Кусок Европы под Чесмой: как семья уральских фермеров создала хозяйство и заработала миллионы

Идея этого репортажа родилась ещё в июльскую жару, когда мы задумались: а что будет с урожаем в этот лихой год? В конце августа мы напросились в гости к фермерам, чтобы узнать вести с полей. И что поразило нас даже больше климатических аномалий, так это масштаб частного хозяйства «Берёзка» под Чесмой. Восемь механизаторов обрабатывают здесь 8 тысяч гектаров земли — это площадь Советского района Челябинска. Как им это удаётся и сказывается ли на их работе глобальное потепление?

Крестьянско-фермерское хозяйство «Берёзка» находится на границе Чесменского и Варненского районов среди полей, поэтому его постройки, напоминающие базу пришельцев, видны издалека.

На подъезде к ферме столько техники, словно здесь проходит аграрная выставка. Я паркуюсь, стараясь не мешать комбайнам, которые ближе к обеду снуют без перерыва. Всё это слегка рвёт шаблон: трудно поверить, что кто-то из частников готов так вкладываться в уральскую зону рискованного земледелия.

На территории самой базы расположены зернохранилища, сушилка для зерна, погрузочный терминал и прочее оборудование. Стальные «самовары» — это два новых автоматизированных хранилища, которые готовятся к запуску: в них мы тоже залезем.

С директором хозяйства «Берёзка» Денисом Шумских мы садимся в рабочий пикап и едем осматривать владения.

Чисто геометрически 8000 гектаров — это квадрат со стороной 9 километров. Но когда преодолеваешь такие расстояния по степи, они умножаются на два. С одного края поля другой еле видно.

Денис говорит:

— Вокруг расположены пять деревень, и раньше на этой земле работали их жители, то есть сотни человек. Сейчас её возделывают восемь механизаторов: по одному человеку на 1000 гектаров.

Механизаторы — это «универсальные солдаты», которые не имеют явной специализации: в зависимости от сезона они могут быть комбайнёрами, трактористами или операторами машин для опрыскивания, похожих на болотоходы. За каждым закреплены свои поля и своя техника.

— Сложно найти людей для такой работы? — спрашиваю я.

Всё же условного «дядю Васю» с чересчур творческим (запойным) подходом к делу здесь не наймёшь: цена ошибки слишком высока.

— Мы хорошо платим, поэтому люди подобрались надёжные, — отвечает Денис. — Но важно брать обязательно деревенских, потому что у городских жителей другой менталитет: рабочий день закончился, и всё. А у нас, когда идёт уборочная, день не нормирован. Тут нужно болеть за урожай, а не просто часы отрабатывать.

На ферме выращивают девять культур. Основные — это пшеница твёрдых и мягких сортов, ячмень, лён и подсолнух. Пшеница, например, уже практически убрана, и меня это удивляет: всегда считал, что комбайны выходят в поле где-то в сентябре.

— В нормальный год так и есть, но сейчас всё идёт не по плану, — объясняет Денис. — И это наша боль.

По его словам, дело даже не в засухе: с ней в жарком и ветреном Чесменском районе научились бороться за счёт обработки земли — её распахивают особым образом, чтобы оставшиеся с зимы «капсулы» влаги не иссыхали в жару.

— Проблема в другом: сразу после засухи пошли тёплые дожди, и с 25 июля по 10 августа, по нашим измерениям, выпало 160 мм осадков при норме на всё лето — 180 мм, — объясняет Денис. — В итоге все культуры поспели с практически двухмесячным опережением графика. Краснодарский край сажает в марте, мы — в мае. А созрело одновременно. Изменение климата последние годы чувствуется всё острее: сильнее стали ветры, а период дождей всё чаще выпадает на уборочную кампанию.

Вот вам одно из проявлений глобального потепления — усиление ветров, которое приводит к нерасчётному переносу воздушных масс, а с ним — к погодным аномалиям.

— Как эта тропическая погода сказалась на урожае? — интересуюсь я.

— Плохо сказалась, — невесело отвечает Денис. — В предыдущие годы мы собирали порядка 32 центнеров пшеницы с гектара, в урожайном 2017 году было более 50 центнеров. В этом году — 15–16, то есть даже относительно среднего уровня упали в два раза. По льну, думаю, будет такая же история: надеемся спасти хотя бы половину.

Лён, кстати, является важным источником дохода для «Берёзки», хотя в России интерес к нему невысок.

— Все поставки у нас — в Европу, — объясняет Денис. — Урожайность по льну в нашем регионе не так сильно отличается, например, от украинской: примерно 10 центнеров с гектара. При этом спрос на льняное зерно хороший: из него потом давят масло, а оно дорогое.

В этом году затяжные дожди прибили стебли льна, часть коробочек проросла. Отдельной проблемой являются сорняки, которые после влажного периода набрали невиданную силу, что осложняет жизнь комбайнёрам: полосы скошенного льна иной раз не видно под свежей зеленью, да и самому процессу молочения она мешает.

Кстати, работа современного комбайнёра отчасти упростилась за счёт электроники, например, прямолинейность движения и скорость поддерживает автопилот на основе GPS-навигации. Однако комбайн имеет массу настроек, которые в зависимости от типа культуры, влажности, рельефа и прочих параметров обеспечивают нужную чистоту зерна. Если ошибёшься, в зерновой отсек пойдут трава и стебли. Отдельно контролируется влажность — один из ключевых параметров как при уборке, так и при последующей продаже. В общем, работа механизаторов отчасти схожа с настройщиками пианино.

Мы тем временем добираемся до ячменного поля: Денис обращает внимание на его двухцветную текстуру:

— В низинах, где влаги было больше, ячмень взошёл и созрел — это жёлтые пятна. На остальных участках он пошёл в рост с началом дождей, и теперь они стоят зелёные. Неясно, что делать: то ли убирать жёлтую часть, то ли ждать, когда поспеет зелёная. В любом случае примерно половину потеряешь.

А вот с подсолнухами проще: Денис называет их «верблюдами» растительного мира, которые толерантны и к засухам, и потопам. Хотя их головы склонены, точно у заключённых, это хороший признак: спелые сердцевины перетягивают хиловатые стебли, выросшие в засуху.

Как вообще возникло столь масштабное хозяйство в Чесменском районе, о котором не каждый житель области слышал? Идеологом фермы стал отец Дениса — Константин Шумских.

— Отец с детства был связан с сельским хозяйством: когда ему было лет шесть, ходил за плугом, запряжённым волами, — рассказывает Денис. — Он получил сельскохозяйственное образование и долго работал начальником лаборатории в Южно-Уральском НИИ сельского хозяйства: занимался как раз перспективными технологиями. А когда вышел на пенсию, занялся земледелием самостоятельно: сначала просто для себя, потом уже на правах бизнеса.

Поначалу семейное хозяйство базировалось в Чебаркульском районе, но в 2006 году переехало под Чесму — климат здесь более благоприятный для ряда культур. На паях с компанией по производству растительных масел семья Шумских организовала ферму, и всё шло неплохо, пока партнёры не решили выйти из бизнеса. После этого пошло ещё лучше.

— Когда они ушли, встал вопрос, что делать дальше. Казалось, и нам пора сворачивать деятельность. Но я сказал: «Пап, ну что мы, сами не справимся?» И мы решили остаться в деле, — вспоминает Денис.

За все земледельческие аспекты в компании отвечает Константин Шумских, на Денисе — бизнес-составляющая, включая общение с банками, поставщиками и покупателями. Тандем оказался гармоничным: современное фермерство — это работа на стыке дисциплин, в которой понимание растений и понимание экономики равноценны.

В 2015 году оборот хозяйства составлял порядка 40 миллионов рублей, в прошлом году достиг 100 миллионов. Планы на этот год были грандиозные — выручить 160 миллионов рублей.

— Но теперь дай бог выйти на 80 миллионов, — расстраивается Денис, глядя на зелёную поросль среди льна, которая попёрла после рекордных дождей.

Естественно, выручка не тождественна доходу. Львиная доля расходов — это выплаты за технику, купленную в лизинг. На втором месте, по оценкам Дениса, траты на гербициды, удобрения и прочую «химию», на третьем — топливо, которого за сезон сжигается порядка 200 тысяч литров. Легковой машине такого количества хватило бы на три жизни (2 миллиона километров).

— По сути, мы как Буратино — закапываем деньги в землю и надеемся, что они дадут всходы, — шутит Денис.

Пока мы ездим, звонит один из механизаторов, Ринат, и докладывает, что влажность льна в отсеке комбайна — 6,7 единицы.

— Нормально, — отвечает Денис и, сбросив вызов, добавляет. — Золотой человек Ринат Жавдатович! Как-то мы убирали поле. Было воскресенье и плюс какой-то праздник. И Ринат Жавдатович мне звонит в семь вечера и отпрашивается домой, потому что приезжают родственники. Ты представляешь — отпрашивается вечером праздничного дня? Вот на таких людях земля и держится.

Мы ненадолго останавливаемся около подсолнухового поля, вдоль которого тянутся экспериментальные посадки кукурузы: здесь сравнивают всхожесть разных сортов. Я спрашиваю Дениса, связал ли он себя с земледелием добровольно или в больше степени потому, что это семейный бизнес?

— Мне нравится, — отвечает он, демонстрируя гигантский подсолнух гибридного сорта. — В этом деле есть что-то настоящее.

Формула «просто бизнес и ничего личного» тут не работает. Личностное отношение не менее важно, чем инвестиции: землю нужно чувствовать и слышать.

— Мой отец ходил по пашне за волами, а теперь у него работают комбайны с GPS-навигацией, — смеётся Денис, когда мы возвращаемся на ферму. — Но технологии не заменяют понимания и чутья.

Несмотря на тяжёлый год, Денис и его семья намерены развивать хозяйство дальше. Последняя обновка — два гигантских зернохранилища размером с пятиэтажный дом. Пока они пустые, поэтому можно забраться внутрь через узкий лаз.

Этот год, по прикидкам Дениса, удастся завершить разве что ноль в ноль: он с тревогой смотрит на льняные поля и пытается вычислить, достаточно ли половинного урожая, чтобы закрыть обязательства перед питерским закупщиком.

Нет ли на такие случаи компенсационных механизмов? Денис объясняет:

— Есть страховки, но они работают так: все фермеры заплатили взносы, но у кого-то урожай погиб, допустим, из-за урагана — его убытки покрывает страховая. А что делать, когда урожай гибнет у всех? У соседа вон пшеница стоит вперемешку с сорняками, как по мне — её только скосить — и на корм. И такая ситуация везде. Страховым проще себя банкротами объявить, чем выплачивать такие суммы.

По большей части фермеры уповают на себя, а ещё — на механизмы государственных субсидий. Например, около 20 миллионов рублей компания Дениса надеется вернуть, запустив в срок зернохранилища.

Когда мы прощаемся, я замечаю, что Чесменский район оставляет на удивление позитивное впечатление: он небогатый и малонаселённый, но степной ландшафт здесь переливается красками, а солнца больше, чем где-либо на Урале. Денис, который с семьёй живёт в Варне, соглашается.

— Да, отличные места: здесь и водоёмы есть, и дичь. Не зря здесь находят поселения древних народов — в таких местах хочется жить. Но вот когда во время уборочной заряжают дожди, знаешь, мы тут очень грустные ходим, — заключает он наполовину в шутку, наполовину всерьёз.

Пример его семьи показывает, что бизнес на Урале может быть не только металлургическим и не только с подачи государства. Так что желаем ему пережить этот непростой год с минимальными потерями.

А вот история семьи из Екатеринбурга, которая уехала в челябинскую глубинку, чтобы варить сыр. А семья челябинских мебельщиков внезапно занялась разведением страусов, а потом создала целый зоопарк.

Недавно был День шахтёра, который мы отметили колоритным репортажем из города углекопов Копейска.

Этим летом мы много ездили по городам Челябинской области: вот отчёты из горнозаводской зоны, Кыштыма и Троицка.