Алина Сергеева, актриса: «Актер театра и актер кино – это как продавец: колбасы или компьютеров»

Алина Сергеева – молодая актриса. Москве ее имя уже знакомо: ее называют талантом, открытием спектакля. Она окончила ГИТИС, училась в мастерской Геннадия Хазанова, ее дебютная роль душевнобольной девочки на сцене Центра драматургии и режиссуры вызвала массу отзывов зрителей и критиков. Верно заметил Николай Островский: «Публика ходит в театр смотреть хорошее исполнение хороших пьес, а не самую пьесу: пьесу можно и прочесть». Алина в самом начале актерского пути, ее поздравляют с успехом известные артисты отечественного театра и кино, ей предлагают роли. Хотя до родного города Челябинска ее слава еще не дошла.

– Алина, почему в Москву решила поехать: не в нашем городе делать карьеру, не в Екатеринбурге?

– Больше всего перспектив там с точки зрения этой профессии: там самые главные театры и кинематограф, которого нет нигде в стране.

– Давно решила актрисой стать?

– С детства. Еще в детстве поступила в Театральную школу. Я занималась всем подряд: музыкой, танцами, вокалом. А потом у меня с преподавателями отношения не получились, и я ушла из театралки. Ушла с головой в науку – в физико-математическом классе два года проучилась. Но поняла, что не мое. Когда не твое, можно биться, но для чего?

Когда уже решила, что буду поступать, я на уроках в школе просто спала на парте. Меня не будили, потому что знали, что Сергеева все равно в Москву поедет. Была у меня замечательная учительница, Мария Федоровна, которая преподавала алгебру и геометрию, она всегда говорила: «Пусть спит!»

– Значит, реально из челябинской театральной школы пробиться на московскую сцену?

– Да. Директор челябинской театральной школы – замечательнейший человек Евгений Иванович Егоров, который выпустил большое количество молодых артистов. Те, кто хотел поступить в Москву, практически все поступили. Но это были почти все парни, из девчонок я одна поехала в столицу. Все из мальчишек, с которыми мы сдавали экзамены, сейчас играют в театре и кино. Вот наш Темка Семакин играл Зорькина в сериале «Не родись красивой», он тоже из Челябинска.

Так вот, по сей день Евгений Иванович пытается вернуть прежние времена театральной школы, но педагогический состав уже не тот, да и сам он живет в Германии. Приезжает только на два месяца сюда. А что можно сделать за это время? Раньше он с нами был целыми днями, мы вместе просыпались… Были голодные, он нас кормил. Как отец родной был нам.

– Ты училась в спецклассе и в театральной школе одновременно?

– Я ушла из математического класса в обычную школу, вернулась в театралку. А потом, через полтора года, начались все эти дела поступательные. Мы сдавали экзамены раньше многих школьников, потому что в Москву надо было ехать уже в апреле. Школа пошла нам навстречу, городская администрация тоже, и мы сдали все экзамены досрочно.

– Страшно было ехать в столицу?

– Страшно – не то слово! Ужас какой-то!

– А родители как? Все-таки еще подросток, поехала одна в Москву…

– К тому же девочка! Тем более такие мифы ходят про Москву, что там всех убивают, насилуют, превращают в проституток… Это все неправда! Ты ж сам выбираешь себе дорогу. Тебе предоставляется выбор, а ты уже сам определяешься. Москва, может быть, даже и поспокойнее, чем Челябинск. Там проходят разборки, но на более крутых уровнях. Ты – маленький таракан и никому там не нужен.

– Как поступала?

– Конкурс был огромный. Все хотят быть артистами, потому что сейчас это означает не только знаменитость, но и деньги. Актер может зарабатывать очень хорошие деньги. Если он снимается, особенно в сериалах, он может купить себе и квартиры, и машины. Если ты получаешь хотя бы по 500 долларов за съемочный день, это мало, конечно, но даже так ты сможешь иметь почти все.

Конкурс был 300 человек на место, но все очень быстро отсеивались. Экзамены в три тура. Я ходила по всем вузам: ГИТИС, ВГИК, МХАТ, «Щука» и «Щепка». Первый-второй тур проходишь, а с третьего начинаешь лихо слетать. Там уже более пристально смотрят на все: на ноги, волосы, зубы. Например, ты все прочитаешь на «отлично», но если ты мастеру несимпатичен, ничего не получится. Я тяжело поступала на самом деле. Я не знала, как нужно выглядеть, как одеваться, нужно ли краситься. У тех, кто постоянно рядом с театром крутится, ходит на спектакли, есть свои понятия об актерском мастерстве. Но у нас, приезжих, тоже есть плюсы: мы более самобытны, наивны, смотрим на все широко раскрытыми глазами, это все тоже ценится. Цинизм, присущий людям, которые уже все знают, немного отталкивает. Они сами себя лишают части профессии: когда ты, как ребенок, можешь все впитывать – это очень ценное качество, которого в процессе обучения и жизни в Москве ты лишаешься.

– Что нужно читать, показывать при поступлении?

– Теоретически это всем известные басня, проза, стихи, песни, танцы. Иногда тебя просят что-то исполнить. И смотрят не на твой профессиональный уровень, насколько ты подготовлен, а насколько ты по природе контактен, обаятелен, насколько они могут увидеть в тебе коллегу. Некоторые преподаватели набирают группу именно по человеческим качествам. В общем, сидят педагоги, которым читаешь что-нибудь или поешь. Думаю, я им понравилась, потому что спела «Мурку», абсолютно разнузданно, еще и аккомпанируя сама себе. Их это немного повеселило. Всегда цепляет то, что выходит за рамки. Потом педагоги перекинули меня сразу на третий тур. Сами мастера на первых двух турах обычно не сидят, потому что им тяжело смотреть этих 300 человек на место.

– Алина, ты училась у Хазанова. Как состоялось знакомство с учителем?

– Хорошо прошла встреча. Попросил почитать, послушал меня. Я читала довольно примитивную программу: «Войну и мир» Толстого, знаменитый монолог Наташи Ростовой – «Борис, пойдите сюда, я вам что-то покажу» – то, что читают многие девочки моей фактуры, потом какие-то стихи… Геннадий Викторович изначально был расположен ко мне.

После моего выступления он поманил меня пальчиком, отвел в соседнюю комнату. Я думаю: «Сейчас… сейчас начнется то, о чем меня предупреждали…» Но, конечно, ничего не произошло, кому ты тут нужна! Приехала какая-то сопля – все так и накинутся на тебя! Он сказал: «Я вас беру, вы, пожалуйста, никуда не ходите и меня не подводите».

И не было желания уже никуда дергаться. Потом выяснилось, что на нашем курсе были подобраны замечательные педагоги, потому что у Геннадия Викторовича, с его авторитетом, была возможность пригласить самых лучших педагогов Москвы. У нас преподавал, царствие ему небесное, Альберт Григорьевич Буров, завкафедрой Щукинского училища. Это мегапедагог, о котором мечтали все, чтобы он просто поговорил с ними. Антонина Михайловна Кузнецова – замечательный педагог, профессионал. Мы до сих пор дружим, и когда какая-нибудь проблема, я к ней еду и мы за бутылочкой «Мартини» решаем любые вопросы.

– С какими трудностями сталкивается человек, приехавший в Москву из другого города? Как ты доставала еду, где жила? Ведь у тебя никого там не было.

– Нельзя сказать, что я была совсем одна. Единственный человек, который мне помогал – это Костя Авдеев, мы с ним учились здесь, в театральной школе. Он поступил во МХАТ. Я жила у него в общаге, с пятью мальчишками в комнате – экстремальный вариант! (Смеется.). Ну, конечно, было нечего есть, было не на что ездить, было нечего надевать! Но я с этим не столкнулась, я это предвидела. Это нужно было просто пройти. Когда я поступила, это такое счастье, такая радость, ты отсюда перебираешься туда – в совсем другой мир! Другие люди, другой воздух, Хазанов, который обладает такой мощной энергией, вокруг него столько всего! Я помню, как весь наш первый курс он повел в ресторан какой-то невероятный, поил нас, кормил, как своих детей.

В институте мне сразу дали общежитие. Проблема была в том, что ты никак не можешь зарабатывать. Театральный институт отличается от обычного института распорядком и занятостью. Особенно, первый курс – это жуть! Пришел в восемь утра – классический танец полтора часа, затем идет вокал полтора часа, затем какой-нибудь предмет типа зарубежной литературы, потом перерыв на обед. После обеда снова лекция, потом снова танец – у нас «Тодес» преподавал. Все это до шести часов вечера. Потом у нас начинается самый любимый наш предмет – это актерское мастерство, которое может продолжаться сколько угодно.

– Ну, стипендию-то платили?

– Да, 300 рублей. За проездной, я помню, мы платили 75 рублей с этой стипендии.

– Родители помогали?

– Как могли, помогали. На самом деле, это болезненно, потому что знаешь, что здесь жизнь тоже не сахар. Над каждой копейкой, рублем, тысячей тряслась, потому что знала, как трудно родителям здесь ее заработать и отправить мне.

– Хоть раз возникло желание бросить все и уехать?

– Ни разу! Только подбадривало! Как хорошо – столько проблем! И какая прелесть, когда они решаются. Ну, раз в год у нас был заработок – это новогодняя халтура. Там можно было заработать себе на следующие полгода.

– Где халтурили?

– В клубах: номера, пародии, деды морозы, снегурочки… Только тратятся эти деньги за неделю, потому что столько долгов накапливается к этому времени… Но все равно, наверное, ни в одном институте студенты не получают столько удовольствия, как в театральном.

– Расскажи о своей первой роли.

– Первая моя роль была нестандартной, если можно так сказать, в спектакле «Сексуальные неврозы наших родителей». Я играла в Центре драматургии и режиссуры, очень долго мы репетировали – семь месяцев. Роль душевно-больной девушки, аутистки по имени Дора, которой 16 лет, она ничего не соображает, но у нее есть естественные желания, и на мир она смотрит детскими глазами… Это была приятная работа, по честности, то есть Георг Жено, режиссер, честно требовал от меня новых эмоций, затрат энергетических. И мне было самой интересно: я читала книги по психиатрии, смотрела на этих людей. Я до сих пор посещаю прекрасное место в Москве под названием «Больница имени Алексеева». Да, это психушка.

– Но для первого выхода на сцену сыграть такую роль очень сложно! В прессе писали, что перед тобой стояли три задачи: сыграть ребенка, сыграть душевнобольную, сыграть полную сексуальную раскрепощенность и в то же время невинность. Многим актрисам и с одной из этих задач не справиться.

– В том-то и дело, что когда ты репетируешь, ты не думаешь, что нужно так или вот так сыграть. Главное – честно существовать в этом образе. А сложность этой роли, интерес и легкость в том, что ты на момент спектакля погружаешься в совершенно другой мир, когда ты можешь себе позволить видеть по-другому, слышать, воспринимать, чувствовать все обострено. Тогда эти грани и становятся выпуклыми.

– Ну, сыграла один раз и все, а когда ты сегодня, завтра, послезавтра выходишь на сцену в этом образе – это трудно!

– Накладывает свой отпечаток! Почему артисты идут в эту профессию? Это ж люди с большими комплексами, как известно. А на сцене от комплексов избавляешься: ты можешь на какое-то время стать не самим собой, сыграть другую судьбу.

У меня была роль тяжелая в спектакле Володи Агеева «Пойдем, нас ждет машина». История про двух тольяттинских девушек, которые просто оторвы. Но в конце спектакля есть свет, и все нормально. Я хочу сказать, здоровье летит от таких ролей – мама не горюй! Если ты честно играешь, через себя все пропускаешь…

– А надо пропускать через себя?

– Дело в организме твоем. Кто-то пропускает через себя – он только так может роль сделать, кому-то это не надо, он может сыграть. Естественно, энергия, которую отдают два этих типа артистов, тоже разная. И зритель видит, честно актер проживает на сцене или он все-таки играет.

– Возвращаясь к твоей Доре, спрошу: почему ты посещаешь психушку?

– Я репетировала спектакль, я жила в этом образе семь месяцев, ходила по улицам, общалась с людьми в таком состоянии. И чтобы вернуться к образу, надо снова пережить, почувствовать то, что было тогда на репетициях. Ведь спектакль этот не так часто играешь: раз-два в месяц. Чаще невозможно – с ума сойдешь! Хотя у каждого актера свои секреты. Спектакль начинается не в семь часов, как по расписанию, а в тот момент, когда ты проснулся. Хотя у меня организм перестраивается уже с вечера.

– Волнуешься?

– Не всегда. Но это прекрасное чувство – волнение. Волноваться артист должен. От этого особенное удовольствие.

– А кино?

– На самом деле долго у меня не было никакой роли в кино. Я ждала хорошего сценария и хорошего предложения. Предлагали сниматься в сериалах…

– Ты не хочешь?

– Не хотелось бы пока… Взмыливать экран не хочется. Ты все время на виду, и если это образ запоминающийся (не привожу никого в пример, все и так понятно), то ты становишься носителем этого лейбла. И в серьезный проект, который называется «другое кино», художественное, уже сложно попасть. И сможешь ли ты так сыграть, чтобы зритель отключился от предыдущего образа? Да и для чего сниматься в сериалах? С материальной точки зрения это хорошо, с точки зрения самореализации – нет. Чтобы узнавали тебя? Мне это не нужно, честно скажу. Лучше пусть узнают по хорошим работам, чем по плохим.

– Что, часто предлагали роли в сериалах?

– Бесконечно. Это такой поток, такая фабрика. И отказываться от этого очень-очень сложно, потому что такие суммы предлагают! И думаешь: «Я ж могу на эти деньги квартиру купить или что-то еще!»

– Насколько я знаю, в художественном фильме ты все-таки дождалась роли и сейчас снимаешься?

– Уже практически отснялась. Замечательная роль, замечательный сценарий! Рабочее название «Слушая тишину». Не знаю, какое оно будет после окончания монтажа.

– Расскажи о своей героине.

– Зовут ее Настя. Она живет в Узбекистане, в поселке Наиманкуль вблизи высохшего Аральского моря. У девочки есть папа, она пишет музыку, как может, потому что у нее нет музыкального образования. В Москве у Насти есть сестра, к которой она едет после смерти папы, чтобы поступить в консерваторию. Приезжает она в столицу. У сестры есть сын, у которого совсем не работают почки. Сестра отхаживает его в больнице круглосуточно, платит за это бешенные деньги. Тут случается и лав-стори у моей героини: когда сестра уже не может работать – ей нужно быть рядом с сыном, а работает она уборщицей в доме богатого человека, она посылает работать туда меня. Естественно, меня сталкивает судьба вот с этим человеком, с хозяином дома, которого играет Дмитрий Марьянов.

О сюжете можно долго рассказывать, но я не буду.

– А о чем вообще фильм, по-твоему?

– О любви... о жертвах, на которые готова моя героиня во имя любви...

– И сцена постельная была?

– Ну да, была… Но мы так скромно сняли… Ну… было 33 секунды нежностей, но по-моему снято все очень красиво, без пошлостей. На самом деле, мы очень долго думали, как снять эту сцену: она должна быть розовой, нежной или страстной и бешеной. Решили сделать все аккуратно, чтоб герою потом было больнее.

– Что ты чувствовала во время этих съемок? Ведь на тебя, обнаженную, будут смотреть твои родители, друзья, вся страна?

– Да никаких ощущений! Это же профессия. Хотя мы очень честно играли эту сцену (Смеется.).

– Тебе где больше нравится работать: в театре или в кино?

– Это не сравнить. В кино вообще можно понять, нравится ли, только после результата. Хотя, наверное, сам процесс интереснее в театре. А результат более наглядный в кино. Актер театра и актер кино – это две разные профессии. Это как продавец: он может быть продавцом колбасы или продавцом компьютеров – они оба должны уметь считать деньги, но это совершенно разная работа.

– Есть ли у тебя любимые фильмы?

– Да. «Рассекая волны» Ларса фон Триера, некоторые фильмы Кустурицы, «Андрей Рублев» Тарковского мне нравится.

– Кем из актеров ты восхищаешься?

– Это не русские артисты. Очень мне нравится Моника Белуччи. Когда ты видишь целостную натуру, ты не думаешь: «Как она сейчас сыграет? Ой, как хорошо она тут сделала!» Просто видишь и тебе нравится. Для меня Моника Белуччи на данный момент является эталоном женственности, актрисы, и все там прекрасно.

– А из мужчин?

– Аль Пачино, Роберт де Ниро, Микки Рурк, конечно же! Говорят, русская школа… Ну какая русская школа! Кто у нас в стране может так сыграть, как Микки Рурк? Его же не узнать в каждом фильме! Конечно, у них другие зарплаты, иные возможности. Мне не важно, как они достигают этого! Главное – они достигают!

– То, чего ты уже достигла сегодня, – это твоя заслуга или так обстоятельства сложились, как ты считаешь?

– И то и другое, и еще что-то третье, что мне неведомо.

– На сцене приходится плакать?

– Бесконечно. У меня еще нет ни одной роли, где бы я не плакала.

– Я читала, что Джулия Робертс, когда нужно заплакать в кино, вспоминает, как в детстве потеряла плащ, что ли. Ты о чем думаешь в такие моменты?

– Ничего не надо вспоминать. Живешь жизнью своего персонажа и все. Эмоциональность и так на очень высоком уровне. У меня иногда идет борьба: мне не нужно плакать, а они катятся, сволочи, как ненормальные!

– Цветы дарили после спектакля?

– Много! Но самый волнующий момент был… В общем, когда вышел фильм «Брат», я влюбилась как в артиста в Виктора Сухорукова. Выделяю его среди артистов российских. И каким-то случайным образом он попал к нам на «Неврозы» в Центр драматургии и режиссуры. Я видела, как он сидел и не аплодировал. Потом он подошел ко мне и одобряюще заговорил: «Так же нельзя играть!», наговорил мне кучу комплиментов, подарил конфеты. Это был для меня самый высокий уровень оценки. Человек, которым я за километры восхищалась, так запросто подходит ко мне, обнимает и целует руки… Я до сих пор храню эту коробку конфет.

– Правду говорят, чтобы попасть в кино, нужно с кем-то из съемочной группы переспать?

– Не сталкивалась, честно! (Смеется.) Я думаю, это выдумки. Мне кажется, переспать предлагают тем, с кого взять нечего, кроме этого. Если актриса нужна, если она хорошая, ее и так возьмут в проект.

– Как проходит твой день?

– Есть два типа дней: рабочий и нерабочий. Рабочий – это репетиция спектакля или съемки, а вечером… поесть не забыть. А если получается выходной, то я его вообще ужасно провожу. Я его жду, а когда он приходит, я отсыпаюсь как следует, а потом мне весь день плохо от того, что я не знаю, что делать. Ну, можно в бассейн сходить, встретиться с кем-нибудь, у меня много друзей появилось в Москве. Но выходные бывают, когда как: бывает полгода работаешь без выходных, потом два месяца отдыхаешь.

– Случались ли казусы во время репетиций или выступления?

– У меня не было, но мне рассказывали мои коллеги, друзья. Не помню, какой это был театр и какой спектакль, но был случай… Полтора часа человек смотрел действие, видимо, ему что-то не нравилось, но он терпел, а потом встал посреди зала и крикнул: «Прекратить *уйню!» А был еще случай, когда женщина сидела на спектакле в первом ряду и просто вязала. Рядом с ней сидела моя однокурсница, она ей сказала: «Не могли бы вы не вязать?» – «А что, я вам мешаю?» – «Нет, но вы сидите в первом ряду, актерам неловко играть, они себя придурками чувствуют». Вяжет сидит!

– Устаешь после спектакля?

– Всегда по-разному. И у всех артистов это по-разному. Вот Хазанов играет, выкладывается на сцене. Ему говорят: «Вы же должны так уставать!» Он отвечает: «Ну как я могу уставать, если я живу на сцене? Я же в жизни за полтора часа не устаю!»

– Как видишь свое будущее?

– Самое мое ближайшее будущее – это отдых нафиг! А потом в сентябре вернусь к работе. Уже наметились съемки. Хорошая тоже роль, криминальная, противоречащая всем предыдущим: молоденькая жена одного человека. Они бедствуют, им предлагают большое количество денег за очень странную работу. А будущее… Не могу сказать… Я плыву по течению. Главное, чтобы были любимая работа и здоровье.