Людмила Шестеркина, декан факультета журналистики ЮУрГУ: «В журналистике обязательно нужно сохранять индивидуальность»

Заслуженный работник культуры РФ, профессор, кандидат исторических наук, действительный член Международной и Евразийской академий телевидения и радио – перечисление одних только регалий этого человека займет не одну строчку. А если учесть, что всего этого добилась женщина, то станет понятно, почему ЮУрГУ накануне своего юбилея выдвинул одного из самых известных журналистов Челябинской области на звание лучшего профессионала вуза. В багаже Людмилы Шестеркиной – создание новой кафедры «Телевизионная и радиожурналистика», разработка концепции и организация первой в России студенческой вещательной телерадиокомпании «ЮУрГУ-ТВ», объединение четырех кафедр в единый факультет журналистики, огромное число реализованных проектов, снятых передач со знаменитыми людьми, собственных фильмов, программ, сюжетов. Неудивительно, что она стала героем рубрики «Харизма».

Свобода дается только на пике профессионализма

– С чего началось ваше увлечение журналистикой?

– Ой, как это давно было. В журналистике я добрых тридцать лет, и, можно сказать, оказалась там случайно. Я была преподавателем истории, работала в школе, и мой руководитель всегда говорил – пиши в газету. А я отвечала – некогда. И тем не менее в 80-м году абсолютно случайно попала на телевидение, никогда до этого там не работая. Пришла сразу в новости, и с этого все началось. У меня был потрясающий редактор Владислав Александрович Кузьмин, таких главных редакторов больше не было. Он верил в людей, любил помогать им и ценил в человеке трудоспособность и желание работать. Я действительно хотела что-то сотворить, и мне было интересно. И, наверное, именно он меня благословил на этот путь. Я пришла в журналистику человеком взрослым, мне было уже 28 лет. Это очень важно потому, что человек к тому времени еще достаточно молод, но уже твердо стоит на ногах и имеет собственные убеждения. Для журналиста очень ценно иметь собственное мнение и быть самостоятельным. А дальше уже нарабатывается профессионализм. Я сейчас студентам своим говорю – нет ничего важнее этого качества. Это единственная площадка, зона, где человек получает истинную свободу. Потому что истинный профессионал все равно получает признание и уважение. С твоим мнением начинают считаться. Мы же все зависим друг от друга. В роддоме будущая мама зависит от акушера, школьник – от педагога, студент – от преподавателя. Система зависимости людей друг от друга работает. Поэтому мы и говорим: если ты хочешь, чтобы обращались с тобой достойно, так же и поступай с другими людьми. Но независимым человек может быть только на пике своего профессионализма. Я своих студентов веду к этому пониманию важности профессионализма и хочу, чтобы они когда-нибудь ощутили подлинную свободу.

– Для каждого человека уровень профессионализма разный?

– Конечно. Нельзя от всех требовать вершин, не все к этому способны. У каждого человека все равно свой потолок. Иногда для того, чтобы человека оценивать как профессионала, достаточно таких качеств, как порядочность, работоспособность, обязательность и так далее. Но я считаю, что у нас с вами творческие профессии, правда ведь? Не зря же о таких людях говорят – творец. Потому что творческая деятельность – наивысшая разумная деятельность человека. Поэтому, когда я говорю об очень высокой степени профессионализма, прежде всего имею в виду способность к самостоятельному творчеству, фантазии, воображению, умению предвидеть, предвосхитить результат, видеть на два шага вперед и понимать, что перспективно.

– И сколько времени человек будет расти до своего пика профессионализма?

– Не один день. Нужно уметь слышать человека. Если говорить о телевизионной и радиожурналистике, мы передаем информацию с помощью картинки, слов автора, документальных кадров. И здесь нужно очень точно понимать, что нужно оставить человеку, что он сам должен сказать – это тот кусочек, который вы никогда не сможете передать как герой. А все остальное – переработать в авторский текст и понять, о чем это. И когда этот человек вам рассказал, а вы переписали, и это стало вашим – тогда получается очень гармонично, особенно с точки зрения подачи материала. А с точки зрения всего остального – нужно быть очень внятным, иметь очень развитую логику для того, чтобы выразить четко свою мысль. Я думаю, что хотя наша профессия в последнее время и стала массовой и это хорошо – без определенных врожденных качеств не бывает журналиста вообще, тем более на радио или телевидении. И я на этом настаиваю. Научить можно всему, в конце концов. Я могу научить, как правильно держать микрофон. Но один человек будет как подставка для микрофона, а другой начнет работать и не замечать его, потому что это просто его инструмент в творчестве. Я сейчас наблюдаю за своими студентами. Можно человека научить двигаться на сцене, но жить на ней он будет только сам. Естественность – то чувство, без которого в журналистике тоже никак не обойтись. Я уже много лет мучаюсь над вопросом: каким образом телезрители и радиослушатели узнают, что этот материал дался мне очень тяжело? Был выстрадан с муками творчества? Я же не пишу о том, что не спала ночей, думала, как все выстроить, перерабатывая трудный материал. Он может быть эмоционально очень сложным: связан с трагедией или конфликтной ситуацией. И ты понимаешь, что надо так сделать, чтобы и телеканал не попал в суд, и правду сказать, и объективным быть. И над этим мучаешься. Потом материал выходит в эфир и получает просто сумасшедшее количество откликов. Хотя там вроде бы ничего особенного. Получается, что душевные затраты, которые ты вкладываешь, возвращаются. Так же, как на телевидении, например. Лучше чего-то не иметь, чем иметь. Если все-таки ты стервозный человек, то как бы тебя не разукрасили и как бы ты не сдерживался, экран это считывает. И всегда видно, что перед тобой сидит дурной человек, например. Но он тебе ничего плохого не сделал… И в чем тут загадка? Почему от некоторых лиц невозможно оторваться, ты можешь смотреть на них бесконечно, а с других просто переключаешь и все?

– Внутренняя энергетика у них разная?

– Конечно! У нас был случай в «Вестях»: одну очень красивую ведущую компания была вынуждена просто убрать с экрана потому, что когда она читала новости, никто не понимал, о чем она говорит. Она была настолько красива. Она сейчас работает на другом канале.

Журналист не переживает до шизофрении

– Как пережить то, что каждый материал все равно пропускаешь через себя? Как сохранить себя после многих сложных материалов и не дожить до шизофрении?

– Я согласна с тем, что должны быть какие-то сберегающие душу вещи для каждого человека. Нас учат держать эфирный, постэфирный дискомфорт, правильно готовиться к материалу. Но я не видела ни одного журналиста, дошедшего до шизофрении с точки зрения переживаний. В журналистике сейчас гораздо больше цинизма. Лучше отгородиться и не попускать через себя все переживания, думает современный журналист.

– Это хорошо?

– Это плохо. Я считаю, что когда речь идет о материале, затратном с точки зрения души – ну, пожалей себя… Но материала не будет. И потом, невозможно себе так сказать: все, я не буду за это переживать! Как это? Если речь идет о судьбе ребенка – конечно, будешь и ночами ворочаться, и плакать, и бегать к нему, когда уже материал написан. Я преклоняюсь перед людьми, выжившими в Ашинской катастрофе (В 1999 году Людмиле Петровне был вручен золотой знак лауреата конкурса «Человек года» и губернаторская премия за создание телетрилогии «Аша – 1710 км» – прим. авт.). Они это выдержали и теперь рассказывают людям, как не допускать этих катастроф. Я глубоко убеждена, что отдаленные последствия любой катастрофы не менее страшны, чем она сама. Большинство родителей погибших детей уже умерли, и практически никто из них не смог больше родить. По этому поводу можно целое исследование провести. Но суть не в этом. Посмотрите – случилось это 20 лет назад. Мы приняли участие в их судьбах. Люди получили деньги, мы освещали все события, сконцентрировали общественное внимание, просто по-человечески кому-то помогали, строили мемориалы. Не знаю, зачем я это говорю… И что, после всего я должна закрыть на все глаза и сказать: все, ребята, до свидания? Мы до сих пор общаемся. Я до сих пор хожу на мемориал, потому что этих 43 ребят я похоронила лично. И до сих пор помню кадры – столько детских могилок, это же ужас. Мы семь дней хоронили детей. Как можно потом от этого отойти, сделать вид, что ты этого не знаешь? Нет, это невозможно.

Учеба – не подготовка к жизни, это сама жизнь

– Пять лет назад была открыта кафедра журналистики в ЮУрГУ. С чего все начиналось?

– Вы знаете, чем больше проходит времени, тем чаще я говорю: «Господи, спасибо тебе большое, что ты привел меня в Южно-Уральский государственный университет». Я заканчивала Оренбуржский педагогический институт, историк по образованию. Выпустилась в 74 году, посчитайте, сколько лет прошло? Столько не живут (Улыбается.). Я вообще удивляюсь, как люди вспоминают детство и все так хорошо помнят. У меня из детских воспоминаний всплывают только эмоциональные вспышки о каком-то определенном этапе.

– Многие мои знакомые помнят одноклассников по фамилиям и именам…

– А я помню не всех, честное слово! Более того, когда моему сыну Пете было 16 лет, я его повезла в деревню, где выросла и закончила школу. Я в ней не была лет 25… И одноклассники стали ко мне приходить, те, кто остались там жить. И я ведь троих человек в упор не узнала. Не то, чтобы вспомнить. Одна даже заплакала – ну ты чего, Люда! А я не могу, не знаю, не помню. Но про кафедру легко вспоминать, прошло всего пять лет. На самом деле, я получила предложение открыть кафедру, когда работала собкором российского телевидения и радио. Поначалу к этому предложению отнеслась без особого энтузиазма – мне было некогда этим заниматься. Но потом началась реконструкция, реструктуризация российского телевидения. В марте 2002 года я окончательно приняла предложение университета об открытии кафедры, а в апреле мы уже закрыли корпункт. Знаете, почему я приняла это предложение? С Германом Платоновичем Вяткиным говорила о том, что мне нужно оборудование, современное, даже опережающее время, потому что, когда через пять лет мои дети выйдут, они должны быть готовы работать на новейшем оборудовании. Мне нужны были помещения для создания студенческой телекомпании. Это было обязательное условие. Я понимала, что для того, чтобы подготовить телевизионщиков и радийщиков, необходима просто отличная база. И Герман Платонович сказал: «Приходи, я сделаю все по максимуму».

Мы осуществил все проекты: учебный телерадиоцентр, радиостудия и первая в России вещательная телерадиокомпания, созданная руками студентов. Конечно, она детская, наивная, но у нас площадка прежде всего для обучения. В то же время мы создаем хороший продукт, канал вещает на Центральный район по кабельному каналу. Нынешний ректор ЮУрГУ Александр Леонидович Шестаков говорит: «Если есть идея, а под нее профессионалы, вуз всегда находит деньги».

– И чего ждать абитуриентам от факультета журналистики в будущем?

– Университет не пожалел средств, чтобы запустить наши проекты. Что касается ближайших перспектив – планируем выйти в городскую кабельную сеть, у нас будет IP-телефония, мы готовы уже сейчас давать видео по запросу. Конечно, собираемся выйти из радио- и интернет-вещания в настоящий эфир. Когда четыре кафедры ровно год назад объединили в факультет, они мгновенно стали развиваться интенсивнее. Я считаю это правильным решением. Нас приняли в партнерство ведущих журфаков страны. Мы получили возможность выпускать свой научный журнал «Актуальные проблемы журналистики в условиях глобализации информационного пространства», сейчас собираемся открывать аспирантуры по литературоведению и журналистике. У нас практически защищены три докторские диссертации: две – на кафедре филологии, одна – на кафедре периодической печати, что очень важно для развития факультета.

– Есть еще к чему стремиться?

– Самое главное – мне хочется, чтобы на факультете была особая гуманитарная атмосфера. Я считаю, что учиться надо легко и учиться надо правильно. Трудности могут быть только в том, что необходимо усвоить какой-то объем знаний. Но не должно быть каких-то психологически сложностей. Учеба – не подготовка к жизни, это сама жизнь. И нужно от этой жизни испытывать удовольствие. Я всем говорю, что студент должен приходить к нам как к себе домой. Конечно, не для того, чтобы «разбросать носки», а для того, чтобы почувствовать, что здесь его ждут и он здесь любимый. Сейчас ЮУрГУ получает упреки, что в вузе много технических специальностей, а у него претензии на классический вуз. Я считаю, что ЮУрГУ уже давно классический вуз, и не потому, что здесь 53% гуманитарных специальностей, а из-за особой атмосферы. От ЧПИ пришли очень серьезные традиции настоящей научной школы. Но давайте не будем забывать, что наш «Манекен» вообще-то организовался в техническом вузе. Все гуманитарные традиции появились во времена ЧПИ, а сейчас мы просто их развили. ЮУрГУ – серьезный классический вуз, который приобретает дух гуманитарного либерального учебного заведения, что традиционно свойственно подобным вузам. Здесь любят заботиться о людях. Если человек идет на кандидатскую или докторскую диссертацию, я вас уверяю – об этом обязательно знает ректор. И он любому готов помочь – такие традиции. Наверное, есть здесь и такие люди, кому плохо. Но я утверждаю – если ничего не делать, не предлагать проекты, не думать, не совершенствоваться – денег никто не даст.

– Получается, что вуз работает на опережение?

– Да. Когда мы купили первое оборудование для кафедры, с удивлением узнали, что такой техники еще нет на местных профессиональных телерадиокомпаниях. А мы покупали ее напрямую в Японии. Понимаете, такова специфика вуза – работать на опережение, причем не только с точки зрения телевизионной журналистики. В университете ценят настоящих профессионалов и стараются их собрать. Это политика. Моральное право преподавать на нашем факультете имеет только человек, проработавший в журналистике не один год. Здесь даже в положении университета о должностях есть следующее: на профессорскую должность в виде исключения может быть принят человек, имеющий большой стаж профессиональной работы и перешедший на педагогическую деятельность. То есть фактически получается, что моя профессиональная деятельность приравнивается к профессорской. Хотя на самом деле рядовому преподавателю для того, чтобы стать профессором, нужно проработать в профессии лет 15-20.

Гуманоид Гайдар и человек-компьютер Чубайс

– За годы своей профессиональной деятельности вы встречались со многими известными людьми, среди которых и Владимир Путин. Какой герой вашего репортажа поразил вас больше всего?

– Конечно, я и с Путиным работала, и с Ельциным, и с Жириновским, и с Гайдаром, и с Зюгановым. Но меня больше всего потряс в свое время Гайдар. Мы делали с ним программу, которая вышла накануне путча. Это была, конечно, фантастика. Я понимаю, что, может быть, сейчас этот человек не очень популярен, но я помню свои ощущения. У меня создалось впечатление, что он – гуманоид.

– С другой планеты?

– Да. Потому что после того, как задашь ему вопрос, он на секунду закрывал глаза, хлопал длиннющими ресницами, вздыхал и говорил об этой проблеме сначала в планетарном масштабе, потом с точки зрения Европы, потом с точки зрения России, потом с точки зрения региона и, наконец, сужал мысль до размеров точки. Или наоборот – задаешь вопрос про детский сад, например, а он начинает от детского садика разворачивать проблему широкими кругами. И все это через вздох, медленное закрытие и открытие глаз и взмахи ресниц. Было ощущение, что я разговариваю просто с каким-то человеком из космоса. Не знаю даже, почему у меня всегда были такие ассоциации. Гайдар был гуманоидом. Чубайс произвел впечатление человека-компьютера, у которого в голове просто все мгновенно и очень жестко просчитывается. Нам приходилось присутствовать на некоторых его совещаниях, встречах. И если человек, не дай бог, ему мизинчик подставил, провинился, то Чубайс сразу откусывал все до локтя. Я просто образно говорю, но все происходило в считанные секунды. Ап! – и нет человека. Во всяком случае, руки – точно. Конечно, эти люди очень специфические. Как вам объяснить... Я из того поколения журналистов, которые делали перестройку. И все политические деятели прошли через нас – через наши статьи, сюжеты. Многим мы в свое время помогали на ноги встать, в том числе и в Челябинске. И сейчас мне, конечно, больно, когда действительно демократические ценности и идеалы перешиблены амбициями людей. Я по-другому сейчас даже сказать не могу. Слушала недавно Явлинского, Немцова, и помню их молодыми, свежими, энергичными. Куда они все это закатали? В какие-то позавчерашние обертки, вату какую-то.

– Сейчас они совершенно другие?

– Конечно, другие. И такими они мне неинтересны. Я разочарована потому, что считаю, что нельзя все время строить жизнь только из амбиций, надо все равно быть человеком. У меня слов нет. Щеки понадувал и пошел. Можно щеки надувать до бесконечности…

– Как вы успеваете совмещать руководство кафедрой и съемки собственных фильмов?

– Успеваю, но сейчас мне доставляет большую радость, когда я вижу на экране своих ребят. Я говорю искренне. Как человеку определенно не девичьего возраста, мне действительно приятнее видеть своих учеников, и я радуюсь, когда у них что-то получается. Я бы не хотела себя больше видеть в эфире. Это правда. У меня сейчас просто другая возрастная ступень, и я считаю, что это придет с возрастом ко всем. Приходит ко мне преподаватель и говорит: «Я никогда не работал со студентами, я не знаю и не умею». А я отвечаю: «Ты столько лет проработал в журналистике, у тебя столько накопленного опыта, ты попробуй это начать отдавать!» И в человеке просыпается Ментор. Через месяц подхожу к двери аудитории, прикладываю ухо – ой, как рассказывает….А говорил, что не умеет.

– Чем вы гордитесь?

– Памятных моментов у меня очень много, но я ничем не горжусь. Не надо гордиться…

Я чувствую людей своей крови

– Многие молодые журналисты настолько живут телевидением, что для них оно уже настоящий наркотик, они не представляют, как без этого жить. Когда наступает переломный момент, когда начинаешь чувствовать, что пора отдавать?

– Ощущение зрелости придет, и вы сами это поймете…Я этот момент поймала после сорока. Вдруг поняла, что могу вообще никуда не ездить. Могу бригаду послать на ЧТЗ, узнать, что у них там случилось – и все. Они приедут, и я буду тут сидеть и напишу все так, как будто там была. Я приезжаю, например, на «Маяк» – мне ничего не надо объяснять, как 20 лет назад. Тогда я хлопала глазами и ничего не понимала, о чем мне рассказывают. Тот багаж, который тебе приходит с каждой встречей, каждой статьей, каждым общением – никуда не уходит. Этот чемодан накапливается-накапливается…. А когда нужно отдавать? Студенты очень любят молодых преподавателей, и это правильно. Они люди одного поколения и дышат друг другу в затылок. Это очень хороший, свежий обмен информацией и опытом. Но с точки зрения фундаментального образования, мне кажется, что нужны более опытные люди.

– А на каких учителей равнялись вы?

– Я своим детям все время говорю, чтобы они не творили себе кумиров. Этого действительно делать не надо. Можно у кого-то учиться, но нужно обязательно сохранять индивидуальность. С одной стороны, мы должны научиться работать в конкретной редакции, в конкретных масштабах, в определенном стандарте программы. И нужно обязательно уметь подстроиться, иметь развитое чувство конформизма, гибкость и ответственность, иначе ты там не будешь работать. Но на этом фоне нужно сделать все, чтобы сохранить собственное «я», достоинство и индивидуальность. Если этого тоже не будет – вы никогда не состоитесь. Поэтому надо знать, когда редактору подчиниться, а когда уметь закопаться в землю по колено и не дать себя сломать. Профессия у нас очень жесткая. Поэтому для меня очень важно, чтобы мои выпускники были достаточно универсальны, конкурентоспособны и востребованы, чтобы они имели внутренний стержень и ярко выраженную творческую индивидуальность. Тогда они будут бесценны и за ними будут гоняться. И переманивать.

– Настоящих журналистов выдает огонь в глазах?

– Не только. Это видно по тому, как они двигаются, развиваются, впитывают знания. Я уже сейчас знаю, кто из моих студентов пожертвует личной жизнью и отдаст себя профессии целиком. Я чувствую людей своей крови.

Все получится, если этого хотеть

– Кто приходит к вам на факультет за вторым высшим образованием?

– Знаете, мы пробовали сделать второе высшее образование на нашем факультете двухгодичным. Но возникли очень серьезные сложности. Все должны получить диплом классического образца, то есть должен быть определенный набор предметов. Для того, чтобы обучить журналистике человека с негуманитарным высшим образованием, понадобится огромный список дополнительных предметов и литературы. А для выпускника филологического или лингвистического факультета можно все пройденные предметы перезачесть. В связи с разнородностью этих групп возникли серьезные проблемы, и мы решили от этого отказаться. Мы просто головы сломали, как совместить наш курс и для тех, и для других.. И сейчас предоставляем возможность получения второго высшего образования как на заочке – в течение шести лет. В некоторых наших группах учится по два человека, прямо хоть закрывайся. Но мы их обязательно доучим. Другое дело, что некоторые люди умудряются заканчивать журналистику экстерном.

– Как?

– Получаешь от преподавателя задание, выполняешь его в два раза быстрее и заканчиваешь вуз за два-три года. Это реально, если поднапрячься и захотеть.

– Для работающих журналистов это выход…

– Да, и мы очень любим своих заочников. Нам с ними даже интереснее. Во-первых, это абсолютно отмотивированные в профессии люди. Многие из них работают. Во-вторых, к ним идешь на лекцию как на встречу с коллегами. С ними всегда очень интересно, потому что такие студенты каждый раз приносят из редакции свои наблюдения, опыт, истории. От общения со своими заочниками я получаю огромное удовольствие. И они искренне расстраиваются, когда вдруг переставляются или заменяются пары. Они очень хорошо учатся, относятся к обучению серьезнее.

Конкуренция – это миф

– А что вы думаете относительно противостояния кафедр журналистики ЧелГУ и ЮУрГУ?

– Никакого противостояния нет. Но меня пять лет об этом спрашивают. Я считаю, что это чей-то вымысел. Или миф. Может быть, у кого-то есть такое ревностное отношение, но мы ходим друг к другу на конференции, общаемся. Недавно половина нашего факультета сходила в ЧелГУ на 20-летие журфака, мы сделали доклады, и нас очень успешно опубликовали. Я считаю, что это очень надумано. Не знаю, кому это надо. Я думаю, что мы не конкуренты. Во-первых, у нас общие задачи. Нам нужно насытить региональный рынок профессиональными кадрами. Какая может быть конкуренция, если мы выпускаем в год всего 15 телевизионщиков и 15 радийщиков, чуть больше газетчиков и интернетчиков. Но извините меня – только печатных средств массовой информации в области 1100! Мы работаем на одном поле, и у нас общие задачи. Другое дело, что наша производственная площадка для телевидения и радио мощнее. Так сложилось. Но в ЧелГУ 20-летние традиции журналистского образования и такой мэтр, как Киршин! Это тоже неслабо. Я лично приглашала ЧелГУ на открытие телецентра, радиокомпании, на свою конференцию. Другой вопрос, что все университеты борются за абитуриентов. Заманить к себе новичков – святое дело.

Нас погубит бюрократия

– Вы являетесь членом Общественной палаты Челябинской области. Чем именно вы там занимаетесь и что это дает?

– Да, два года назад я стала членом Общественной палаты, правда, скоро будет избран ее новый состав. Думаю, что главная функция этой палаты – поддержка общества. И самый главный вывод из всей моей деятельности в этом органе – нет ничего страшнее бюрократии. Сталкиваемся с этим на каждом шагу. Если мне еще доведется там работать, я внесу очень конкретные предложения.

Мне кажется, что нашей стране не страшен ни внешний враг, ни ядерная война, честное слово. Мы с этим справимся. Нас может погубить бюрократия. Это ржа, которая съест все – здравый смысл, энергию, время, наплодит чиновников. И с этим надо бороться.

– Когда мы ее все же победим?

– Давайте завтра начнем.