Мат(ь) русского языка

Почему обсценная (табуированная) лексика так популярна в нашем обществе? Почему многих, даже самых интеллигентных людей, так и тянет ввернуть в речь крепкое словцо? Может ли табуированная лексика быть уместной в каких-либо ситуациях? Откуда произошли те самые запретные слова, и всегда ли они были таковыми? Что это: «грязь» языка или его соль? И в чем легендарная магическая сила обсценной лексики? Об этом рассуждают журналист с 36-летним стажем, редактор сайта MyChel Сергей Смирнов, профессор ЧелГУ, доктор педагогических наук Людмила Месеняшина, завкафедрой теории массовых коммуникаций ЧелГУ, доктор филологических наук Марина Загидуллина и участники видеоопроса – студенты и преподаватели челябинских вузов.

Сергей Смирнов

Утром под окнами дал свисток маневровый тепловоз, и одновременно задребезжал будильник. Санек протянул к будильнику руку, но неловко сбросил его на пол... Далее последовал сердитый монолог, который полностью состоял из крепких выражений. В это время Вовка, другой мой сосед по комнате в общежитии, поднял вверх указательный палец и продолжал лежать с сосредоточенным выражением лица. Затем какая-то извилина в его мозгу лениво шевельнулась, и он изрек:

–175 копеек!

– Врешь, – ответил Санек, – 175, б..., на 15 не делится!

– Так, с тебя еще пятначик!

В нашей комнате жили три молодых коммуниста. Вступив в КПСС, мы решили бороться со сквернословием и за каждое бранное слово платили штраф – 15 копеек. Деньги бросали в литровую банку. Когда банка заполнялась примерно наполовину, штрафные деньги мы пропивали. Правда, покупали для тех времен нечто экзотическое, например крепкий зеленый «Шартрез», за что и заслужили в рабочей общаге репутацию законченных придурков.

С тех пор прошло, страшно сказать, 30 лет с лишним. Ругаюсь ли я? Ругаюсь, и мне, честно говоря, стыдно. Но я никогда не позволю себе пустить матерок в незнакомой компании, и тем более в общественном месте. (Особенно после того как за этот грех был задержал бойцами комсомольского оперативного отряда и был проработан пенсионерами на заседании какой-то общественной комиссии – урок на всю жизнь!). За мат наказывали. Редко, но было. А что сейчас?

Сейчас, кстати сказать, мат так же, как и раньше, является деянием наказуемым. В Кодексе об административных нарушениях РФ он приравнивается к мелкому хулиганству и должен караться штрафом или арестом(!). Если бы этот кодекс соблюдался, даю на отсечение свой грешный язык, добрая половина моих высокообразованных знакомых основную часть времени мела городские улицы и копила пачки штрафных квитанций. Но какой там кодекс, дети мои! Откройте книжку – источник знаний: Веллер, Пелевин, Сорокин и прочие гранды нашей литературы не прочь ввернуть в текст соленое словцо! Александр Исаевич Солженицын, честь и совесть нашей эпохи, хотя бы эти словечки маскировал («гребаный», «смефуечки» – пару букв заменил, а все равно понятно о чем), а сейчас никто не стесняется. И что? Хоть кого-то оштрафовали?

Какие там штрафы – за публичное сквернословие огромные гонорары платят! Один из самых высокооплачиваемых сквернословов страны – известный парикмахер Сергей Зверев. Вот он выходит на сцену, разводит в сторону ручки и, сложив гузкой силиконовые губки, произносит:

– Какая о...нная я звезда!

В эфир это идет прямым текстом. Что мы смотрим? А мы смотрим репортаж с вручения кинопремии MTV. В зале сидят известные люди, можно сказать, представители культурной элиты. По идее таких парикмахеров, как Зверев в общество в наморднике выпускать нужно, но культурная элита не просто смеется – аплодирует. (Сами такие же!) Над чем смеется наша страна? А страна смеется над шутками команды Петросяна. И шутки очень уж примитивные, и противно смотреть на мужиков, ряженых в женские платья.

Знаете с чего начался это беспредел на телевидении? В конце 1980-х бастовали шахтеры и требовали кровно заработанных денег. К шахтерам вышел министр угольной промышленности СССР товарищ Щадов и послал рабочих на... А что, для министра это была вполне привычная лексика! Глубокоуважаемый мною Виктор Степанович Черномырдин, став премьер-министром, в первое время выражался как-то невнятно. А дело в том, что, как мне подсказали нефтяники, Виктору Степановичу пришлось изъять все слова, которые прежде использовались им «для связки речи». Вот и получалось что-то несвязное...

Откуда взялся русский мат? Некоторые грешат на татаро-монгольских захватчиков: мол, они лишили чести всех пленных русских женщин и похвалялись, что… твою мать! Ничего подобного! Все матерные слова имеют индоевропейские корни (лингвисты могут меня поправить), и монгольских среди них нет ни одного! А вот то, что более 500 знатных дворянских родов России имеют татарские фамилии – это точно. Что касается фамилий, то здесь есть один казус: известный советский летчик, Герой Советского Союза, маршал авиации носил фамилию Кутахов. А кутах по-монгольски – это то самое место, куда обычно посылают, и откуда никто никогда не возвращался. Остается только догадываться, как относились к этой фамилии наши монгольские товарищи по оружию – с юмором или с уважением?

В глубокой древности слова, которые мы называем матерными, славяне употребляли очень редко – всего лишь 16 дней в году. А произносили их во время языческих ритуалов, чтобы вызвать родовую силу. Кстати, в те времена, якобы, считалось, что частое употребление этих слов ведет к импотенции! Слово на букву имело значение «отросток», «побег» или «шип» (отсюда происхождение слова «хвоя». А то, что сейчас именуется х..., до XVII века называлось уд. От этого неприличного слова в последствии образовалась вполне приятные слова – «удовольствие» и «удочка». При Александре Сергеевиче Пушкине слово на букву х уже было в ходу. И когда одна дама на балу наивно спросила поэта, что это означает, Пушкин не растерялся, и сказал, что это сослагательное наклонение от глагола «ховать». Государь, узнав об этом, очень развеселился и подарил камер-юнкеру табакерку с собственной монограммой и надписью: «И х... ее в карман!».

Со временем значение слов меняется. Совсем недавно я узнал, что 300 лет назад сказочный Иван-Дурак дураком не был! Я не случайно пишу «Дурак» с большой буквы, так как это было не прозвище, а имя! Во времена раннего христианства на Руси люди имели два имени — церковное и языческое. Языческое имя было оберегом, и давалось, чтобы обмануть злых духов (отсюда потом и родилось выражение: «Что с дурака взять?»). Первого сына в семье называли Первак, второго – Последыш, третьего – Третьяк и так далее. Самый младший носил имя Другак, которое постепенно трансформировалась в Дурак. Дурак – значит маленький, неопытный, несмышленыш! Это имя дети часто носили до 10-13 лет. Ничего обидного в этом не было, и лишь позже это слово стало носить негативный оттенок. К мату это, конечно, никакого отношения не имеет, просто, я думаю, для читателей этот факт будет интересен.

Кстати, знаете, как переводится слово, без которого не обходится ни один англоязычный фильм? Есть несколько версий. Согласно одной из них слово fuck расшифровывается как Found Under Carnal Knowledge, что можно перевести приблизительно как «обнаружены следы плотского познания». Сокращение F.U.C.K. ставилось в медицинских документах солдат британской имперской армии при обнаружении венерических заболеваний. Эту же аббревиатуру татуировали на телах проституток, что означало «объект проверен и к употреблению готов»!

Согласно другой версии, F.U.C.K. есть сокращение от Fornication Under Consent of the King – «блуд с согласия короля». Такой плакат якобы вывешивался в древней Англии на дверях домов, в которых люди занимались сексом – секс людей, не состоящих в браке и при этом не принадлежащих к королевской семье, был разрешен только с согласия короля.

Итак, можно ли обойтись без мата? Кто-то говорит, что без мата русский язык обеднеет. Кто-то утверждает, что крепкое словцо помогает выжить в экстремальных ситуациях, например, на войне мат – как последний патрон, который позволяет собрать последние силы и победить врага. (Кстати, знаете, откуда произошло выражение «поле брани»? – Перед тем как начать битву, вперед выходили самые заядлые сквернословы и бранили противника. После словесной перепалки противники распалялись и вступали в драку). Некоторые считают, что мат – это целый пласт русской культуры. И так далее и тому подобное. Что сказать по этому поводу?

Я думаю, что каждый по-своему прав. Слова, как дети. Они могут быть красивыми и не очень, умными, глупыми, добрыми и злыми. Но все они – родные. Так что нужно воспринимать их такими, как они есть. Или воспитывать.

Впрочем, и себя – тоже.

Марина Загидуллина

«В жизни у ненормативной лексики всегда одно и то же место, не большое и не маленькое, а точно соответствующее ее функциям. В начале 1990-х СМИ с удовольствием бравировали обсценизмами, а сейчас разве что в каких-нибудь реалити-шоу «пик-пикает». Тем более печатные СМИ – там и вовсе «тишь да гладь». У меня нет привычки использовать в речи табуированную лексику. Произнести я могу, конечно, но прозвучит не в меру театрально, мне самой будет странно, что я что-то этакое произнесла. Языковеды прекрасно знают, что у обсценизмов богатый функционал, отнюдь не только негативный. Впрочем, засорение повседневной речи «атюками в качестве слов-связок не может не раздражать. Хотя функция у них в этом случае такая же безобидная, как у всяких профессорских «так сказать» или «как бы».

Людмила Месеняшина

«Мне кажется, что в СМИ сейчас такая лексика заметна в меньшей степени, ее все-таки как-то «выпикивают», она не так откровенно используется сегодня, как скажем, например, лет 10-15 тому назад, когда никаких ограничений не было.

Разумеется, в непринужденно разговоре, в аудитории гендерно однородной, однородной в возрастном отношении, однородной в социальном отношении – да, разумеется, можно использовать определенные жанры, где, как говорится, «из песни слов не выкинешь». Но это жанры очень строго маркированы по характеру участников данного речевого взаимодействия».

«Раньше я считала, что не матерюсь, потому что мне воспитание не позволяет, потом выяснилось, что просто достаточных оснований не было. В принципе я такими вещами не пользуюсь, потому что я человек публичной профессии, сама работа заставляет, как говорится «базар фильтровать». То есть даже самые серьезные эмоции я могу передавать без использования этой лексики. Разумеется, я могу намекнуть на употребление этой лексики. Но намекать могу, а говорить – нет.

Демонстрация своих эмоций – это серьезное средство воздействия на аудиторию. Еще сильнее действует на аудиторию, когда человек сдерживает свои эмоции, при этом испытывая их. Когда видно, человеку безумно хочется выразиться нецензурно, а воспитание не позволяет, и он находится в этом состоянии, эмоционально он готов. Со стороны это выглядит гораздо эффектнее и выразительнее. Но это, к сожалению, совершенно не используется современными СМИ. А вот граф Толстой, например, который был, конечно, отнюдь не из института благородных девиц, а был русским офицером, использует такие вещи очень уместно. Открыть, например, его роман «Воскресенье», – там встречаются многоточия. Есть первая буква, а дальше – многоточие. Но ведь понятно, какое слово было употреблено.

В письменном тексте можно так – назвать только первую букву, а в речевом можно начало слова сказать, а остальное «запикать». Но это должно быть показателем крайней степени эмоционального накала. А у нас это сегодня – просто создание комического эффекта».

Ненормативная лексика не с неба к нам упала. Обильный пласт табуированный лексики, который был разрешен к употреблению, во-первых, в особое время года, во-вторых, в особых жанрах, и, наконец, в особых речевых условиях. И только так. И ничем наши дни в этом смысле не отличаются. Если мы действительно хотим сохранять традиции родной культуры и сохранять за собой мощный выразительный пласт, если мы их будем употреблять без ощущения табуированности, запретности, то эта лексика утратит свою выразительность. А русская культура утратит свое значение».