Александр Мертен, председатель совета директоров ЧАПа: «Многие бизнесмены заслуживают уважения. Хотя, я считаю, бизнес у нас в стране не совсем с тем лицом»

Обычно интересность гостя рубрики журналисты измеряют тем, сколько времени говорят о нем после встречи. О сегодняшнем герое – председателе совета директоров Челябинского авиапредприятия Александре Мертене – коллегам я рассказывала долго. Интересным было все: и интрига с собственностью в ЧАПе, и работа с нынешними российскими олигархами и даже то, откуда взялась фамилия. И все это во многом потому, что было неожиданным. «Человек "Сибири"» оказался фигурой иного масштаба. По поводу этого мой коллега вполне резонно заметил: «Мы просто привыкли считать первыми лицами владельцев заводов, газет, пароходов».

Небо, самолет, дедушка…

Так совпало, что встреча с Александром Мертеном состоялась в тот день, когда «Уральские авиалинии» сделали свой первый утренний рейс на Москву и стали третьим – после «Аэрофлота» и «Авиапрада» – перевозчиком, получившим этот в буквальном смысле исторический для Челябинска слот. Только последний эпизод эпопеи – борьба между «Аэрофлотом» и ЧАПом (а точнее, с контролирующей авиапредприятие «Сибирью») – два года не сходил со страниц газет. Чуть позже, на пресс-конференции Александр Мертен в присутствии журналистов и областной власти скажет, что у ЧАПа началась новая жизнь.

– Александр Александрович, после того как за последний месяц на московском направлении помимо «Сибири» появилось сразу три перевозчика, журналисты начали гадать, в чем причина столь резких изменений. Собственники, насколько я знаю, остались те же. Может быть, сказалась угроза обладминистрации не продлить с ЧАПом договор аренды взлетной полосы?

– В новой политике ЧАПа, как в любом историческом событии, есть причина, а есть повод. Причин много, и они накапливались давно. Практически все эти два года я и гендиректор предприятия Сергей Солнцев пытались доказать акционерам, близким к авиакомпании «Сибирь», что наличие монополии – это неправильно и нужно давать работать другим перевозчикам. Даже если на московском направлении мы ее сохраняем, то можно открыть другие направления. Доказать это оказалось сложно. Хотя представителей «Сибири» можно понять, им нужно, чтобы авиаперевозчик больше зарабатывал. Но это не устраивало миноритарных акционеров и меня как одного из них, поскольку я и близкие мне компании совокупно контролируют порядка 20 %.

Не устраивало, потому что работаем здесь мы, боремся с проблемами, а выигрывает от ситуации только один акционер. Кроме того, мы были вынуждены постоянно вступать в дискуссию с областной властью на предмет того, что у нас неправильно, и при этом сохранять лицо.

В общем, мы приняли решение, которое оказалось в интересах многих сторон: акционеров, не связанных с «Сибирью», обладминистрации, владеющей взлетной полосой, представителей государства, которое пока является собственником 15 % пакета акций, в конце-концов – населения области. Мы сказали, что открываемся и честно предупредили об этом за месяц других акционеров и саму авиакомпанию «Сибирь», так что для них это не было неожиданностью.

– Говорят, что после такого решения супруги Филевы (владельцы «Сибири» – прим авт.) вызывали вас на ковер?

– Они не могут вызвать меня на ковер (Улыбается.) Потому что я не их сотрудник. Мы периодически встречаемся и обсуждаем текущие проблемы.

– Но вас же называют человеком Филева?

– Это неправильно. В свое время мы действительно достаточно активно работали с «Сибирью», но сотрудником Владислава Филева, его человеком я никогда не был. Хотя в 2001 году он предлагал мне прийти на работу, но подобных предложений поступало много и от компаний, которые своим уровнем развития, доходности, количеством активов намного превосходят «Сибирь». К примеру, в свое время приглашали работать в «Русский алюминий». Но мы с партнерами по юридической компании «Инюркон» в 2000 году как-то выбрали для себя независимый путь консультантов и сейчас работаем с очень крупными предприятиями России. Мне кажется, выбор был сделан правильно.

Что же касается «Сибири» и нашего сотрудничества с ней в Челябинске. Дело в том, что в 2004 году, когда на челябинском авиапредприятии конфликт прежних собственников накалился до предела, один из них – Сергей Яшин – обратился ко мне (в то время я был в Челябинске по делам, связанным с металлургией), попросил посмотреть сложившуюся ситуацию и посоветовать, как ее можно решить. Это было накануне собрания акционеров, на котором должна была смениться власть. Я там поприсутствовал, посмотрел, какие нарушения действующего законодательства есть, какими методами действуют нанятые другим собственником ЧАПа люди. Сделав выводы, что ситуацию изменить можно, предложил Яшину свою юридическую помощь, но он, не обладая достаточными финансовыми ресурсами и уже будучи сломленным шагами бывшего компаньона, сник, сказав, что не готов – нет денег.

Тогда я спросил его, готов ли он к тому, чтобы в конфликт вмешался кто-то более сильный. Он согласился. И я предложил войти в ситуацию Владиславу Филеву как представителю авиабизнеса, обладающему нужными финансовыми ресурсами.

– То есть тому, что контроль над ЧАПом получила «Сибирь», Челябинск обязан именно вам?

– Отчасти – да. В тот момент, честно говоря, я не очень разбирался в разнице между авиабизнесом в небе и авиабизнесом на земле, и мне казалось, что будет лучше, если придет человек из авиации. С Владиславом Филевым мы знакомы с 2001 года, в 2004 моя компания плотно сотрудничала с «Сибирью» по юридическим вопросам, поэтому я и предложил ему участие.

С Филевым мы договорились, что входим в эту ситуацию на партнерских началах – часть своих акций Яшин переоформил на структуры, близкие Филеву, часть – на структуры, близкие мне. И мы вместе начали борьбу уже за свои акции.

– По информации, озвученной вами ранее, у РТФ – номинального держателя акций, имеющего ваши акции и акции Филева, – 68 %. Если у вас около 20 %, есть ли контрольный пакет у Владислава Филева?

– М-м-м… здесь сложный подсчет (Улыбается.) Сейчас, по определенным причинам, мне неинтересно об этом говорить. Когда мы полностью разрешим наши отношения с «Сибирью», тогда эта информация будет совершенно открыта. У меня с Владиславом Филевым нет ни конфликта, ни войны, но есть определенные противоречия – разное понимание путей развития того предприятия, где мы акционеры. Лично к Филеву я отношусь с уважением и признаю, что в вопросе нашего партнерства в акционерном капитале ОАО ЧАП он – старший партнер. Просто я сейчас считаю, что была допущена ошибка. Авиакомпания не должна управлять аэропортом, потому что это всегда ущербно для его развития. Я думаю, что и Филев это сегодня понимает, но такова уж судьба российского бизнеса – учиться на собственных ошибках.

Достаточно вспомнить, что было на челябинском авиапредприятии до прихода «Сибири». Две компании – аэропорт и авиаперевозчик – юридически самостоятельные, но при этом принадлежащие одним лицам. И, конечно, собственники ЧАПа и «Энкора» стремились заработать на авиакомпании и вкладывали деньги прежде всего в нее, а аэропортом практически не занимались. Из-за этого был такой внешний вид, ветхость и все нарекания, что аэропорт в Челябинске больше похож на сарай.

– Насколько с приходом «Сибири» изменилась ситуация?

– Конечно, с того времени какую-то эволюцию ЧАП прошел. Нельзя сказать, что он совсем не развивался, все-таки при условии монопольного положения одной авиакомпании, постоянной нехватки средств, а в последнее время и систематических неплатежей со стороны «Сибири» коллектив выкручивался как мог, и те деньги, которые зарабатывались, шли на развитие аэропорта. Мы сделали ремонт, пусть он не «супер», не капитальный, но все же на вокзал стало приятнее смотреть. Отремонтировали пресловутые туалеты, которые мешали жить нашим бизнесменам (Смеется.) Сделали нормальный VIP-зал. Приобрели хорошую технику для обслуживания самолетов. В общем, за эти два года было вложено и сделано больше, чем за предыдущие 10 лет. В этом смысле можно сказать «Сибири» спасибо за то, что не выжимали из нас последние соки.

– Интересно, какие, на ваш взгляд, перспективы у новой политики ЧАПа? Как, например, быть с представителями «Сибири», которые после объявления «открытости» авиапредприятия покинули его совет директоров?

– Действительно, два члена совета директоров ЧАПа, представлявшие авиакомпанию «Сибирь», написали заявления, что не готовы защищать ее интересы, поскольку они там уже не работают. Как председатель совета директоров я в соответствии с законом об акционерных обществах созвал внеочередной совет, чтобы назначить дату собрания акционеров, где совет будет переизбран. Однако эти люди свои заявления отозвали, наверно, их снова приняли на работу (Улыбается.)

Теперь же мы будем ждать годового собрания, на котором решится судьба совета. Новую политику предприятия уже невозможно изменить, даже если появится другой совет и другой председатель, поскольку это будет незаконно. На сегодняшний день авиакомпании получили исторические слоты – они всегда будут иметь право на них. Я же как акционер за то, чтобы ЧАП активно развивался, и готов не получать какое-то время дивидендов в надежде, что предприятие станет инвестиционно привлекательным, и мы сможем заняться реконструкцией вокзала, покупкой новой техники и так далее. Планов, как развивать аэропорт, очень много – самые разные, вплоть до строительства рядом с ним новых комплексов.

В конце концов, если меня кто-то сменит на посту председателя совета директора, я уйду, зная, что поставил ЧАП на нужные рельсы. Для меня это важно в том смысле, что я был в Челябинске до ЧАПа, буду и после него – убегать точно не собираюсь (Смеется.) Здесь у меня бизнес (агентство «Право и защита» – филиал юридической компании «Инюркон», – прим. авт.), здесь надеюсь воплотить еще ряд бизнес-проектов в разных сферах – торговля, реклама и другие. К тому же здесь похоронен мой дед и до сих пор живет бабушка.

Бизнес по Черному

То, что москвич Александр Мертен появился в Челябинске задолго до момента, когда возглавил ЧАП, и причиной этому были не только родственные отношения, хорошо знают представители областной власти и металлурги. В послужном списке нынешнего 37-летнего руководителя ЧАПа членство в советах директоров Челябинского электродного завода и ММК. Причина заключается в том, что в свое время Александр Мертен возглавлял юридическое управление в Trans World Group – корпорации братьев Черных, контролировавших половину черной и три четверти цветной металлургии всей России.

– Александр Александрович, каким образом вы оказались в TWG?

– Случайно. Среди родственников – и дальних и ближних – юристов у меня нет, и не было, поэтому посоветоваться было не с кем (Улыбается.) Получилось, что, заканчивая Московскую государственную юридическую академию, я работал в налоговых органах. Это были 1993–1994 годы. Выбрал такое место работы намеренно, поскольку тогда специалистов в налоговом законодательстве практически не было – все только зарождалось – и я справедливо решил, что юриста с опытом работы в налоговых органах должны взять с руками и ногами любые бизнес-структуры. Естественно, поэтому задерживаться в налоговой службе не собирался.

Так вот, решившись уволиться из налоговых органов, потому что считал, что в нормотворческой и правоприменительной деятельности уже поучаствовал и нужный опыт получил, шел я как-то по улице и остановился напротив банка. Назывался он «Залог-банк», и я подумал, дай зайду, вдруг там нужны юристы. В тот момент все мечтали работать в банках, всем казалось, что только в банке платят достойную зарплату. Зашел, поговорил с начальником отдела кадров, потом с вице-президентом. В результате, выяснилось, что банк только что купил новый собственник (им была как раз Trans World Group), поэтому меняли персонал. И мне предложили стать начальником юридического отдела и набрать себе сотрудников. Набрал я себе отдел из своих однокашников, с кем мы вместе учились в институте, из надежных ребят (Улыбается.)

В этом составе мы поставили работу юридической службы на правильные рельсы. Потом к нам присмотрелись, сказали, какие мы молодые и перспективные, и поручили отстраивать юридическую работу всех приобретенных TWG банков. Затем, оценив эту нашу работу, отдел преобразовали в юридическую службу самой TWG, и мы начали заниматься вопросами, связанными с деятельностью всей компании.

– TWG в свое время фигурировала в самых разных эпизодах, связанных с переделом собственности. Например, в Челябинской области это была попытка TWG завладеть ЧЭМК через его сырьевую базу в Казахстане. Как вы к этому относитесь?

– Как сказать… В конце 90-х была война компроматов – все пытались решить свои проблемы, поэтому информация появлялась какая угодно. В принципе, это была компания своего времени. В буквальном смысле международная: помимо братьев Черных акционерами компании были англичане – братья Рубены. В 1996 году она являлась одной из крупнейших в России. Думаю, по количеству активов и возможностей с ней мог поспорить разве что Газпром. В основном, конечно, ее интересы были в металлургии. В свое время TWG – это 75 % цветной металлургии и 50 % черной всей РФ. Было и транспортное направление – железнодорожные компании, два своих порта; была своя банковская система – 6 банков в Москве, Братске, Киеве, Алма-Ате. Кроме того, участвовала TWG и в нефтяном бизнесе. Это только в России. Был бизнес и за границей. Например, на компании, TWG принадлежащие, приходилось 80 % всей экспортной выручки Казахстана. Поэтому я свою работу в Trans World Group считаю хорошим этапом с любой стороны – приобретение это опыта или связей, возможностей или известности.

– Почему ушли?

– В конце 1997 года акционеры TWG решили расстаться. И компании к концу 1999 года фактически не стало, но из нее вышли такие мощные холдинги, как «Русский алюминий», например. Часть алюминиевых активов Лев Черной продал Роману Абрамовичу, часть – Олегу Дерипаске, они были партнерами в «Русском алюминии» до тех пор, пока Дерипаска не выкупил часть Абрамовича. Какие-то активы попали в УГМК, какие-то – в «Энергопром». Из TWG вышел Владимир Лисин с Новолипецким меткомбинатом и другие очень известные сегодня бизнесмены.

В 1999 году, когда все активы TWG были проданы, мы с партнерами-юристами ушли из компании, решив стать самостоятельными. Кстати, в «Русский алюминий» меня приглашали работать именно в тот момент.

– Почему не согласились?

– Мы к тому моменту уже выросли. Де-юре наше управление не было структурой TWG, к тому же работая на компанию, мы брали и не связанные с ней проекты. В общем, мы со своими партнерами не сочли нужным куда-то идти, поэтому с 2000 года начали свою абсолютно самостоятельную жизнь. Например, в том же году как самостоятельная компания работали с одним из наследников TWG – «Энергопромом». Проект назывался «Новосибирский электродный завод», в нем с другой стороны участвовали структуры Виктора Вексельберга. В вопросах банкротства НовЭЗа я представлял интересы Новосибирской обладминистрации, поскольку объект был градообразующим и социально значимым, а мне областная администрация доверяла как адвокату. Кстати, в 2001 году один из наших клиентов в Новосибирской области и познакомил меня с Владиславом Филевым. «Сибирь» же из Новосибирска, но тогда, конечно, она еще не была такой крупной компанией, какой стала впоследствии. Мы начали сотрудничать с ними, но как с одним из наших клиентов. Такого, чтобы была только одна компания, на которой все завязано, мы не допускали. Тактика птички тари, живущей за счет крокодила, нам не подходит (Смеется.)

– В «Инюрконе» сейчас работают те же юристы, что и на TWG?

– Костяк остался тем же. Но мы развиваемся, сейчас группа «Инюркон» – это несколько правовых агентств «Право и защита» и адвокатских коллегий «Инюркон», которые находятся в четырех городах – Москве, Новосибирске, Челябинске и Киеве. Нас шесть партнеров, я – управляющий. Но любой юрист, сотрудник нашей компании, который болеет душой за свое дело, тоже может стать партнером. Мы пошли по западной схеме развития юридической компании, когда есть помощники, есть юристы и есть юристы-партнеры, участвующие в управлении и решении вопросов стратегического развития.

– Получается, что вы работали с людьми, которые сегодня входят в первый эшелон российской бизнес-элиты – Абрамович, Дерипаска, Лисин… Есть ли у них некая общая черта, которая позволила им добиться такого положения? Вы чему-нибудь у них хотели научиться?

– Многих знаю, да. Даже с Романом Аркадьевичем не раз встречался (Смеется.) Но я бы не сказал, что у кого-то чему-то учился. Хотя, конечно, все они люди неординарные. Абрамович, например, поразил меня тем, как схватывает мысль на лету: я еще фразу на треть не договорил, а он ее уже заканчивает. Человек действительно с острым умом, быстрой реакцией и железной хваткой, иначе бы он и не стал бизнесменом № 1. Тот же Владимир Сергеевич Лисин – умнейший человек, безусловно… Я думаю, ключевые моменты – хватка, неординарный ум, готовность рисковать и умение договариваться.

– А кто-нибудь из них вам по-человечески симпатичен, может быть, даже дружите? С кем бы в разведку пошли?

– В разведку я бы пошел со своим другом Валерием Жирновым – партнером по бизнесу. Те же, кого сегодня называют олигархами, все по-своему симпатичны, но дружеских отношений у меня никогда не было.

Знать-знали, встречаться-встречались, здороваться-здоровались, какие-то вопросы решали, но дело в том, что эти вопросы я решал с ними не как бизнесмен, а как юрист, как юридический консультант и иногда вопросы решались со стороны их процессуальных противников. Все эти бизнесмены заслуживают уважения. Они своевременно принимали те или иные решения, которые позволили им стать тем, кем они стали. Наверное, своевременность принятия решений и умение предсказуемо рисковать – это черты, которые бы я хотел от них перенять.

Вообще, многие люди в бизнесе заслуживают уважения. Хотя, я считаю, что бизнес у нас в стране не совсем с тем лицом (Смеется.) У нас все немного не так, как у других: где-то отстаем, где-то догоняем, где-то по-особенному. Иногда широта русской души позволяет сделать практически русским французский курорт Куршевель (Смеется.)

– А какое лицо должно быть у российского бизнеса?

– Я считаю, что бизнес должен быть социально направленным, и российским предпринимателям надо ориентироваться не на американскую модель капитализма, а на ее скандинавский вариант. Мне, например, близка Швеция и Норвегия, где социальная защищенность населения очень высока благодаря тому, что бизнес ведет себя ответственно и платит со сверхприбылей дополнительные налоги, которые идут на социальную защиту населения.

Как-то один из моих товарищей, приехав из Швеции, сказал, что там жить неинтересно. Я его спрашиваю, почему. А он: «Представляешь, пособие по бедности – полторы тысячи евро, а больше чем пять тысяч евро в месяц зарабатывать не выгодно – будешь платить дополнительные налоги. К тому же все ездят на «Вольво». Я ему: «И разве это плохо?» А он: «Конечно! здесь я могу ездить на «Мерседесе», а кто-то – на «Жигулях» (Смеется.) Есть вот это у нашего человека… Поэтому, мне кажется, пройдет еще много времени, прежде чем все у нас в стране сложится правильно и люди будут спать спокойно, не думая о том, как найти кусок хлеба. Но в наших общих силах этот временной промежуток сократить, и тут, конечно, очень важна роль государства.

– Но у шведов тоже свои проблемы: очень богатые люди, облагаемые такими налогами, стремятся уехать из страны. Если учесть, что многие русские хотят быть именно сверхбогатыми, шведский капитализм в наших условиях даже как-то сложно представить…

– Ну, хорошо, есть у человека 20 собственных яхт и пять самолетов. А дальше? Я не знаю, может быть, если бы у меня были миллиарды, я бы рассуждал иначе (Смеется.) Все равно всех денег не потратишь, да и не заработаешь. Конечно, хорошо, когда их много – есть выбор, куда потратить, можно на те же социальные вопросы. Мы, допустим, в компании стали чуть больше зарабатывать – приняли решение о повышении зарплаты. Я думаю, это правильно, потому что с людьми, которые помогают тебе зарабатывать деньги, нужно делиться.

Вообще, когда-то, еще учась в институте, я работал в «Макдоналдсе», чего совершенно не стесняюсь. Это было очень интересно. 1991 год, первое совместное предприятие, тогда еще советско-американское. А я хотел посмотреть, как это капиталисты организуют труд. Работал на кухне, на кассе, в зале. Даже в свое время установил рекорд обслуживания: обслуживал на кассе более 130 посетителей в час, хотя стандарт был 60 – по минуте на каждого. Так вот, в «Макдоналдсе» было два девиза, которые я для себя запомнил, – «клиент всегда прав» и «относись к людям так, как хочешь, чтобы они относились к тебе». Особенно хорошо я запомнил последний.

Семейный кодекс

Хотя, по словам Александра Мертена, у него не было родственников-юристов, которые могли бы ему помочь с карьерой, в этой семье оказались люди, связанные с металлургией и авиацией. Впрочем, к его карьере, как выяснилось, это почти не имело отношения. Скорее, к истории страны и даже Челябинска…

– Александр Александрович, у вас, насколько я знаю, интересная семейная история, в том числе связанная и с Челябинском. Расскажите.

– Да, дед мой – Мертен Николай Августович – в свое время попал в Челябинск не по своей воле. В 1941 году он был сюда сослан, потому что его отец по национальности был немцем. Выглядело приблизительно так: «Почему это, Николай Августович, полк отступает? – Так ведь вся линия фронта отступает. – Не-е-ет, это потому что отец у вас немец». Хотя, вообще, он личность, конечно, героическая. В 18 лет был полковником, потом командовал городским отделом ЧК в Ташкенте, после работал в Москве в наркомате тяжелой промышленности у Серго Орджоникидзе. Но началась война, дедушку призвали… к ответу. Прислали сюда, где он занимался строительством наших металлургических гигантов. Тоже не по своей воле. Но потом, когда его реабилитировали, он остался в Челябинске и продолжал строить метзаводы. На пенсию ушел уже одним из руководителей треста. В 1982 году он умер, но до сих пор жива бабушка. Ей уже 95.

Отцу же моему в 1943 году разрешили вернуться в Москву. Он стал инженером-авиастроителем, поэтому я родился в городе Жуковском, и до армии вся моя жизнь в определенном смысле была связана с авиацией.

– Интересно, почему же вы все-таки решили стать юристом?

– Честно говоря, не могу сказать, как я сделал этот выбор. Не знаю. В детстве я любил читать и смотреть детективы. Отец однажды, а к его мнению я всегда прислушивался, сказал, что если бы не война и арест деда, он, наверное, выбрал бы следствие – ему это нравилось. Видимо, это и на меня повлияло. Он меня всегда очень аккуратно воспитывал. У нас даже любовь к одним и тем же футбольным и хоккейным командам.

– В Челябинске национальная идея – хоккей. За «Трактор» не болеете?

– Я всегда больше увлекался футболом, потому что и сам играл – защитником жуковского «Метеора». А хоккей… Я болел за сборную СССР – мы тогда были сильнее всех, а потом, когда начали проигрывать, как-то охладел.

Что же касается «Трактора», в прошлом году меня пригласили на хоккейный матч – «Трактор» играл с ХК МВД. Я сидел в ложе для почетных гостей с руководством города и области. Они так болели, что этот азарт передался и мне – с матча вышел охрипший. Правда «Трактор» тогда проиграл. Сейчас, когда приезжаю в Челябинск, интересуюсь, есть ли хоккей.

Вообще, мы готовы «Трактору» и «Металлургу» оказывать юридическую помощь. Даже бесплатно, потому что спортивное право – это еще неизвестная область. Пример – недавний побег Малкина за границу и невозможность решить правовыми методами вопрос неустойки от западного клуба. Это, конечно, недоработка юридической части.

– Какой вид спорта любимый?

– Футбол и горные лыжи.

– И у вас горные лыжи?

– Нет, это не благодаря моде. Дзюдо я не занимаюсь (Смеется.) Встать на горные лыжи – моя мечта с детства. Всегда, когда шли зимние олимпиады, я смотрел горнолыжные дисциплины – скоростной спуск, гигантский слалом. И научился кататься без инструктора – встал и покатился. Помню, увидел на трассе человека, который очень красиво ехал, остановил его и попросил посмотреть, как у меня получается. Он посмотрел и сказал, сделай вот так, так и так. Я сделал. Потом еще раз его на трассе поймал, и он сказал: «Нормально, катайся». Видимо, у меня благодаря олимпиадам и телевидению появилась такая хорошая теоретическая подготовка (Смеется.) Это был 1996 год. Тогда вся страна играла в теннис, а я почему-то встал на горные лыжи…

– Вы далеко смотрели…

– Да… Правда, нужно было еще отучиться на юрфаке в Ленинградском университете, (Смеется.) а я учился всего лишь в Московской юридической академии. Хотя сначала поступал в МГУ.

– Почему не сложилось?

– В тот год, когда я заканчивал школу, отменили бронь в вузах. Поэтому, когда пришел в МГУ поступать на юрфак и принес свои документы, мне в приемной комиссии сказали: «Вы серебряный медалист – все замечательно». А потом начальник комиссии отозвал меня в сторону и говорит: «Скажу честно, мы тебя завалим, потому что сюда едут поступать со всей страны, а тебе еще в армию идти, и если ты поступишь, то никто не будет держать твое место два года. Так что иди – поработай, послужи, или сделай что-нибудь, чтобы в армию не ходить…»

Но в армию я все-таки пошел. Попал в группу советских войск в Германии. И до сих пор удивляюсь, как меня туда взяли с такой фамилией. Служил в Майсене (это недалеко от Дрездена), в батальоне радиосвязи, что не помешало командованию отправить меня, единственного из батальона, на уборку урожая в Советский Союз, в Орловскую область. Казалось бы, зачем такой маневр, но я всей душой его приветствую.

– ???

– (Смеется.) Просто это был самый счастливый период в моей жизни – ни о чем не думаешь – ты же солдат: одет, обут, накормлен. Каждая ночь – самоволка… Свобода… Русские люди… Мне кажется, что характер я закалил именно там. Хотя это сейчас вспоминается только хорошее, а было всякое. Но люди действительно замечательные. И чем дальше в глубинку, тем они лучше.

Хотя с немцами в Германии тоже было интересно. Обычно мы общались, когда нас отправляли к ним на работу. Наверно, это была мечта всех немцев – русские солдаты работают на них. Надо траншею прокопать – договорились с командиром и вперед. Но даже эти поездки к ним для любого солдата было счастливым временем, потому что на первом году службы всегда хочется есть – а работа у немцев начиналась именно с того, что сначала тебе давали кофе и булочку. И вообще были постоянные перерывы на обед. Меня еще тогда это поражало: у них все хорошо, все есть, но когда они успевают работать, если у них столько перерывов на обед (Смеется.)

– И после всего этого вы все-таки стали юристом…

– Еще учась в десятом классе я на общественных началах подрабатывал в Жуковском городском суде – разносил повестки, смотрел дела. Попросился я туда сам, специально, чтобы понять, ту ли профессию выбираю. И там я понял, что это мне действительно интересно. Поэтому после армии, уже набравшись большого жизненного опыта, я пошел в Московский юридический институт, потом его переименовали в академию. Сначала я хотел работать либо в прокуратуре, либо в следственных органах. Во-первых, романтика – погони, засады, во-вторых, гражданское право тогда еще не было развито, поэтому 90 % выпускников специализировались на уголовном праве. В суде же мне работать не хотелось: казалось, что судья выступает только арбитром, смотрит на подготовленность сторон и не более. Наверно, пугала перспектива осудить человека, который виноват лишь в том, что следствие плохо готово.

А потом наступило 25 декабря 1990 года – судьбоносный день для многих юристов. Тогда были приняты союзные законы о собственности, о предприятиях, предпринимательской деятельности – и начало набирать обороты гражданское право. Развал СССР, новые российские законы и желание многих заняться бизнесом этот процесс только ускорили. Соответственно, поменялся и вектор выпускников юридических вузов. В общем, тогда я понял, что следователем не буду. Ну, а остальное вы уже знаете.