Золотые жилы, «горбатый» на крыше и фокстрот: 74.ru побывал в челябинском посёлке старателей

Территория Челябинска занимает около 53 тысяч гектаров. Это сопоставимо с размерами европейского княжества Андорра и гораздо больше, чем Лихтенштейн, Монако или Ватикан. Многие из нас живут здесь с рождения и привыкли думать, что хорошо знают свой город. Но так ли это на самом деле? На любом ли снимке вы узнаете Челябинск? И во всех ли районах бывали лично? Корреспонденты 74.ru помогут вам открыть город с новой стороны.

С золотодобычей с самого детства у меня прочно ассоциировались произведения Джека Лондона — истории про суровые нравы старателей, Аляску и золотую лихорадку. То, что нечто подобное было и в Челябинске каких-то 100 лет назад, стало целым открытием — ещё в школе. Кстати, в Челябинске до сих пор есть топонимы, связанные с добычей драгметалла — Золотая гора и Градский прииск. И всё это на Северо-Западе города. Так что, продумывая новый выпуск проекта, именно туда мы и решили отправиться.

Посёлок Градский прииск сейчас окружён обычными жилыми кварталами. А когда-то посёлок находился километров за семь от ближайших жилых домов, хоть и считался чертой города. Согласно энциклопедии «Челябинск», название «прииск» он получил по основному занятию жителей на рубеже XIX–XX веков — добыче золота, а «Градским» именовался за близость к городу.

— Здесь, на прииске, у меня бабушка жила — моего деда сестра, баба Вера. Она много знала. И всё говорила, что здесь больших домов [поначалу] не было как таковых, были землянки. Она говорила, что приедут люди, выроют котлованчик, сделают верх из пластов — и добывают золото, — вспоминает жительница Градского прииска Нина Долганова.

Родители Нины Долгановой на Градский прииск переехали ещё до Великой Отечественной войны, по приглашению той самой бабы Веры.

— Родилась я здесь, в Челябинске, в начале 1940-х. По Шершнёвской мои родители жили. Я даже не знаю, когда они сюда приехали. Знаю только, что до войны. Они с Курганской области приехали. Отец иногда про это вспоминал, — рассказывает тётя Нина. — Мать-то у меня умерла в войну, я была совсем маленькая, мне только четвёртый год шёл. А отец был в это время на войне.

— А почему умерла мама? — уточняем мы.

— Туберкулёз, — коротко отвечает тётя Нина, но потом объясняет. — Баба Вера говорила, что антибиотиков не было в то время. Чуть воспаление лёгких — и всё, вылечить уже не могли. Мама ноги промочила — и всё. Воспаление лёгких. Она год, наверное, прожила после этого.

Отец Нины Долгановой тоже занимался добычей золота, трудился на местной фабрике. Разработка Градского прииска началась ещё с 1890 года. Работы на начальном этапе шли в мелких шахтах. В 1911 году, согласно историческим документам, владельцем прииска был Рафаил Абрамович Гоц — московский чайный купец. Шахты к тому времени были пройдены до отметки в 85 метров, была построена фабрика и циановый завод. О тех временах тёте Нине тоже рассказывала бабушка.

— До [Первой мировой] войны с немцами была фабрика в той стороне, — кивает тётя Нина в сторону Чичерина и Бейвеля. — А вот в 14-м году была с немцами война, и хозяин перед войной уехал. А потом тут, где Логовая, вторая фабрика была. Добывали золото, копали шурфы, вручную причём копали. Тогда техники-то никакой не было. Как колодец копают круглый — и породу выкачивают вёдрами, бадьями — не знаю, чем. Добывали золото, промывали руду. Мой отец до [Великой Отечественной] войны работал на фабрике и после войны, как вернулся. Потом уж фабрику закрыли, видимо, не стали попадать жилы золотые. Заработка не стало, и фабрику закрыли. После войны она недолго работала. Я тогда ещё маленькая была. Он потом устроился то ли на мельницу, то ли на крупозавод.

Сама тётя Нина на Градском прииске какое-то время не жила. Окончив училище на маляра, уехала по распределению в Верхний Уфалей. И там познакомилась с будущим мужем — благодаря подруге.

— У подружки был парень. Она моложе меня была, та местная девочка, — вспоминает тётя Нина. — Эта девочка в 16 умерла. Она была туберкулёзница. Мать работала, отца у них не было. Она приедет в Челябинск на комиссию — к врачу на проверку, а ей и 16 тогда не было. Она погуляет по Челябинску — и уедет обратно домой. А к врачу и не съездит даже. И, естественно, затянула болезнь. Того парня в армию забрали. А я пришла к матери той девочки, к тёть Кате, она мне говорит: «Нина, до сих пор Надин парень мне пишет письма. Давай я твой адрес дам ему». А мне жалко, что ли? И таким образом мы встретились, когда он из армии пришёл уже. Он в жизни был разговорчивый. В армии делать было нечего, вот он всем письма и писал. Потом, когда я уже замужем была, та же наша бабулька — баба Вера — нас переманила. Тут продавали старую хату, и она нас сюда переманила, в соседи к себе. Мы эту хату купили, потом уже дом стали строить свой.

Дом на Градском прииске Долгановы построили в 1973 году — своими силами.

— У меня муж мастер был по дереву, он всё сам делал, — объясняет тётя Нина. — Он и ворота сам колотил из досок, и [внутри] дома многое делали сами. И наличники он сам делал. У него увлечение было — дерево. А работал он на Цинковом заводе. Теперь вот уже второй год его нету. Наш посёлок был не плановый, и здесь вообще ничего, кроме домов жителей не было.

— В каком смысле не плановый? — переспрашиваем мы.

— У нас была домовая книга, и на ней стояла печать «самовольная застройка», — объясняет Нина Долганова. — Муж уезжать отсюда не собирался. Он не местный, но деревенский. Ему привычно было. Он не хотел добиваться на работе квартиру и переселяться. Когда-то [про нас] говорили «Золотой прииск», а потом уже стали говорить, что Градский прииск — потому что у города близко. И улицы… Откуда улица идёт, такое и название. Наша улица из города шла, до кирпичного завода прямая дорогая была, поэтому Городская. Там из Шершней направление — и та [улица] Шершнёвская. Там, внизу, лог был — Логовая. Так улицы и названы.

Кстати, на память о добыче золота посёлку досталось не только название, но и карьер в самом центре.

— Ещё давным-давно, когда первая фабрика была (баба Вера мне говорила), что этот разрез, где водоём, там было верховое золото. И в этом разрезе копали руду, а потом уже заполнилось всё водой, — вспоминает Нина Долганова. — Сначала не было воды — только когда дождь идёт. Но тут много ключей, и когда тут шахта была, воду качали, так эта яма стала заполняться водой. Я не могу сказать, насколько там глубоко, но сейчас ходят туда купаться.

После возвращения в посёлок тётя Нина работала не по специальности. Устраивалась в прачечную соседней больницы, в детский сад.

— Я всегда подыскивала работу, чтобы за детьми можно было следить, пока они небольшие росли. Вот муж встанет в шесть часов, позавтракал — и на работу, придёт только вечером. А у нас два пацана было, два сына. Они тут что делать день-то будут? Вот и старалась работать так, чтобы побольше дома находиться, — объясняет Нина Долганова. — Садик был там, где сейчас плотина, где плодово-ягодное [хозяйство] было. Сыну тогда было два года старшему. Близко садиков, кроме города, не было. А ребёнка в город как возить? Автобусы плохо ходили. А тут увидела объявление, что в садик требуются сотрудники. И сама в садик, и ребёнка за собой в садик. Я иду на работу — и его за собой. Потом второй родился. Правда, второй не стал в садик ходить. Не захотел! Оставлю его там, уйду. Прихожу, а он сидит, хнычет: «Мааама, мааама». А потом нянечка, бойкая девчонка, сказала: «Целый день орёт!» И всё, так и не стала его водить. Потом и сама из садика ушла. Где со старшим братом, где с бабой Верой оставался. Лет в пять я его уже одного оставляла дома. Тогда время спокойное было, так ворота на палку никогда не закрывали. Кто пришёл — щеколду надавил и заходит. Времена меняются, мы тоже.

А вот развлечения на Градском прииске были — для местных в советское время работал клуб. Он находился на перекрёстке улиц Шершнёвской и Городской, вспоминают старожилы.

— В клубе показывали кино — только по выходным или вечером в определённые дни, это я не помню. Но клуб работал с моего детства, — вспоминает тётя Нина. — Когда я была молодая, у нас был киномеханик — дядя Петя. Он всю жизнь здесь работал! Жил тоже здесь, около клуба. Его уже нет живого, он тогда уже был в возрасте. Он нам крутил пластинки. Тогда сиденья были — лавочки, одна за другой. Сиденья сдвинут ребята к сцене — и он пластинки крутит, а мы танцуем. Тогда ведь под пластинки танцевали, — улыбается наша героиня. — Танцевали фокстрот, вальс. Иногда весёлую включит, так кто мастера танцевать, те попляшут. Причём дядя Петя делал это на добровольных основах, бесплатно. Потом эти скамейки опять поставят в зале — и снова кино.

О том, как ходили в клуб на танцы, вспоминает и соседка тёти Нины — Ирина Уфимцева. Она в Градском прииске тоже провела всю жизнь — с рождения, с 1959 года.

— Родители здесь жили с тридцатых, — вспоминает Ирина Ивановна. — Жили в землянке сначала. Потом папа строил сам дом. В 46-м доме у нас бабушка с дедушкой жили. Это моей матери родители. Все жили мы здесь рядом.

Мамин отец, вспоминает Ирина Уфимцева, тоже работал на золотодобыче.

— Дедушка золото добывал на Золотой горе. Надымов Михаил. Он давно уж умер, — рассказывает Ирина Ивановна. — Работал на Золотой горе, в шахте. Там потом находили и валенки детские. Дед рассказывал про это и плакал. Когда копали, работали, дак находили детские валенки. Там же расстреливали!

История Золотой горы, расположенной недалеко от посёлка, действительно связана со сталинскими репрессиями. О захоронениях рассказал бывший старатель в 1989 году. Останки людей он обнаружил в одной из золотодобывающих шахт ещё в 1946 году, но долгое время молчал. В результате раскопок на поверхность были подняты останки 350 человек. Эксперты определили время захоронения — 1936–39 годы, но установить имена погибших не удалось. Всего, по данным КГБ, на Южном Урале в 1930-е годы по политическим мотивам были репрессированы 37 тысяч 41 человек, расстреляно — 11 тысяч 592. В память о погибших у Золотой горы установили монумент.

— Деда звали Миша, бабушку — Матрёна Сергеевна. У них было семеро детей, мама самая старшая, с 1934 года, — вспоминает Ирина Уфимцева. — Дед на шахте работал, бабушка дома сидела, воспитывала детей. А мама картошку ходила собирать по полям, мороженую даже в то время. Тяжело же было. Молоко носила на Бабушкино на коромысле, чтобы на питание продать маленько. Пять сестёр их было и два брата.

— Жили бедновато? — уточняем мы.

— А кто здесь хорошо жил? Конечно, — пожимает плечами Ирина Иванова. — Потом уже мама работала и папа работал — всю жизнь. Мама на винзаводе работала — по Кирова, где кинотеатр «Знамя». Я ездила к ней. Туда 49-й [автобус] ходил. Поеду к ней — интересно было, как там разливают всё это. А папа шофёром работал в учебно-производственном комбинате по Карла Маркса. Директора возил.

Училась наша героиня тут же, в посёлке. Раньше недалеко от её дома работала школа.

— Школа у нас здесь была — 54-я, восемь классов. Мы на лыжах на физкультуре до Золотой горы ходили. Напрямую. Яблоки там ещё раньше, ранетки, росли, — вспоминает Ирина Уфимцева. — Восьмилетка здесь была, а в 9, 10-й я на Колхозный посёлок уже ездила, училась. Где Бабушкино, туда ездила. Учиться хотела! Десять классов закончила. А толку? Токарем всю жизнь проработала на часовом заводе. Отучилась 10 классов — и пошла. Там сына родила. Сейчас сыну 37 лет. Вот внук родился, два годика, Ванечка.

С мужем Ирина Ивановна познакомилась ещё до выпуска из школы — когда училась в 10–11 классах.

— Пять лет дружили, два года прожили. Вот любовь была! — улыбается Ирина Уфимцева. — Он с Колхозного посёлка. Я там учила, там и познакомилась. Он с 60-го года, я с 59-го. Но мы не жили, я одна воспитывала сына. Гулял он. Шибко красивый был. У меня сын — вылитый папа. Пенсию одноклассница с Колхозного посёлка носит. Она говорит: «Дай посмотреть. Вылитый Уфим! Надо же, второй Уфим». Я на него смотрю — и прям образ мужа. Надо же так родиться. И Ванька — третий Уфимчёнок.

А вот уехать из Градского прииска Ирина Уфимцева никогда не пыталась.

— А куда? Сын в городе живёт, как женился, а я здесь. Я всё говорю ему: «Дом поменяю, поменяю». А он говорит: «Мама, ты не сможешь в квартире жить». Я уже привыкла здесь! Мне уже 60 скоро будет. Как родилась, так здесь живу, — объясняет Ирина Ивановна. — Кто побогаче, тот трубы проводит, газ. У соседей вода, душевая, туалет дома. А у меня печное [отопление]. Деньги есть — газ проводи, трубы-то стоят.

Возможности провести домой газ у Ирины Ивановны нет, так что зимой она топит печку дровами. Год назад деньги потратила и на обновление фасада, вот только этим летом краска слезла.

— Просили покрасить знакомого. А я как раз в больнице лежала, и [сын] Артём ему оставлял краску, — объясняет Ирина Уфимцева. — Я говорю: «Тагир, ты точно скалымил! Наверное, половину продал, половина здесь. Потому что не чисто жёлтый». — «Нет, нет». — Я говорю: «Да точно!» Мы с ним тоже учились вместе. Дрова если привозят мне, я прошу — он таскает. Две машины по пять кубов [за зиму] топлю. Одна машина — десять тысяч. Вот и считайте. Дрова подорожали. Плюс ещё на растопку купила. А пенсия — минималка. Как хочешь, так и живи. За свет ещё платишь.

Многие соседи и одноклассники из посёлка в последнее время разъехались, продолжает Ирина Ивановна. И на месте их снесённых старых домов начали появляться богатые особняки.

— Здесь многие продают дома. Их покупают — и строятся коттеджи. У меня за огородом тоже коттеджи. Мы с этими соседями общаемся, они ко мне хорошо относятся. Здороваются, — поясняет Ирина Уфимцева. — А там, по Шершнёвской, сколько новых?

Уже прощаясь с нами, Ирина Ивановна спохватывается:

— Попробуйте вишню, это ментоза. Она сладкая-сладкая! Папа вот такую посадил, мааааленькую! И вот такая большая выросла, — улыбается Ирина Уфимцева.

Среди тех, кто в посёлке недавно, и владелец местного автосервиса Игорь Неучев.

— Я сначала снимал помещение в другом месте, потом решил сам строиться, — объясняет мужчина. — Потихоньку-потихоньку строимся. Обустраиваем помещение — красим, белим. Здесь полгода работаем.

Автосервис Игоря трудно не заметить. Рядом с ним красуется на крыше гаража старенький «Запорожец».

— «Запорожец» здесь уже больше 10 лет стоит на этом месте. Бывший хозяин этого дома — у него металлоприёмка своя была. И он давным-давно [машину] поставил. Это дедушки егошного. Она в одних руках была. «Запорожец» этот 76-го года. Я лазил, смотрел. Меня [в тот год на свете] ещё не было, — смеётся Игорь Неучев (орфография автора сохранена. — Прим. ред.).

Для мужчины «горбатый» стал своеобразным талисманом. И он всерьёз подумывает машину восстановить — или найти ему замену.

— Руки дойдут — восстановим. Или поинтереснее куплю, — рассуждает Игорь Неучев. — В Магнитогорске продают за 35 на ходу. Так же можно отреставрировать да поставить. Дешевле будет, чем этот делать. Этот уже такой, гниловатенький. А так всё можно на ход поставить — что «Волги», что «Запорожцы». Реставрировать, делать. Двигатель перебирать, что-то заменяешь, что-то оставляешь. Если где-то поломка, устраняешь.

Правда, заниматься восстановлением старых авто приходится нечасто.

— В основном современные [автомобили пригоняют]. Мало у кого бюджет позволяет со старыми работать, — объясняет Игорь. — Люди хотят на старых машинах ездить, в наше время её даже престижнее иметь, чем «Мерседес» какой-нибудь. Просто как минимум надо, когда в сервис закатываешь, тысяч 200 вложить. Около 100 на работу уйдёт, остальное — на запчасти, смотря что ты хочешь. Каждый день на ней сложно — так, на выходные дни. Покататься. Я вот кузовщиной и покраской занимаюсь, мне это нравится. На работу с душой иду!

Малый бизнес в посёлке развивается бурно. В центре Градского прииска встречаем несколько кафе и магазин с интригующей надписью «Сельпо». Впрочем, внутри о классическом сельском магазине советского времени мало что напоминает. Обычный супермаркет.

— Почему сельпо? Хотели изначально делать в советской тематике, ностальгической. Планировалось ещё кафе, но пока не получается. Деревня кругом, вот и решили так назвать, — объясняет нам владелец торговой площадки Дмитрий Бланк. — Друг построил это помещение и предложил в аренду мне взять. У нас тут своя продукция, собственного производства. Своя пекарня, свой небольшой колбасный цех. Остальное завозим.

Главные клиенты, конечно, местные жители, хотя летом, рассказывает Дмитрий, потом посетителей увеличивается — люди едут через Градский прииск на дачи или на соседнее кладбище.

— Посёлок-то очень бурно одно время развивался. Здесь очень дорогие дома, состоятельные люди. Такое контингент, получается, — либо цыгане, либо очень богатые люди, — объясняет Дмитрий Бланк. — Плюс таунхаусы строились бурно, несколько штук. Посёлок такой, живой был. И тут очень удобно. Он и в городе, и за городом одновременно. Опять же, газовые коммуникации. Посёлок очень удобный. Ещё бы до ума его довели, как планировали.

Планы о том, как посёлок «довести до ума», у властей были, вспоминает предприниматель.

— Комсомольский проспект, как планировалось, должен был проходить здесь. Это в планах было у Юревича. Через пруд, через посёлок должен был идти — на Новоградский проспект, — вспоминает бизнесмен. — Сам карьер планировали засыпать. Всё замерло, но до сих пор этот градостроительный план существует. Два года назад, даже год назад возвращались к этим планам. Но так — поговорили, поговорили, и всё. Судя по дороге, не хотят нас развивать. И ни одного тротуара! Вроде улица Городская, но ни одного тротуара. Здесь люди весной просто тонут.

«Убита» за пару лет и улица Шершнёвская — ею пользовались жители новых микрорайонов, чтобы объехать пробку по Чичерина.

— Как господин Дубровский пришёл, так и убили, — уверяет Дмитрий Бланк. — Поначалу ещё нормальная была, а за два года она такая замечательная стала. Когда народ жалуется, её чуть-чуть приводят в порядок — и снова.

— Мы тут пару недель всего работаем, — объясняет нам продавец магазинчика. — А раньше тут были живые цветы, это они роспись сделали.

Похоронная тематика, кстати, в посёлке весьма популярна. Помимо магазинчика с цветами здесь же работает мастерская по изготовлению памятников на могилы. Перейдя дорогу, мы с фотографом Ильёй Бархатовым изучаем образцы. Может, тут для продвижения тоже используют лица известных актёров? Как в салоне на Колхозном рынке, где мы были пару недель назад? Но нет. Знаменитостей на плитах не обнаруживаем.

— У нас все примеры на кладбище, по рекламациям работаем, — объясняет нам появившаяся на улице сотрудница Людмила. — Так смысл какой тут Пугачёвых… ой, ладно, не Пугачёвых, дай Бог ей долгих лет жизни! Так смысл какой всяких Монро или Фредди Меркьюри на памятниках делать?

Свою компанию Людмила Солонина называет «творческой мастерской».

— Я часто говорю, что мы работаем не для мёртвых. Мы для живых работаем! — заявляет Людмила.

— А бывает, что при жизни к вам приходят? — уточняет Илья.

— Бывает, — кивает Людмила. — Был такой случай в 2016 году. Женщина пришла заказать памятник сыну. Заказала и говорит: «Мне второй такой же, только с портретом». Хорошо, ей сделали портрет, а даты? Смотрим — и лицо одно и то же. А она: «Дату — только жизни. Вот умирать буду, тогда поставим». Забрала памятник, в гараже стоит. Дай Бог, чтоб до сих пор стоял. Бабушка в 1990-х годах сделала себе памятник. Поставила 19... — и дальше добить осталось. Ну, на начало 2000-х, я знаю, она продлевала, перебивала дату. Сейчас не знаю, жива — не жива, но памятник себе при жизни делала. Местная, челябинская бабушка. В Кулуево в прошлом году отвозили оградку. Бабушка нам сказала: «Ну ладно, мужу делаете, сыну делаете, без оградки для меня не пущу». Привезли ей оградку, положили на чердак — хранится.

Чтобы работать в мастерской, уточняет Людмила, иногда приходится проявлять и таланты психолога.

— Кто-то приходит с трагедией, с болью. А кто-то обыденно уже, дань памяти отдать. Иногда и посмеёмся, иногда и поплачем. Иногда и к груди прижать приходится. Главное — поговорить. Поговорить — это очень важно. Мне ещё есть, с чем сравнить. Это как работа таксистом, — заявляет Людмила. — Иногда надо помолчать, иногда выслушать, а иногда и совет дать.

В ЧЕрте города

Наш проект — о Челябинске и для челябинцев. И каждый понедельник 74.ru рассказывает вам об интересных локациях. Неделю назад мы побывали в Киргородке — микрорайоне, построенном для сотрудников ЧТЗ. Местные жители нам рассказали об инженере, пригнавшем «Волгу» из Африки, и печах, установленных в каждой комнате старых многоэтажек. Печи поначалу использовали и в здании на площади Революции — в него заселяли сотрудников облисполкома, известных актёров и ученых. А ещё в доме до сих пор сохранились комнаты для прислуги. Кстати, автомобиль на крыше автосервиса мы тоже уже встречали — в посёлке Мелькомбината. Только там на гараже красуется ретро-BMW.

Хотите открыть Челябинск с новой стороны? Читайте все выпуски проекта в специальном разделе «В ЧЕрте города».