал гость нашей редакции, в Челябинске он бывает регулярно. О маленьком «Сколково» на Южном Урале, бесперспективности экономических санкций, важности диверсификации экономики на современном этапе развития мировых процессов, а также о разнице и родстве культур, о красоте и таланте мы говорили с Йоханом Вандерплаетсе.

– Йохан, часто ли вам приходится бывать в Челябинске, требует ли предприятие «Метран» вашего постоянного внимания?

– В Челябинске бываю регулярно, поскольку здесь находится одно из крупных производств Emerson – завод «Метран». Сама компания Emerson огромна, но процессы всюду – в Америке, Китае, Восточной Европе – организованы одинаково. Сегодня система производства налажена, все идет как надо, и эти процессы моего присутствия не требуют. Моя задача – разработка общей стратегии развития компании в России и странах СНГ.

– Есть такое мнение, что самые организованные сотрудники – это немцы. Напротив, по поводу русской организованности и дисциплины существует немало анекдотов. Приходилось ли на первоначальном этапе адаптировать россиян к требованиям западной компании?

– Я сам работаю в Еmerson только пять лет, до этого 15 лет работал в других компаниях. Но уже более 20 лет работаю в России и могу сказать, что за это время многое изменилось. Если в начале 90-х многие западные компании, приходя в Россию, в качестве финансистов, главных юристов, менеджеров по продажам нанимали иностранцев, потому что у россиян отсутствовал навык работы в стиле западных компаний, то сегодня, например, в нашей компании я единственный иностранец среди 1600 сотрудников в России. В Челябинске вы не найдете ни одного иностранца среди сотрудников «Метрана». Конечно же, мы обучали сотрудников, и сегодня они часто ездят в длительные командировки на наши заводы в Европу и США. Но это относится не только к россиянам, профессиональное обучение проходят и европейцы, и китайцы – все сотрудники Emerson, независимо от того, где находится наше производство. Требования абсолютно одинаковые. У нас нет американского стандарта, китайского, европейского, у нас есть мировой стандарт качества, что требует постоянного обучения кадров.

В то же время мы, конечно, адаптируем глобальные решения для локальных рынков. Например, наши специалисты инженерного центра разработали уникальные средства измерений, работающие при температуре -60 С. Естественно, для наших коллег на Среднем Востоке такие низкотемпературные решения неактуальны.

– В 90-е годы Россия была заманчива, если говорить об иностранных инвестициях, чего ожидали в то время западные бизнесмены, идя в Россию, и оправдались ли эти ожидания?

– Конечно, мы ждали большего результата. Могу об этом сказать на примере моей личной истории. Я окончил университет в Бельгии в 1991 году и приехал в Россию. Был большой интерес к огромному рынку вашей страны, хотя наша компания продавала здесь свою продукцию еще до Великой Отечественной войны. Поэтому многие западные компании начали заниматься инвестированием в российский рынок, строили совместные предприятия и так далее. Поначалу ожидания полностью оправдались, российский рынок был колоссальным и в то же время рентабельным для западных компаний. На сегодняшний день ситуация стала более напряженной для многих инвесторов. Но я всегда говорю: не надо паниковать. Если вы являетесь иностранной компанией, то нужно планировать свою деятельность на длительный срок. Я уверен, что те компании, которые занимаются в России серьезным инвестированием, переживут этот трудный период и выиграют.

– Откуда такая уверенность?

– Есть моменты, которые являются ключевыми. И первый из них – должно быть организовано местное производство. Есть компании, которые смотрят на Россию только как на рынок сбыта иностранной продукции. Это не относится к нашей компании, в 2004 году мы стали акционерами завода «Метран», который уже успешно занимался проектами автоматизации производства, сегодня он полностью относится к компании Emerson. И это наш флагман в России. Мы производим продукцию здесь (!) и обеспечиваем ею рынок России. Более того, речь идет не о сборке готового продукта из импортных комплектующих, 70% комплектующих производится непосредственно в России. У нас есть российские поставщики, которые создают продукты мировых стандартов. И мы гордимся своим инженерным центром, в котором работают 150 российских инженеров. То есть модной сегодня темой – импортозамещением – мы занимаемся уже давно. К тому же мы не останавливаемся, мы развиваем местное производство – весной 2015 года Emerson откроет в Челябинске новый завод.

– Сколько будет создано новых рабочих мест?

– По сегодняшним планам – 1600. И возможен рост, все будет зависеть от рынка.

– То есть умные головы в России есть, инженеров не нужно импортировать?

– Да, и они разрабатывают новейшие технологии, которые мы используем не только в российском производстве, но в нашем мировом бизнесе. Эти разработки получили уже более 80 патентов. И сегодня мы совместно с Южноуральским государственным университетом готовы предложить российскому государству разработку новейших технологий здесь, в Челябинске, для таких проектов, как добыча нефти в Арктике. В свое время компания «Роснефть» рассчитывала на технологии «Эксон Мобил» (Exxon Mobil, США), но сегодня этот проект под влиянием политических процессов, поэтому рассчитывать на него не приходится. Долгое время, к сожалению, Россия смотрела на импортные технологии. Возможно, сегодняшняя ситуация повлияет на развитие технологий внутри страны. А мы готовы благодаря нашему инженерному центру и местному производству, благодаря сотрудничеству с ЮУрГУ провести такие разработки в Челябинске. Я всегда говорю: в Челябинске есть свой маленький центр «Сколково».

– Поддерживают ли ваши инициативы власти нашего региона?

– Есть три составляющих успеха: наука, бизнес, государство. Если эти три составляющих успешно объединены, то результат будет. Мы обсуждали это с ректором Южноуральского государственного университета Александром Шестаковым и будем выходить с предложением не только к региональной власти, но и на федеральном уровне. Мы еще не встречались с губернатором Челябинской области Борисом Дубровским, но такая встреча, надеюсь, состоится. Также надеюсь на взаимное понимание, потому что в прошлом ваш губернатор работал в бизнесе и прекрасно понимает, что такое реальное производство. Это всегда облегчает диалог.

– Что вам казалось наиболее сложным на первом этапе работы в России?

– Любой западный бизнес в России пугает легендарная бюрократия. Вот вам один пример: в юридическом отделе нашей компании в России работает 12 специалистов. В Германии, где оборот на рынке такой же, как в России, достаточно одного юриста. Это происходит потому, что в России мы идем по «минному полю» всевозможных бумаг, документов, согласований. То же самое в бухгалтерии. Для такой большой компании, как Emerson, это не так страшно – иметь армию юристов и бухгалтеров. Но если вы являетесь средней или маленькой западной компанией, то заниматься бизнесом в России непросто.

– Поэтому сегодня сложно говорить о процессах диверсификации экономики в России?

– Любая здоровая экономика как раз построена на работе средних и мелких компаний. Например, в Германии есть крупные компании а-ля Siemens, но сила экономики этой страны в тысячах средних и малых предприятий, которые занимаются инновациями. Это способствует диверсификации экономики. К сожалению, в России такой бизнес практически отсутствует. Если Россия хочет построить здоровую экономику, она не должна делать ставку только на экспорт нефти и газа и на крупные государственные компании. Сегодня в маленькой Бельгии, где население составляет всего 11 миллионов человек, уровень жизни вполне достойный и экономика развивается. Почему? Потому что в Бельгии, как и в Германии, развивается малый и средний бизнес, крупных компаний практически нет. При этом средние и маленькие компании занимают свою нишу в инновациях и понимают, что юридически они защищены от внешнего неправильного вмешательства, что в государстве хорошо продумана налоговая система и так далее.

– Насколько важны налоговые послабления для малого и среднего бизнеса на первоначальном этапе развития компаний?

– Например, бизнес в Бельгии может взять кредит на развитие компании под 3,5–4% годовых. То же самое можно сказать о кредитах для физических лиц: ипотека под 4,5–5,5% годовых. Это вполне реальные ставки. Большие проценты по кредитам, конечно же, огромный тормоз для развития бизнеса в стране. И здесь важна здоровая банковская система. Что касается налогов, то послабления для вновь созданных компаний в Бельгии тоже есть. Даже предусмотрен период, который не облагается налоговыми платежами. Очень много инструментов, которые способствуют развитию бизнеса. Недавно Герман Греф говорил, что «Шатлы» и «Бураны» выглядят одинаково, потому что в основе лежат элементарные законы физики. В экономике то же самое! Не нужно ничего изобретать, если рецепты успеха уже есть, и они проверены временем. Нужно просто внедрить все то, что успешно работает в других точках мира.

– Самый важный, на ваш взгляд, фактор для развития иностранного бизнеса в России?

– Защита инвестиций. Две недели назад я принимал участие в диалоге культур в Санкт-Петербурге и там привел печальный пример: Роспотребнадзор закрыл несколько филиалов «Макдональдса» в городах России. Я согласен, что бигмаки и гамбургеры – не самая здоровая пища в мире. Но суть не в этом. Сегодня есть группы людей, которые это приветствуют и считают, что нанесен удар по американской экономике, но они забывают, что с закрытием этих ресторанов потеряли работу тысячи россиян. Работу и зарплату. Кроме того, поставщиками «Макдональдса» в России являются российские компании, они также терпят убытки. При этом мы наблюдаем картину, когда рядом с «Макдональдсом» продолжают работать разные лавочки, производящие фастфуд порой в антисанитарных условиях, но их никто не проверяет и не закрывает. И никто не занимается замещением на рынке «Макдональдса» другими достойными российскими компаниями. Это оставляет не очень приятное послевкусие у других иностранных компаний, которые понимают, что инвестиции в России никак не защищены. Все понимают, что любые политические игры могут повлиять на закрытие бизнеса. Такое сложно представить в Бельгии или Германии.

– Вы опасаетесь сегодня за свое предприятие?

– Это в первую очередь пугает компании, которые занимают на рынке очень скромные позиции. Наша компания крупная, и мы не боимся. Если бы присутствовали сомнения, мы не вкладывали бы инвестиции в расширении производства в Челябинске.

– Йохан, приходилось ли вам в России давать чиновникам взятки?

– Нет, конечно. У нашей компании в этом отношении очень жесткая политика. Нам не нужна головная боль под названием «коррупция». Я считаю наш подход правильным. Следует признать, коррупция – не только российская проблема, это мировая проблема. Она есть и в Америке, и в Европе, и в Канаде, но масштабы не сопоставимы с Россией. Я не говорю о первом месте, но в России это реальная и очень острая проблема.

– Однако ваш пример доказывает, что можно обойтись без дачи взяток?

– Абсолютно. Мы используем коммерческие аргументы. Если мы наращиваем продажи, то это означает только то, что наши специалисты умеют объяснять покупателям их выгоды: качество нашей продукции очень высокое, цены приемлемые, а условия оплаты комфортные. Есть и другие хорошие причины. Наш товар покупают по бизнес-причинам, а не потому, что кто-то получил взятку. И все уже знают, что наша компания является прозрачной.

– Сегодня политическая ситуация в мире не самая лучшая для ведения бизнеса. Диктуют ли правительства западных стран условия бизнесу, когда речь заходит об инвестициях в экономику России?

– То, что происходит сегодня в политике, – это неправильно с точки зрения бизнеса. Но эта ситуация в мире, на мой взгляд, похожа на ураган в открытом океане, когда в верхних слоях происходят страшные процессы, но чем ниже вы опускаетесь в воды океана, тем больше убеждаетесь, что там все спокойно, что рыба живет по своим законам. (Смеется.) То же самое происходит в мире – политики бушуют, а бизнес занят своим делом: проводятся встречи, идут переговоры, работают предприятия. Думаю, надо понимать разницу: шум в политике – это одно, дела в бизнесе – другое.

– Как вы относитесь к экономическим санкциям?

– Вот вам пример, почему не надо ломать экономических отношений между странами: веками воевали французы и англичане, но после Второй мировой войны лидеры поняли, что нужно налаживать экономические и культурные связи между государствами, надо заниматься экономической интеграцией. Так рождался Евросоюз. Культурная разница есть не только между Россией и странами Европы, она есть между Францией и Британией, между Германией и странами Скандинавии. Но разница в культурах не принципиальный фактор в экономических отношениях. Сегодня в Западной Европе экономики уже так интегрированы, что сложно говорить о каких-то разногласиях. Я считаю, в условиях политического недопонимания нельзя вводить экономические санкции. Напротив, нужно увеличивать экономическую интеграцию. Это заметно оздоравливает реальную жизнь, в том числе и в сфере политики.

– То есть вам никто не диктует, строить или не строить заводы в России сегодня?

– Нет, никаких влияний на наш бизнес со стороны политиков сегодня нет. Мы можем продавать наш товар где угодно. Напрямую я не ощущаю влияния экономических санкций на наш бизнес. Косвенно мы, конечно же, чувствуем такое влияние посредством финансовых санкций. У наших заказчиков сейчас появились проблемы, потому что они не могут привлекать внешнее финансирование для своих проектов. Есть опасность, что осуществление каких-то проектов будет отложено, а это будет влиять на наш бизнес.

– Существует ли сегодня бизнес-лобби, которое способно влиять на политиков?

– Я сам принимаю активное участие в работе Американской коммерческой палаты, а также являюсь председателем Бельгийско-Российского бизнес-клуба, который объединяет все бельгийские предприятия, занимающиеся бизнесом в России. И через эти структуры мы ведем диалог с государственными лидерами, объясняя неэффективность экономических санкций, если говорить о развитии экономики. Это вредит экономике в глобальном масштабе.

– С точки зрения бизнеса образование Евросоюза послужило развитию экономики?

– Сегодня Европа – единое пространство, и это упрощает работу бизнесу. Но изначально в Евросоюз вошли шесть государств, потом он постоянно расширялся. Сегодня это уже 28 государств, и изменился сам процесс принятия решений по Евросоюзу. Когда это было шесть государств, добиться единогласия было проще, но при 28 – практически невозможно, и это парализует Евросоюз. Я придерживаюсь той точки зрения, что сначала нужно было заниматься углублением всех процессов в объединенном союзе и только потом говорить о расширении.

– Сможет ли Украина, на ваш взгляд, в ближайшее время вступить в Евросоюз?

– Может быть, лет через 10 Украина сможет влиться в состав Евросоюза, но в данный момент вопрос об этом в повестке Евросоюза не стоит. Это возможно либо в случае, когда сам Евросоюз достаточно сильный в экономическом плане, либо экономика страны, которая желает вступить в союз, должна быть мощной. Но сегодня Евросоюз, к сожалению, слаб, и нет пока смысла в дальнейшем его расширении.

– Еще лет пять-десять назад в мире было много противников глобализации. Но не в сфере бизнеса?

– Мне бы хотелось говорить о подходе, которому соответствует термин «глокал» (glocal, от слов global – «глобальный» и local – «местный»). Сама по себе глобализация дает динамику развития всем процессам в экономической сфере, в развитии технологий. И это очень хорошо. Но не надо забывать, что у каждой страны есть свои локальные требования и особенности. Поэтому нужно использовать мудрую стратегию, которая основана на глобализации, но с учетом местных условий.

– Как вы относитесь к тому, что Россия сегодня устремила свои взоры в сторону Китая, где идет бурное экономическое развитие?

– Бизнес-отношения России и Китая сегодня развиваются, и это правильно, потому что пример диверсификации в Китае очень яркий. Но надеяться только на Китай неправильно, потому что у Китая есть свои политические и экономические интересы, и они не всегда совпадают с интересами России. Об этом не нужно забывать. И не стоит забывать о том, что с культурной точки зрения Европа всегда будет ближе России, чем Китай. Но китайцы, без сомнения, молодцы, уровень развития экономики там сегодня очень высок. И хотя формально там правит коммунистическая партия, в Китае развивается капитализм. Причем там давно уже защищают интересы любой компании, которая инвестирует в китайский рынок. У нас в Шанхае масштабный завод, можно сказать, что Emerson сегодня – даже больше китайская компания, чем американская, потому что из 132 000 сотрудников нашей компании в Китае работает 35 000. Продукция, которая производится на предприятиях Китая, также соответствует мировым стандартам. Кроме того, в Китае огромный рынок.

– Почему, на ваш взгляд, России все-таки ближе Европа?

– Потому что на самом деле мы живем под общей культурной крышей. Неделю назад я еще раз в этом убедился, побывав в Санкт-Петербурге. Думаю, не зря Петр I строил этот город как окно в Европу. Он же не выбрал для этого Дальний Восток, чтобы прорубить окно в Китай. Петербург напоминает об архитектуре многих европейских городов, потому что его строили выходцы из разных европейских стран.

– А мощный флот в России был создан благодаря экономическим связям с Голландией.

– Да, действительно. Петр I – один из мудрых мировых политиков – многому сам учился в Амстердаме. Разница в культурах, конечно же, есть, но сегодня нас очень и очень многое объединяет. Так складывалось исторически. Мне очень нравится русская литература, я вообще люблю русскую культуру. Недавно побывал в Клину, в доме-музее Чайковского. Русскую оперу люблю, балет. Знаете, самый важный натуральный ресурс каждой страны – это не нефть и газ, это мозги и таланты. И в этом плане Россия стояла и стоит на первом месте в мире, подтверждение тому – инженерная группа «Метрана». И даже хакеры – это, конечно, плохой пример – часто бывают из России. (Смеется.) Что касается единства, то важно знать язык той страны, в которой работаешь. Не может быть хороших бизнес-отношений, если ты работаешь через переводчика. Любой иностранец, уважающий страну, должен выучить ее язык.

– В 1992 году вы начали изучать русский в школе при Государственном институте русского языка имени Пушкина в Москве, к этому времени у вас уже была языковая база?

– Никакой базы русского языка у меня не было. Мой интерес к России возник, когда я студентом побывал в Москве. Тогда же я решил учить русский язык, чтобы понять, что реально происходит в России, как здесь живут люди, что они думают. И вот, окончив университет, я собрал чемодан и объявил родителям, что еду в Россию. Приехал в Москву, не зная ни слова по русски. В отличие от меня все студенты моей группы в Москве уже отлично говорили, и я понял, что нужно догонять. Поэтому я принял решение – не только изучать русский язык в институте, но также жить в русской семье. Нашел самую прекрасную бабушку в мире – Марию Николаевну, которая жила недалеко от этого института. Снимал у нее комнату, мы говорили по-русски, и я чувствовал, что с каждым днем мой язык становится все лучше. Через год я уже неплохо говорил. И за этот год успел полюбить Москву и Россию. В это же время я начал работать во французской компании Alcatel, дорос до генерального директора этой компании в России, потом работал в Восточной Европе. А пять лет назад перешел в компанию Emerson. Сегодня я живу в Москве и люблю Россию.

– Насколько мне известно, ваша жена тоже из России?

– Да, это был служебный роман. Мы познакомились, когда я работал главным юристом французской компании Alcatel, она работала в этой же компании в отделе кадров. А было это 16 лет назад. Надо ли говорить о красоте и уме женщин России? Наверное, я не буду оригинален. (Улыбается.)