Отец Игорь Рысенко, настоятель кафедрального Свято-Симеоновского собора, благочинный Челябинского округа: «Когда облегчаешь человеку жизнь, лишаешь его возможности потрудиться над собой»

Сегодня вопрос решенный – настоятелем храма Александра Невского в Челябинске станет отец Игорь Рысенко. Но мы говорили с гостем нашей редакции не только о будущем этого храма и проблемах, связанных с перемещением органа. Мы беседовали о месте священника в сегодняшней жизни россиян, о готовности людей меняться после обряда крещения, о возможности реконструкции внутри самой церкви, о том, для чего была создана страница знакомств на сайте кафедрального собора, и многом другом.

Родом из джаза

– Отец Игорь, до того как стать священником, вы были музыкантом?

– Окончил Челябинский институт культуры по специальности «дирижер эстрадно-симфонического оркестра». Но в детстве мечтал быть летчиком, видимо, потому что отец работал в гражданской авиации. О небе пришлось забыть: здоровье подвело. После школы вместе с другом поступил в Омскую высшую школу милиции, два года проучился и понял: не мое.

– Музыка победила?

– Музыка со мной всю жизнь. Учился в музыкальной школе по классу фортепиано, во Дворце имени Крупской в оркестре играл на аккордеоне, в школе – в вокально-инструментальном ансамбле «Каравелла». (Улыбается.) В Калининском районе это был популярный ансамбль. В армии тоже в оркестре играл. Я в Челябинске служил и был такой момент: на гастроли приехал ансамбль «Аллегро», где играл суперизвестный ныне саксофонист Игорь Бутман. Он пришел к нам в воинскую часть, мы познакомились и играли с ним джем-сейшен в войсковом клубе. Игорь сказал, что поражен: «Автоматы, форма военная и джаз»! Потом я играл в ансамбле под управлением известного саксофониста Валерия Нагорного, сейчас он в Питере.

– Такое нечасто встретишь: из джаза – в служители культа?

– Я вообще много чем в своей жизни занимался. В ресторане, как подавляющее большинство джазовых музыкантов тех лет, работал. Был руководителем оркестра. Шесть лет регентом в церкви служил. Переход к служению был очень плавным. В конце 1980-х я уже отошел от джаза, познакомился с руководителем ансамбля хоровой музыки «Октоих» Вячеславом Усольцевым, мы много гастролировали, часто выступали в Москве, принимали участие в фестивалях, были лауреатами. Это был пик популярности православия, 1000-летие Крещения Руси, народ массово шел в церкви, священники с ног валились от усталости: каждый день крестили по 200-300 человек... Православная музыка, песнопения стали для меня открытием. Человеку музыкально искушенному сложно не обратить внимания на такую красоту, на уникальный пласт духовной музыки 15-16 веков. Она мало изучена и редко исполняется, потому что сложна и непривычна. На меня, бывшего джазмена, эти необычные звуковые сочетания совместно с текстом завораживающе действовали. Я настолько увлекся, что через некоторое время обнаружил: все кассеты, где был джаз (около 300), заполнены церковной музыкой, а джазовую я стер. Произошла, как мне кажется, естественная замена.

– Служение в церкви началось с регентства?

– Нет, сначала я был рядовым певчим, пришел в храм после «Октоиха». Так все это меня увлекло, что потянуло в храм. Однажды в городе Электросталь, под Москвой, где мы были на гастролях, пришел на концерт архиерей, к сожалению, не помню ни имени его, ни звания, столько лет прошло. Он сидел в первом ряду, внимательно слушал, а после концерта поднялся на сцену, поблагодарил нас и пригласил в свои покои на ужин, оставил ночевать. И во время ужина сказал: «Ребята, если вы искренне пришли в православие, то ваш жизненный путь должен закончиться в церкви». Так и получилось: я и мой младший брат (он тоже пел в «Октоихе») стали священнослужителями.

– Где служит ваш брат?

– В поселке Первомайский, рядом с Коркино. Он там настоятель храма в честь Покрова Пресвятой Богородицы, протоиерей Павел Рысенко. Вот с того момента мысль мне в сердце запала, я стал чаще думать о церкви, в храм приходить, петь в церковном хоре. И был момент, когда Церкви вернули Свято-Троицкий храм, бывший краеведческий музей, тогдашний настоятель – протоиерей Сергий Гулько, который сейчас в Коркино служит, – взял этот храм и восстановил за год-полтора. Круглосуточно три бригады иконописцев-реставраторов московских работали. Служба идет, а они стамесочками раскрывают росписи старинные. И я участвовал в восстановлении этого храма: мусор выносили, полы мыли, перекрытия второго этажа разбирали, все делали. Потом я стал регентом, в Коркино работал несколько лет с отцом Сергием, когда его туда перевели, создавал хор.

– Заочно учились в семинарии?

– Да, начинал в Тобольской семинарии, затем перевелся в Московскую. В сентябре поеду сдавать вступительные экзамены в Московскую духовную академию. Страшновато и нагрузка большая. Но раз владыка благословил, надо учиться.

– Меняется поколение священнослужителей, меняется ли образование?

– Причем кардинально. Не скажу, что образование в семинарии ниже по уровню университетского. И никогда не было такого. Наоборот, всегда, особенно до революции, считалось, что семинарское образование – одно из самых качественных. Как минимум, три иностранных языка. Много гуманитарных наук, философия, историческая хорошая база, разного рода богословские дисциплины. Кругозор широчайший. А сегодня еще и широкий доступ к информации. В семинарии есть интернет-классы, порталы свои, богатые библиотеки. Нет тех трудностей, которые были в 1970-80-е, когда и Библию невозможно было добыть. С литературой сейчас никаких проблем, в любой церковной лавке вы найдете труды самых известных мировых богословов. Но сейчас и сам процесс образования меняется, мы тоже переходим на так называемую Болонскую систему. Не пять лет теперь будут учиться в семинарии, как раньше, а 4+2. Четыре года дают тебе полноценное высшее образование и два года – на углубленное изучение дисциплин. Конечно, процесс перехода не будет быстрым.

– Духовное училище в Челябинской епархии сохранится?

– Возможно, его не будет. Училища не вписываются в новую систему образования и могут быть упразднены или преобразованы в семинарии. Наше училище, ректором которого я являюсь, существует исключительно для того, чтобы готовить кадры священнослужителей для нашей епархии. И не важно, будет ли это в перспективе училище или годичные пастырские курсы. Все-таки училище – это определенное количество преподавателей, какие-то метры классов, общежитие, то есть инфраструктура. Пока такой возможности у епархии нет, сегодня училище размещается на территории кафедрального собора и занимает всего лишь одну небольшую классную комнату, такая же комната есть у наших воспитанников для отдыха. Мы их учим, кормим, одеваем – вот и все.

Церковная ограда

– Сегодня священников по-прежнему не хватает?

– До сих пор проблема с кадрами, хотя ежегодно только мы выпускаем по 8-10 человек. Но церкви открываются, возрождаются монастыри, и часто бывает так, что просто негде взять священника, чтобы послать служить в тот или иной приход. Поэтому случается, что новую церковь приписывают к тому или иному храму, где уже есть священник, и он вынужден посвящать свое время еще и другому, и третьему приходу.

– Этим объясняется назначение вас еще и настоятелем храма Александра Невского?

– Не думаю, что это надо объяснять нехваткой людей. Священников в городе, которые могли бы справиться с этой задачей, достаточно. Вопрос в другом – этот храм будет ближайшие несколько лет приписан к кафедральному Свято-Симеоновскому собору, настоятелем которого я являюсь. Объясняется это тем, что храм пока не готов существовать автономно. Здание на сегодняшний момент находится в аварийном состоянии. Две недели назад была проведена техническая экспертиза, и сейчас у меня на руках акт заключения экспертов комитета по защите памятников культуры, где сказано, что несущие конструкции имеют в себе трещины, трещина по всему периметру центрального купола, в подвалах по весне стоит вода, грибок по стенам, штукатурка отслаивается. Для того чтобы это здание восстановить только технически, сделать его исправным, не один год нужен. И богослужения там совершать в этот период будет очень сложно, в полной мере даже невозможно. Но они будут. Проводили же мы богослужения в Свято-Симеоновском соборе, где многие годы ни на день не прекращались какие-то строительные работы. Я его принял тоже практически в аварийном состоянии: крыша текла, водопровод и отопление надо было менять, в подвалах тоже вода стояла.

– Это от недостатка средств или от бесхозяйственности?

– Не буду выводов делать, я их для себя сделал, когда пришел. Понял, что мне предстоит много вкалывать и, слава Богу, владыка всегда меня понимал и поддерживал: и советом, и молитвой. Не сразу, но мы сделали собор таким, каким вы его видите теперь. У нас сегодня есть даже розарий и мини-водопад.

– Но есть, наверное, и оппоненты, которые считают, что не в великолепии храмов сила церкви?

– Многое делается на средства благодетелей, фарфоровый иконостас, к примеру. Сейчас пишем иконы под него, часть уже получили из Москвы, это настоящие живописные иконы на сусальном золоте, над которыми работали лучшие московские мастера артели «Зодчий». Иконы мы, правда, пока сами оплачиваем, но, надеюсь, и здесь нас благодетели не оставят. Что касается великолепия храма, выбор сделан был еще князем Владимиром. Он выбрал православие, в первую очередь, из-за того, что был поражен красотой храмов Византии, красотой православного богослужения. Храм Божий священнослужители и прихожане украшают не для того, чтобы им там было приятно находиться, и не ради тщеславия. Здесь глубокий сакральный смысл – это особое место на земле, дом, где пребывает Бог, где особым образом благодать Божия присутствует. И поэтому во все времена на Руси далеко не богатые деревни, где дома соломой были крыты, имели храмы с позолоченными куполами и великолепной утварью. В монастырях было то же самое – монахи ходили в штопаных рясках и стоптанных сапогах, а в храме все сверкало. Все лучшее отдавали Богу. Конечно, можно служить в ободранных стенах и иконку бумажную иметь. Так делают многие подвижники, которые в пещерах скрываются. У них другой смысл служения. Вспомним преподобного Серафима Саровского, который тысячу дней на коленях провел, на камне в лесу. Лес и был храмом Божиим для него. Мы живем в другом мире – для нас важны эти стены, украшенные главками церковными, крестами.

– Но деньги благодетелей можно было бы употребить на улучшение жизни обездоленных людей, бездомных?

– Дело в том, что благодетели жертвуют на конкретные цели и нужды храма и, если захотят, могут жертвовать и на благотворительность. Что касается нуждающихся, то Церковь им тоже помогает, все приходы. Ни один приход наш не находится в стороне от социального служения. Говорю это, как благочинный Челябинского округа. Я прекрасно знаю, кто чем живет. Помогают и больницам, и приютам, и заключенным, и в хосписах работают, и в воинских частях бывают. Знаю священников, которые в тубдиспансере духовно окормляют больных с открытой формой туберкулеза, больных СПИДом.

– То есть вы за духовное окормление?

– Церковь официально отделена от государства и во многих случаях мы не имеем юридической возможности осуществить какую-то материальную помощь. Церковь и призвана, прежде всего, к духовному окормлению. Она никогда не была финансовым аккумулятором, который мог бы что-то отдавать государству. Что касается людей, задайте вопрос в любом храме и услышите массу историй, как священник лично помогает одному, другому, третьему. Детским домам помогаем, покупая им медицинское оборудование, оборудование для кухни, кондиционеры, песок завозим, субботники проводим, с детьми занимаемся. Есть храмы, где открыты бесплатные столовые – в Челябинске, в Магнитогорске, в некоторых других городах.

У нас в Челябинске есть православное сестричество при храме «Нечаянной радости» на территории горбольницы №1 и при храме «Утоли моя печали» в Ленинском районе. Сестры милосердия дежурят во многих больницах города, совершенно бесплатно ухаживают за больными и духовно поддерживают людей, приходят в больницы и священнослужители, исповедуют больных, причащают, соборуют. Это тяжелый труд, большая работа.

– Вам, в прошлом музыканту, не жаль было, что орган потерял свое прежнее здание?

– Орган не останется без помещения, уже решен вопрос о переносе органного зала в бывшее здание кинотеатра «Родина». Причем новое помещение подходит для инструмента по всем параметрам. Есть официальное заключение специалистов кафедры акустики МГУ, с которым согласились строители челябинского органа – специалисты фирмы «Ойле». Они и раньше говорили, что для органа не подходит купольное здание, потолок должен быть сводчато-конусным. В купольном здании создается эффект повторения звука, поэтому и была разработана огромная люстра, которая гасит реверберацию. Считаю, что именно из-за этой люстры центральный купол храма лопнул по всему периметру. Все время, пока в здании звучал орган, люстра принимала в себя все вибрации, а куда отдавала? Законы физики никто не отменял, значит, она их отдавала стенам, сводам купола, к которому прикреплена.

– Это опасно для здания?

– Пока не знаю. Будем исследовать.

– Другой вопрос, который волнует многих горожан – так ли необходимо храм Александра Невского обносить забором? Не изменит ли это эстетику парка?

– Огородить можно по-разному, никто не говорит о глухом заборе в три метра высотой. Все прекрасно понимают, что такого делать нельзя. Но существует понятие «церковная ограда» – человек заходит на территорию храма и уже попадает в иной мир.

– Есть старинные храмы в Европе, Петербурге, Москве, вокруг которых нет никакой ограды. Ведь сами стены храма могут служить той оградой, о которой вы говорите?

– Это, скорее, исключение из правил и теоретически это возможно. Но зайдите сейчас в парк на Алом Поле и посмотрите, что творится вокруг храма – в пространстве между органным залом и Дворцом имени Крупской... я там присматривал место для автопарковки для будущих прихожан. Если говорить об ограде, возможно, ее вообще не будет или она будет чисто символической, и днем она будет открыта на все четыре стороны. Но на ночь закрываться. Не будем забывать, что рядом с нами находится ночной клуб ХХХ, где всю ночь люди развлекаются.

– Автопарковка возможна на территории парка?

– Этот вопрос сейчас обсуждается. Как раз в том месте, где когда-то планировался фонтан. Сейчас там просто свалка мусора, сидят подростки и пиво пьют. Посмотрите, как обустроена парковка на территории Свято-Симеоновского храма, она соседствует с розарием и никому не мешает. Главное – все правильно устроить.

– Это было ваше предложение – отдать храму здание ночного клуба в качестве хозяйственной постройки?

– А почему бы нет?

– Но это же частная собственность?

– Ее можно выкупить, отбирать никто не призывает.

– У церкви есть на это деньги?

– У нас нет, но если нам запрещается возводить вокруг храма какие-либо хозяйственные постройки, то нужно подумать, где мы будем размещать хозслужбы – любой храм имеет свою инфраструктуру. Поэтому и возникло такое предложение, но это, скорее, шутка. Прекрасно понимаю, что вопрос этот крайне сложно решить, однако соседство такое меня очень смущает.

– Уже определено время, в течение которого орган должен быть демонтирован?

– Этого не будут делать до тех пор, пока не станет ясно, какие вложения необходимы в кинотеатр «Родина», и какого характера работы там должны быть проведены, оно ведь тоже в аварийном состоянии. Все будет ясно после экспертизы и, конечно, орган никто не будет разбирать, чтобы он лежал год или два на складе где-то. Сейчас у нас есть соглашение с министерством культуры, что храмом Александра Невского мы будем пока пользоваться совместно. Каждое второе и четвертое воскресенье месяца там будут совершаться молебны благоверному князю Александру Невскому. Надеюсь, что затягивать с переносом органа никто не будет.

– Нельзя повременить со службой, пока орган будет демонтирован?

– Там нужно молиться уже сейчас, чтобы люди видели, что решение вопроса продвигается. Десять лет назад было обещано построить органный зал, но ничего в результате не сделано. Кстати, икона, что сейчас висит над входом в храм святого Александра Невского, находится там по просьбе руководства органного зала. Именно по той же причине.

– Но часто нахождение органа в православном храме называли кощунством, вас не смущает это сейчас, во время богослужений?

– Литургию мы там больше не планируем совершать, для этого нужен алтарь. А сейчас в алтаре храма туалеты. В святая святых находится курилка для артистов. Это страшный диссонанс. Теперь мы там будем служить молебны с акафистом. В этом никакого диссонанса нет, их можно служить везде. Этот храм строился на деньги верующих и для молитвы, поэтому люди имеют право приходить туда и молиться.

– Храм будет реставрироваться на государственные средства или церковь принимает расходы на себя?

– Вопрос пока открыт. Очень надеюсь, что будут государственные вложения. Во многих городах, в том числе и в Москве, это уже добрая традиция: если государство возвращает храм или монастырь, то обязательно участвует в его восстановлении. Потому что, как правило, возвращают все в состоянии аварийном. Яркий пример – восстановление архитектурного комплекса «Ново-Иерусалимский монастырь» в Подмосковье. Сейчас в попечительском совете монастыря – президент страны и патриарх. Это добрый пример. Я сделал такое же предложение нашему губернатору Михаилу Юревичу – участвовать в попечительском совете по восстановлению храма Александра Невского и даже возглавить этот совет.

Бесповоротный шаг

– Испокон веков настоятель храма – это не только священник. Наверное, больше приходится быть хозяйственником?

– Бывают периоды, например в Великий пост, когда священники буквально не выходят из алтаря неделю подряд, не важно, настоятель это или рядовой священник. А в обычное время служу не менее двух раз в неделю – то есть совершаю Божественную литургию. Среди недели не так часто удается послужить, если нет больших церковных праздников. Забота о храме, об училище, о благочинии занимают много времени. Помимо всего, я – ведущий программы «Преображение».

– Ваши воскресные передачи на ТВ привели кого-то в храм?

– Не могу сказать, но очень многие благодарят за эти передачи. Это беседы, скорее, для людей невоцерковленных, ничего не знающих о церкви и стесняющихся прийти в храм, чтобы задать свои вопросы. Но передачи – это только прелюдия, потом человек все-таки должен прийти в храм: невозможно сидеть у телевизора всю свою жизнь и слушать передачу «Преображение». Верующим от этого ты не станешь, надо все равно над собой трудиться.

– Часто людей смущает постоянное движение в церкви во время литургии. Это нормально?

– Потеряна культура поведения в храме. Хождения совершаются как раз теми, кто раз в месяц туда ходит. Они не знают, когда встать, когда сесть, когда можно ходить, когда нельзя. Есть храмы, где строгие батюшки, там хождение категорически запрещено, но это маленькие приходы, в соборе невозможно всех за руку держать, поэтому с пониманием относимся. Ну не знают эти люди, что нельзя ходить или свечку ставить в тот момент, когда люди молятся на коленях. Но, даст Бог, поймут это со временем, пришел человек в храм – уже есть движение сердца. Мы постоянно учим людей культуре и вере своей в воскресной школе. Ежегодно 200 взрослых прихожан в нашей школе занимаются, плюс дети. Кандидаты наук, профессора приходят, за парту садятся, чтобы узнать свою веру.

– Вам удалось создать при кафедральном соборе службу консультирования прихожан? С какими проблемами люди идут к вам?

– Создана и действует эффективно. Есть вопросы общего порядка, а есть из личной жизни, вопросы духовного порядка, когда нужен совет священника. Они у нас доступны, есть в кафедральном соборе даже дежурный священник, который целый день проводит в храме и его задача – общаться с людьми, отвечать на их вопросы и при необходимости исповедовать.

– Вы сказали, что в 1980-90-х было огромное число людей, которые шли в храмы креститься, можно сказать, что большинство из них стали постоянными прихожанами?

– Особенного притока не произошло, большинство крестились, но прихожанами не стали.

– В чем причину видите?

– В их неготовности. Для многих это было веяние времени: все крестятся, а я не крещен. Многие и теперь считают, что главное – покреститься. Ты стал православным и больше не нужно ничего. Но это далеко не так, это только двери открыл и на порог встал, а надо дальше идти. Конечно, человеку даруется ангел-хранитель, за него могут молиться другие христиане. Но крещение дает человеку не только особые возможности, но права и обязанности, если можно так сказать: участие в Таинствах, причастие, исповедь, молитва утренняя и вечерняя, соблюдение постов. Только поначалу это воспринимается как обязанность, может, даже тяжелая, тянешь себя к иконе, на часы смотришь. Но проходит время и сама душа начинает тебя тянуть к этой иконе, напоминает, что ей тяжело жить только мирской жизнью, нужно еще свежего воздуха глотнуть – это молитва и есть, общение со своим Творцом. Но очень часто человеку просто не хочется ничего менять в своей жизни, ему больно идти на исповедь, трудно соблюдать посты, не видит он в этом смысла и думает: зачем себя обременять еще и этим, жизнь и так тяжела?

– Не считаете, что и церковь не была готова к такой активности людей креститься?

– К такому наплыву, безусловно, не готова. Как говорил покойный патриарх Алексий II, церковь сама была еще как больной, которому переломали ноги-руки, который только что встал на костыли, а его заставляют стометровку бежать. Вот потому, в частности, в церкви сегодня и идет активное движение за реконструкцию системы образования.

– Зависит ли движение вперед от реконструкции внутри самой церкви?

– Реконструкция самой церкви существует, но в строгих рамках, мера которых – насущность. Примером служит изменение в системе образования. Догматы же, то есть вероучительные истины непреложны, невозможно их изменить, не исказив веры. Здесь церковь непреклонна и никаких изменений быть не может.

– В том числе останется в пользовании и церковно-славянский язык?

– Использование церковно-славянского языка в богослужении не является догматом. Не меняется он не потому, что это может веру нашу исказить. У нас сейчас есть Библия на русском языке, все творения Святых отцов, богослужебные тексты также можно приобрести на русском. Но само богослужение совершается на церковно-славянском, потому что служить на русском – потерять всю красоту, напевность и глубину смысла богослужебных текстов. Незнакомых слов в этом языке всего процентов 20, его не надо заново весь учить, это родной нам язык. Достаточно полугода для этого, если человек будет активно заниматься чтением на церковно-славянском с параллельным переводом или со словарем.

– Но ведь католики поступились латинским...

– Нет, у них до сих пор богослужение совершается на латыни. Здесь как раз вопрос в искажении догматических истин. В результате мы имеем десятки протестантских течений, а католические храмы пустеют и распродаются. Для нас церковно-славянский язык родной, корни одни. А вот в странах неславянских служат на родных для них языках: в Америке – на английском, в Японии – на японском... Но и там стараются сохранить традицию служения на церковно-славянском. От сложного к простому идти всегда легко, но каковы последствия? А у нас сегодня открываются храмы и монастыри. Трудности должны человека стимулировать. Когда облегчаешь человеку жизнь, путь, лишаешь его возможности потрудиться над собой, у него интерес пропадает. В этом весь секрет. А если человеку трудно и удалось в чем-то себя преодолеть, у него появляется интерес и желание идти дальше. А для Бога, конечно, не важно, на каком языке мы к нему обращаемся.

– В церкви наблюдается тенденция омоложения паствы?

– Да, очень много молодежи, людей среднего возраста.

– На вашем сайте я увидела своеобразное бюро знакомств. Что это?

– Это моя была идея. Мы создали страничку знакомств, чтобы помочь православным людям найти свою половинку. Очень трудно в современном мире, далеком от духовно-нравственных идеалов, найти спутника жизни. В увеселительные заведения они не ходят, да и знакомство в этих местах не ведет к свадьбе, чаще это сиюминутные связи. Скромные люди не могут завести с кем-то разговор на улице, познакомиться. Это большая проблема для молодого и верующего человека – найти мужа, жену. Его образ жизни во многом отличается от человека нецерковного: соблюдение постов, хождение в храм, утренние, вечерние молитвы, воздержание от супружеских отношений в период постов. Это нюансы, о которых часто не задумываются, но они становятся камнем преткновения в совместной жизни. В супружеской жизни ведь главное – единомыслие, родство душ.

– Общение в режиме онлайн уже увенчалось свадьбами?

– Да, и люди счастливы. У меня есть еще идея – открыть детскую комнату при соборе, чтобы мамы малышей ясельного и детсадовского возраста могли там их оставить и пойти на службу. Порой маме не с кем малыша оставить, а помолиться, причаститься хочется, малышу же полтора-два часа не выдержать в храме.

– Отец Игорь, вам удалось сохранить старые связи, дружбу с музыкантами, артистами, многие ли из ваших друзей, знакомых, благодаря тому, что вы стали священником, обратились в веру?

– Не многие и были такие, кто, наоборот, отошел от меня. Или им неинтересно со мной стало, или мне. У каждого свой жизненный путь. Но люди, с которыми меня связывала дружба, ни один от меня не отошел. Наоборот, наши отношения стали только крепче. И в радость для меня, когда я принял решение стать священником, а принимал я его трудно, меня поддержали.

– Как долго не решались стать священником?

– Более десяти лет об этом думал и не мог решиться на этот шаг. Потому что шаг бесповоротный, это не профессия, которую можно бросить, когда надоело. Это образ жизни. И друзья меня поддержали, сказали, что пора было принять решение, потому что я давно в церкви. Тех друзей, кто был не крещен, практически всех покрестил лично, некоторых повенчал, их детей покрестил. У нас сохранились тесные дружеские отношения, но я, как был для них Игорь, так Игорем и остался. И не требую к себе никакого почитания особого, чтобы называли батюшкой.

– Хорошо, когда у верующего есть свой духовник, к которому он постоянно обращается за советом, приходит на исповедь. Но возможности такой сегодня, наверное, нет, ведь священников мало. Вероятно, люди известные и здесь стремятся к некой привилегии? Скажем, в вашем лице обрести духовника?

– Лично у меня такого нет, никто именно ко мне на исповедь не рвется. Разве что друзья мои. Конечно, когда человек впервые идет на исповедь, ему очень важна личность священника. Он не понимает пока, что исповедуется не священнику, а Богу, священник играет лишь роль посредника. Я это стараюсь объяснять по мере возможности своим знакомым и друзьям. Но на первых порах помогаю, если человеку легче именно мне исповедаться – не отказываю. Но известных, значимых людей у меня нет в пастве. Обычно я людям говорю: мне некогда, можно обратиться к любому из шести священников. Да и не обращается никто из таких людей. На исповедь надо же искренне прийти. Если увижу в человеке искренность в желании исповедаться, никогда не откажу. Потому что главная задача – помочь человеку сделать этот первый шаг. Это трудно и больно. Потом постепенно начинаешь направлять в нужное русло. У священника главная задача – собой Христа не заслонять. Почему псевдостарчество появляется или младостарчество? Потому что священник консолидирует всех вокруг себя, это неправильно.

– Чем можете объяснить мнение людей, которые возвращаются из Индии, с Тибета, что это очень позитивные религии, а вера христианская мрачна на их фоне?

– Это люди, которые просто не знают православия. Протодьякон Андрей Кураев правильно говорит, что современный наш человек больше разбирается в индуизме, буддизме, знает все про инкарнации, чакры, а что такое покаяние – понятия не имеет. Это духовное невежество. Православие как раз самая светлая религия, которая делает человека свободным от рабства греху. Ведь это должно приносить только радость, когда ты становишься победителем греха, освобождаешься от этих уз. Если говорить об унынии, то оно, наоборот, считается смертным грехом в православии, и мы каемся, что впадаем в уныние или отчаяние. Это смертное, погибельное состояние для души. Господь в Нагорной проповеди говорит нам: «Радуйтесь и веселитесь! Вас ждет великая награда на Небесах!»

– А у вас есть свой духовник?

– У нас даже владыка исповедуется, при необходимости, любому рядовому священнику. В храме, где есть хотя бы два священника, счастливая возможность для них – исповедоваться перед каждой литургией, что мы и стараемся делать. А ведь во многих приходах, вот и брат мой младший служит один, некому исповедаться и священник должен для этого куда-то ехать. Мы не выбираем себе определенного духовника, духовного отца выбрать – было бы замечательно не только для священника, но на всех не набрать, их становится все меньше и меньше.

– Священника можно сравнить с офицером – куда пошлют, там и служит?

– Да, священник, когда его рукополагают, подписывает присягу, как военный, клятву верности церкви. И в числе прочих его обещаний – беспрекословное повиновение правящему архиерею. Дисциплина практически как в армии. Но она означает не строем ходить, это дисциплина, служащая, прежде всего, на пользу церкви. В этом смысл.