Стаканы с икрой, домработницы-шпионы, соседи из кино и учебников. 74.ru побывал в доме на площади

Территория Челябинска занимает около 53 тысяч гектаров. Это сопоставимо с размерами европейского княжества Андорра и гораздо больше, чем Лихтенштейн, Монако или Ватикан. Многие из нас живут здесь с рождения и привыкли думать, что хорошо знают свой город. Но так ли это на самом деле? На любом ли снимке вы узнаете Челябинск? И во всех ли районах бывали лично? Корреспонденты 74.ru помогут вам открыть город с новой стороны.

Дом облисполкома — так официально называют здание на площади Революции. И это не только памятник архитектуры, но и самый фотографируемый жилой дом Челябинска. Ведь увидеть его можно на многих кадрах кинохроники и в газетных публикациях. Ходят об этом доме и самые невероятные истории — о подземных ходах, двухуровневых квартирах и комнатах для прислуги. Выяснить, что из этого правда, и стало нашей целью.

— Этот дом сразу поднял планку в 1930-е годы, — рассказывает нам журналист Сергей Белковский. — Тогда это был небоскрёб! Вокруг же был двухэтажный Челябинск. И город после этого пошёл в рост.

Сергей Белковский — автор книги, посвящённой дому облисполкома. Она вышла совсем недавно, буквально пару месяцев назад. Тираж — сотня экземпляров — разошёлся тут же среди знакомых и героев книги. Строить дом, рассказывает Сергей, начали в 1934 году. Проект готовили ленинградские архитекторы. Здание выстроено в форме буквы П, и для Челябинска того времени это и правда был небоскрёб. Центральная часть дома возвышалась на семь этажей, боковые — на пять.

Строить дом начали именно с боковых крыльев, их сдали летом 1937 года. А центральную часть, обращённую на площадь Революции, закончили уже в 1938 году. В итоге работы заняли в общей сложности четыре года. И, судя по публикациям того времени в «Челябинском рабочем», строители дома были репрессированы.

— Их обвиняли в растратах. Несколько раз смета дома пересчитывалась, всё растянулось на несколько лет, — рассказывает Сергей Белковский. — Должны были быть излишества так называемые, от которых в итоге отказались. Потолки 3,40 в боковой части дома, а в центральной части на последних этажах — метра 4,5. Там вообще очень просторно.

Заселяли дом в основном сотрудниками облисполкома и обкома ВКП(б). И площадь некоторых квартир доходила до 160–200 квадратных метров. Предусмотрены были и комнаты для прислуги — за кухней, площадью примерно шесть метров.

— Рассказывали старожилы, что так называемые домработницы и следили, и стучали, и писали на хозяев. Потому что, если потом хозяев забирали, в качестве поощрения выделялось жильё, — вспоминает Сергей Белковский. — У этого дома, как и у дома на Набережной, есть и мрачные страницы.

— Мы переехали году в 1974–1975-м. Мы с братом были подростками, учились в школе. Здесь тогда была коммунальная квартира, трое хозяев, — объясняет Сергей. — Был сложный обмен. У бабушки была квартира, и мы жили на Васенко, 100 — рядом со «Школьником». Там был дом НИИТовский. Отец всю жизнь в НИИТе работал. Тогда было два интеллектуальных центра — Гипромез и НИИИТ, который занимался чисто военными разработками, и нельзя было даже в газете название упоминать. Был сложный обмен, и в итоге мы переехали.

Кстати, планировку квартиры Белковские сохранили в первозданном виде.

— Некоторые что делали? Есть кухня и комната кухарки, из них единое пространство делали. Мы не меняли. Здесь несущие стены, их менять-то нельзя, — рассказывает Сергей. — Что ещё меняют? Двери. Но у нас старые двери. Мы одну снимали — не знаю, сколько она весит, наверное, килограммов 50! Такое ощущение, что это монолитное дерево. Поскольку тут жили разные хозяева, окна [в дверях] были краской замазаны, чтобы изолироваться. Мы бритвочкой всё это убирали.

Паркет тоже сохранился с прежних времён. Слегка поскрипывает. Да и вся квартира Белковских наполнена памятными вещами. Здесь и книги, и снимки отца — одного из организаторов и бессменного художественного руководителя Челябинского фотоклуба Владимира Белковского. Бережно собирали родители и предметы интерьера.

— Это приёмник — так называемая «тарелка» — дедушки из Златоуста, — показывает Сергей Белковский. — И он в рабочем состоянии. Радиоточку мы отключили, а работать он работает.

Кстати, в доме с самого начала были предусмотрены максимальные удобства. Центральное водоснабжение, лифт, отопление.

— Здесь было печное отопление. Внутри двора коммунальные службы находились, бойлерная, — вспоминает Сергей Белковский. — Тут было всё самостоятельно. Горячая вода отдельно запускалась, была собственная котельная. В каждой квартире печи. Осталась вытяжка от печи. Здесь был не только свой дворник и обслуживающий персонал, но и своя комната для детей — со ставкой в ЖЭКе. Дети приходили, занимались. Здесь было бомбоубежище очень мощное — там, где магазины. Люди между собой общались. Рассказывали, что, когда была нормальная площадка в 1960–70-е годы, на праздники ставились столы, как в фильмах советских показывают.

А вот истории о тайных подземных ходах журналист со смехом опровергает.

— Отсюда в Кремль не добраться, — улыбается Сергей Белковский.

С соседями Белковские подружились быстро. Друг к другу запросто ходили за солью и не только. Здесь, на площадке, например, жил Лев Гуров — вокалист ВИА «Ариэль».

— Лев Гуров у меня занял гитару и сломал её на какой-то вечеринке, — вспоминает Сергей Белковский. — Но это ничего, на гитаре я всё равно не научился играть. Дедушку Гурова я застал, он какой-то пост занимал в облисполкоме. Отец был по медицинской линии.

И Лев Гуров в доме на площади Революции был не единственным артистом.

— Кто здесь мог встретиться нам на лестничной клетке, если сместить времена в одно мгновение? — рассуждает Сергей Белковский. — Напротив в войну жил Лев Никулин — лауреат Сталинской премии, в то время достаточно известный писатель, он потом создал журнал «Иностранная литература». Над нами жил до 1960 года известный артист Александр Пороховщиков. На одном из этих этажей в квартире живёт Ольга, её отец был главным инспектором по радиационной безопасности Челябинской и Курганской области, мама работала в институте биофизики, в филиале. Когда приезжали разные артисты в середине 1960-х, они всегда выступали там. После этого их отец привозил их к себе, поэтому здесь могли быть кто? Екатерина Максимова, Владимир Высоцкий, Александр Городницкий. Там же вы могли встретиться с «Зубром» — Николаем Тимофеевым-Ресовским (генетик, радиобиолог, естествоиспытатель. — Прим. ред.), поскольку он занимался радиацией.

А во время войны в этом доме расселяли артистов Малого театра, эвакуированного в Челябинск из Москвы.

— В войну тут, мне рассказывали, подселяли, подселяли и подселяли в квартиры. Тот же писатель Никулин об этом вспоминал. И люди жили даже на лестничной клетке, стояли кровати, по крайней мере, в нашем подъезде, — рассказывает журналист. — Здесь, конечно, селили больше вип-персон, говоря современным языком, и тем не менее. Тот же Гуров рассказывал, что в войну здесь видел прогуливающего овчарку Игоря Ильинского из «Карнавальной ночи». Собственно, Малый театр тут год был, потом уехал. Тогда же приехал Александр Чижевский (биофизик, основоположник гелиобиологии и аэроионификации. — Прим. ред.), здесь он был арестован, из этого дома. В этом доме жила Галина Щербакова, автор повести «Вам и не снилось». Ну и мой брат Игорь — в Москве известный портретист, академик, действительный член Академии художеств. Собственно, за всю историю Челябинска было два действительных члена Академии художеств — Лев Головницкий и Игорь Белковский.

На этом список известных жильцов не заканчивается. Здание на площади Революции было домом для спичрайтера Михаила Горбачёва — Николая Михайлова, разработчика авиационной брони Григория Зискина, основателя южноуральской школы дзюдо Хариса Юсупова.

В 1978 году переехал в дом на площади Революции и Наум Орлов — главный режиссёр, а затем художественный руководитель челябинского театра драмы.

— Гости всегда были, — вспоминает вдова режиссёра Роза Орлова. — Это сейчас селфи — я с тем, с этим, я пил кофе…. А мы-то просто общались и никогда не придавали значения, что потом это можно где-то напечатать, где-то показать, кому-то похвастать. Другие были интересы. И отдыхать ездили в одно время — все списывались. В дома творчества, а не куда-то. Обмен происходил — что у тебя, что у тебя. Многие же подпитывались друг от друга.

Подпитываться было у кого, ведь в Челябинск с гастролями тогда часто приезжали известные артисты.

— Здесь и Волчек была, и Толмачёва была, и Олег Табаков, и Гафт — да все были! — перечисляет Роза Орлова. — Я заказывала в «Уральских пельменях» по несколько листов [пельменей], потом на машине перевозила. И медвежатина, и косуля — там много всего было. И икру мы там брали… Гранёный стакан икры стоил 13,60 — я платила. Это же культура питания, общения. И люди приходили не для того, чтобы поесть, попить. После спектакля, если приезжали, было обсуждение в театре. После театра Наум звонил мне и говорил: «Ну, мы выходим». И это значит, что можно было до 5–6 утра сидеть.

А саму квартиру с видом на главную площадь города — и театр, где работал Наум Юрьевич — Орловы получили после гастролей в Москве.

— У нас до этого квартира была на Энгельса, в экспериментальном доме — не там, где ближе к [проспекту] Ленина, а туда, к Доватора ближе. Его пару раз раздевали, встречали хулиганы. Там же Кирсарай так называемый, — вспоминает Роза Орлова. — И когда приехали с гастролей, его пригласили в горком партии: «Наум Юрьевич, какие у вас вопросы?» А он говорит: «Мне бы с Энгельса переехать». Когда мы сюда пришли, в нашей квартире жили четыре семьи. Они просто молились, чтобы мы согласились. Орлов согласился, потому что театр напротив. И поэтому он сказал: «Хотя бы я после репетиции могу прийти и отдохнуть дома, а не сидеть». Он говорил мне: «Квартира будет хорошая. Мы отремонтируем, ты не волнуйся, будет хорошая». Хотя нам предлагали огромное количество квартир, но все дальше от театра.

Вот только отдохнуть между репетициями Науму Юрьевичу удавалось не всегда.

— Когда я работала в театральном обществе, в Доме актёра, я прибегала, чтобы его покормить, — вспоминает Роза Орлова. — Выпуск спектакля — самый сложный момент, и, чтобы он пришёл и нормально поел, успел отдохнуть хотя бы полтора часа, я прибегала. Вот он мне позвонит: «Роза, я выхожу». И я, значит, как сумасшедшая бегу с Цвиллинга, 15 на Цвиллинга, 36. Разогреваю обед, смотрю в окно: вроде вышел из театра. Потому что собака рядом стоит, крутит хвостом, как пропеллером. Собака же чувствует больше, значит, вышел из театра. Доходит до площади — и всё. Особенно его доставал Саша Мезенцев. Не могут договориться на репетиции, решить все вопросы по сцене, и он идёт провожать Наума — и по пути они ещё решают. И часа полтора они на площади перед моими окнами стоят, естественно, подходит время для следующей репетиции. Тогда уже Саша смотрит на часы: «Всё, Наум Юрьевич, я побежал обедать». Наум приходит: «Я быстро-быстро пообедаю, я отдыхать уже не буду». Но когда есть любимая работа, ты ведь не считаешь, сколько ты работаешь.

Работу Науму Орлову предлагали и в Горьком, и в Москве. Но он остался верен Челябинску — городу, который считал своим, хоть и родился в Чернигове.

— Наш мединститут — это же остаточное явление от Киевского мединститута. Основная база была переведена сюда во время войны. Его родители работали в мединституте. Папа по хозяйственной части, мама по общественной. И жили они на Коммуны, — рассказывает Роза Захаровна. — Наум сначала поступал в Казанский танковый. Потом у него началось воспаление лимфоузлов, и его отчислили по болезни. А здесь он поступал в политехнический. Родители же хотели, чтобы профессия была нормальная, а не прыгать-скакать.

— Вообще этот дом — лицо города. Более красивого дома и грамотно построенного нет, — считает Роза Орлова. — Но оформили его неграмотно. Одна часть принадлежит [улице] Цвиллинга, другая — проспекту Ленина, третья — Кирова. А почему? Геологи говорят, что настолько здесь сложная земля! И в своё время, когда начали строить вот этот комплекс и Никитинский, по дому ведь пошли такие трещины! Как по Народному дому. Но никто никого не спрашивал, строили. День и ночь машины — как, знаете, показывали при освоении целины, — точно так же по центру города тут шли машины.

— Таких домов в России два. Один здесь, а второй — или в Ленинграде, или в Москве. Дочь его видела, когда была там. Он немного больше, но точно такой же, — подхватывает ещё одна жительница дома на площади Нонна Забродина. — Когда начался капитальный ремонт, когда вскрывали паркет, то дом имеет деревянные перекрытия. Это настолько пожароопасная ситуация, но настолько крепкий до сих пор дом! Потому что лиственница, из которой сделаны эти перекрытия, она везде используется — даже там, где строят на воде дома. Лиственница настолько влагоустойчива и настолько не поддаётся гниению, что дом надёжно построен.

Себя Нонна Викторовна называет ровесницей дома. Правда, живёт она здесь не с рождения.

— Мы переехали с мамой, с бабушкой, с сестрой — как семья погибшего участника войны. Дали нам эту квартиру. Бабушка была очень старенькая, лет 60. Она умерла в 83 года, проживая в этом доме, — вспоминает Нонна Забродина. — Мой отец до войны работал в облпотребсоюзе. И облпотребсоюз за домом, где была аптека, построил дом. Мы должны были там получить квартиру, но потом нам предложили тут. Старший брат отдельно жил. Но эта квартира была большая, и старший брат за эту квартиру платил. Потому что у бабушки пенсия маленькая, я — студентка, младшая сестра тоже только поступила.

Обживать новую квартиру помогала вся родня, вспоминает Нонна Забродина.

— Брат уже женат был, тёща боевая такая тётка была. Она, как только пришла, увидела — и моментально всем родственникам дала задание: кому люстру купить, кому что. И потом уже люди в гости приходили, — улыбается героиня. — Я замуж здесь выходила, дети у меня здесь родились. Сейчас уже дочь давно пенсионерка, сын вырос. Свадьба у меня здесь и проходила. Большущая комната у нас была, 30 метров с лишним. Парни принесли столы из общежития, потому что было больше 30 гостей. Была у нас студенческая свадьба. Мы всё время искали число какое-нибудь [особенное]: «13-го, надо обязательно 13-го». И никак не получалось 13-го числа. Мы женились 1 апреля! И этого 1 апреля нам хватило на большую часть жизни, потому что никто не забывал, и столько всегда гостей набивалось! Смехом, смехом — и почти 60 лет вместе живём. И дружненько живём.

Поначалу семья поселилась в третьем подъезде — на одной площадке с Петром Карпенко. Он с 1948 по 1958 годы был первым заместителем председателя челябинского облисполкома.

— Петр Ефремович Карпенко — почётный гражданин, улица его имя носит. Жили они очень скромно. Пётр Ефремович такие имел связи, занимал такую должность! Когда-то они жили в Чебаркуле, и он был директором чебаркульского металлургического завода. Его сюда пригласили, и он работал в облисполкоме. Но очень скромно жили. Никаких излишеств, никакого блата, — рассказывает Нонна Викторовна.

Квартира, полученная Забродиными, изначально предназначалась сыну Петра Карпенко. Но из-за семейного конфликта всё переиграли.

— Сын женился, привёз с юга медсестру, мама взбунтовалась, что это не то, что ему надо. Они быстренько его отселили, — вспоминает Нонна Забродина. — Сын Карпенко тоже работал в управлении, и они с другом поехали на юг отдыхать. И он там познакомился с медсестрой и быстренько привёз её. Никак Елена Владимировна этого вынести не могла! Что сын и медсестра. А они прекрасно жили. У них был сын Петя, в честь деда был назван. Петя всё время тут околачивался. Он начал учиться, ему вопросы надо было решать, а мы преподавателями в вузе работали с мужем вместе. И мы все проблемы с Петей решали.

Бок о бок Забродины жили с Карпенко два десятка лет, а затем переехали в другой подъезд. Из-за капитального ремонта в доме им предложили на время сменить квартиру. Но новое жильё так им понравилось, что они там и остались.

— Комната для прислуги там тоже есть, но у нас она чуть больше — восемь метров. Я считаю, что это моя комната! — улыбается Нонна Забродина. — Потому что я раненько встаю, начинаю готовить обед, ещё что-то. Мне удобно. Дверь прикрыла в кухню — и всё. Или когда чуть попозже телевизор надо посмотреть, тоже никому не мешает. Обычная комната, нормальная. У нас там два встроенных шкафа для хозяйственных вещей, стоит телевизор, комод, диван. Нормальная комната, вполне!

Кстати, в 1960-х территория вокруг дома была закрытой — так же как и сейчас.

— Когда мы приехали, 14-этажек тут ещё не было. На месте одной из них стоял деревянный двухэтажный дом, — объясняет Нонна Забродина. — Я его хорошо запомнила, потому что там жила моя одноклассница. И тут ворота были — красивые, высоченные. Каменные! И была арка большая, огромная калитка, железная дверь. В какой-то момент это всё убрали, в один миг.

И так же — в один миг — во дворе появился знаменитый долгострой, избавиться от которого жители пытаются с начала 2000-х.

— Колесников есть такой — депутат Государственной думы, он возглавляет сейчас комитет по борьбе с коррупцией. И вот предмет коррупции. Он построил эту абракадабру, она уже больше 15 лет мозолит нам глаза, — возмущается Нонна Забродина.

— Когда разбазаривали общедомовое имущество, вообще думали, что на месте нашего дома будет такое офисное здание, — подхватывает Роза Орлова.

— Да, Колесников планировал снести этот дом и хотел прямо от площади устроить торгово-развлекательный комплекс, — кивает Нонна Викторовна.

— В центре города! Напротив двух театров — соревноваться с ними, — качает головой Роза Захаровна.

Торговый центр с подземной парковкой первоначально планировался как двухэтажный, затем проект прирос ещё двумя этажами. Но жители оспорили проведение работ. И в 2005 году по решению Арбитражного суда стройку остановили.

— Там фундамента нет, основания нет, — возмущается старшая по дому Ирина Никифорова. — Если эта стена рухнет, то всё — мало не покажется КУИЗО. Тут вообще нет фундамента, постоянно идёт проваливание, мы тут всё подсыпаем. С 2002 года они начали его строить. То есть комплексу, считайте, уже 20 лет. Они тогда раскопали весь двор. И сейчас у нас здесь нет ни тротуара, ничего.

— Женщины с детьми гуляют у нас между машинами! — рассказывает Роза Орлова.

— Когда я здесь начала жить, была тут маленькая кочегарка на месте долгостроя, — вспоминает Нонна Забродина. — С другой стороны была площадка, качели.

— Зимой заливали каток! — кивает Ирина Никифорова.

— Это потом, а сначала были качели, песочница, клумба, скамеечки стояли, — поправляет Нонна Забродина. — Я выходила с детьми, с колясочкой, и здесь могла посидеть, Когда уже каток заливали, когда Максим уже подрастал, а ему уже сейчас 50 с лишним, я в окошко смотрела. Только выгляну — он на катке, катается. И у меня душа не болит. Машин здесь не было. Здесь был полный порядок — и деревья, и кустарники. И мы жили здесь благополучно. Сейчас я уже восьмой десяток переступила. И я настолько плохо себя моментами чувствую! Я бы тихонько вышла, в скверике бы посидела — и нормально давление бы восстановилось, и всё прочее. Но такой возможности у нас в доме нет. Почему сделали вот такую ситуацию? Мы квартиру эту получили как семья погибшего. Отец мой погиб. Он ради чего отдал свою жизнь? Всё время сын мне говорил: «Мама, уезжайте оттуда». Я не могу этого сделать. Это память моего отца. С памятью не расстаются.

Наш проект — о Челябинске и для челябинцев. И каждый понедельник мы рассказываем вам об интересных локациях. Неделю назад мы изучали Колхозный посёлок — старый частный сектор на Северо-Западе города. Там есть легендарная шашлычная, дом с колокольней, православная гимназия и частный дом престарелых. Полюбилась читателям и улица Медгородок — между областной больницей и городским бором. Мы прозвали его городком врачей и кошек. А по просьбе читателей мы рассказали о посёлке энергетиков в Ленинском районе — точь-в-точь как в фильме «Весна на Заречной улице».

Все выпуски проекта «В ЧЕрте города» читайте в специальном разделе.