Владимир Хомяков, народный артист России: «Никаких интриг, никаких рекомендаций, пришел человек с улицы, и ему поверили»

Сегодня, 2 марта, одному из любимых музыкантов челябинской публики – народному артисту России Владимиру Хомякову – исполнится 55 лет. 3 марта в новом органном зале «Родина» состоится его юбилейный концерт. И совсем не за горами другая дата – почти 30 лет имя Владимира Хомякова неразрывно связано с челябинским органом. Не раз приходилось слышать, что Владимир Хомяков верит в судьбу. Судьба у него, как у любого очень талантливого и невероятно требовательного к себе человека, непростая. Но удивительно красивая, как и сам этот человек.

– Владимир Викторович, в Челябинске только что завершился уникальный фестиваль «Джаз на большом органе». Приглашенные вами музыканты остались довольны?

– Все довольны. И атмосферой, и приемом, и публикой – как она слушала, реагировала. Многие, вернувшись домой, уже написали какие-то приятные слова о том, что замечательный был фестиваль, не хуже предыдущих. Но голландский органист Яспер ван’т Хоф захотел сделать страничку о фестивале на своем сайте и попросил меня прислать отзывы, публикации, а я в Интернете, к сожалению, ничего не нашел кроме анонсов. У нас почему-то сошла на нет, в отличие от других городов, такая практика, когда во время фестиваля в прессе каждый день появляются репортажи, разборы концертов. И не дай бог, если кто-то из музыкантов плохо выступил, его разнесут в пух и прах. Или отметят, что какой-то музыкант играл здорово. Но последнее скорее касается европейских стран. Причем там это происходит даже если фестиваль проходит в небольшом городке.

– Думаю, вас услышат наши музыкальные критики и журналисты. Кстати, челябинцы уже могут надеяться, что через два года вновь состоятся концерты «Джаза на большом органе»?

– Думаю, об этом мы узнаем тоже через два года, к тому же кризис начался.

– Трудно ли было убедить руководство филармонии, что такой необычный фестиваль, которого нет нигде в мире, возможен в Челябинске?

– Нет, надо отдать должное генеральному директору филармонии Алексею Николаевичу Пелымскому, он с ходу понял перспективность этой задумки, заинтересовался и во многом благодаря его поддержке у нас все состоялось в 2004 году.

– Скоро у этого фестиваля в Лейпциге появится конкурент?

– Думаю, произойдет это не раньше января 2017 года. И не уверен, что там фестиваль состоится в таком же масштабе, как у нас. Скорее всего, он будет скромнее. Фестиваль в Лейпциге – идея органиста Давида Тимма, который, кстати, блестяще выступил у нас. Он говорит об этом уже не первый год, но там затянулось открытие исторического здания церкви Лейпцигского университета, где в свое время работал Бах. Здание было разрушено и уже несколько лет его восстанавливают. Но внимание к нему такое пристальное и особенное, что архитекторы до сих пор спорят, как оно должно выглядеть. Орган уже заказан и частично сделан, а строительные работы еще не закончены. Давид надеется, что к концу этого года здание будет готово.

– А пока приятно сознавать, что в Челябинске есть что-то, чего нет нигде, – фестиваль «Джаз на большом органе».

– Это вообще из области фантастики, уникальный случай. Хотя идея возникла благодаря конкурсу в Ганновере, который так и остался единственным. Но у нас это не конкурс, это просто фестиваль.

– И впервые в этом году «Джаз на большом органе» завершился ночным гала-концертом.

– Ночь – это время для импровизаций, голова работает хорошо, рождаются какие-то новые идеи. На гастролях я люблю ночные репетиции – никто не мешает, все спят. А во время ночного концерта у всех было какое-то праздничное настроение. Все получилось красиво.

– Что в кулуарах фестиваля говорилось о разнице в звучании органа в старом и новом концертных залах, ведь большинство музыкантов принимали участие в первых фестивалях?

– Здесь столько всяких нюансов – больших и маленьких плюсов, минусов… Впечатление у всех органистов хорошее. Звук, который они слышат во время игры, очень приятный. А вот слушатели, которые хорошо знали старый зал, пока не все чувствуют себя уютно в новом. Многим кажется, что в старом зале благодаря сводам звук был богаче, обволакивал со всех сторон, хотя акустика нового зала очень близка к церковной. На Западе много церквей с плоским потолком. И ощущения там такие же, как в нашем новом зале. Очень большой плюс этого зала – достаточно длительная реверберация, близкая по продолжительности к идеальным трем секундам. Причем плавное затухание звука не исчезает даже тогда, когда зал переполнен.

– Хотите сказать, что в храме Александра Невского при переполненном зале этот эффект исчезал?

– Представьте себе, это так. Очень неприятно было там при переполненном зале отмечать некоторую сухость акустики. Не знаю, с чем это связано. Это вообще очень сложная вещь – создать зал с хорошей акустикой. В этом деле любые расчеты не гарантируют результата. Кроме того, к результату надо еще привыкнуть, понять. Нюансов большое множество.

– Какие нюансы нового зала вы уже отметили для себя?

– С одной стороны, надо сказать, что, к сожалению, того качества звучания органа или голоса на записи компакт-дисков, которое давал прежний зал, достигнуть на новом месте, скорее всего, будет не реально. Это грустно сознавать. С другой стороны, сейчас орган расположен более правильно по отношению к слушателям. Первый ряд «не дышит» в затылок органисту. В новой акустике стало гораздо естественнее тембральное сочетание рояля и органа. А это важно, потому что много хорошей музыки написано для рояля и органа. В старом зале эти инструменты как-то не очень «дружили». Многим нравится как звучит хор в новом зале.

Что касается джаза, импровизационной музыки и участия других инструментов в ансамбле с органом – здесь тоже есть большой плюс. Как-то я играл в старом зале в ансамбле с очень известным перкуссионистом. И как я его не просил – учесть акустику и не форсировать звук, с его темпераментом это было невозможно. В процессе импровизации он конечно «завелся», и орган просто исчез, барабаны его заглушили полностью. Здесь же барабанщик может не стесняться и в полную силу использовать установку, органу это не мешает. На заключительном концерте «Джаза на большом органе» в этот раз была целая группа ударных, и все прошло хорошо. И чем больше будет таких плюсов, тем скорее не только я, но и все наши постоянные слушатели будут все больше любить этот зал.

– Кстати, в марте состоится еще один фестиваль – «Дни Баха на Южном Урале». Как сложилась афиша?

– Хорошая будет афиша, и я особенно рад, что в ней есть концерт выдающегося мастера из Швеции Ханса Фагиуса. У каждого органиста есть какие-то кумиры, для меня этот музыкант является абсолютным авторитетом в том, как нужно исполнять Баха. В январе 1993 года на его мастер-классе в Уфе во время Второго фестиваля «Новое органное движение» я еще раз убедился, что его трактовки – это замечательный пример для подражания. Особенно, когда собственный взгляд на какие-то произведения еще не сформировался. И это мнение разделяют очень многие органисты по всему миру.

– Сейчас в зале «Родина» все время аншлаг?

– Так было и в старом зале, когда он открылся. Года три там это продолжалось, огромное количество желающих услышать орган и увидеть зал. А потом остались просто любители музыки. Это естественно. Чтобы поддерживать постоянный интерес к органным концертам, нужно создавать определенный «голод» для слушателей, как это делали в 60–70-е годы в Риге, когда после реставрации открылся Домский собор. В то время там был главный администратор зала, сказавший гениальную вещь, которая звучала приблизительно так: «Если на улице в очереди за билетами людей меньше, чем внутри во время концерта, – бей тревогу». Это разумная концертная политика – искусственный дефицит. Если публику перекормить, то интерес пропадет.

– Владимир Викторович, как был пережит вами 2014 год, когда орган демонтировали в старом зале и он ждал готовности нового?

– Даже не хочется об этом вспоминать, это был не лучший год в моей жизни.

– Гастролей, надеюсь, было достаточно?

– В том-то и дело, что их не было. Все же планируется заранее. А я в том сезоне не стал планировать гастроли, потому что в мае собирались демонтировать орган, и мне хотелось сыграть как можно больше концертов в Челябинске, чтобы слушатели могли проститься со старым залом. Планировал сделать еще записи с моим давним партнером саксофонистом Игорем Паращуком. Но закрытие старого органного зала действительно было внезапным. И это был явный перегиб, можно было спокойно демонтировать орган в мае, не тратя ничьих нервов.

– Но вас активно привлекали к работам над акустическими проектами нового зала?

– Да, пожалуй, можно так сказать. И с архитекторами мы все обсуждали, и со специалистами по акустике. Могу даже похвастать: идея сделать окна в органном зале принадлежала мне. В первоначальном проекте они были не предусмотрены. Представьте, если бы не было окон… Это не только экономия электроэнергии днем, но и атмосфера совершенно другая. Кроме того, была задача поставить орган как можно выше, и я предложил вариант сцены как в Архангельском органном зале, – в двух уровнях.

– А модернизация органа?

– Не очень люблю слово «модернизация», но здесь в мои планы вообще никто не вмешивался. План составлялся мной и обсуждался с немцами. Я учитывал их соображения, их пожелания. Они – мои. Результатом изменений в органе я доволен. Очень важен момент современного программирования, хотя это слово тоже не очень подходит органу. Сейчас процесс подготовки органа к исполнению произведений, когда органист подбирает тембры, регистры, облегчился намного, стал удобным и быстрым. Меньше стало писанины, которая занимала много времени. И ассистенту работы стало меньше, снизился риск, что ассистент испортит концерт.

– Есть такой риск?

– Конечно. В прежнем нашем органе от ассистента зависело очень многое – от его ловкости, расторопности, опыта. Поэтому, когда приезжали иностранцы, всегда я ассистировал. У меня достаточно большой опыт, первые 10 лет я вообще ассистирировал всем подряд.

– Кстати, ваши поклонники возмущаются тем, что вы с вашими заслугами ассистируете другим музыкантам?

– Вы знаете, в работе ассистента ничего унизительного нет. Просто слушатели не совсем понимают функцию, которую ассистент выполняет. Они думают, что товарищ просто перелистывает ноты. Это неверно. Работа ассистента и музыканта – практически ансамблевая игра. Порой ассистент должен быть просто виртуозом. (Смеется.) Бывает такое, что на конкурсах ставят даже двух ассистентов. Причем все нужно сделать вовремя, там доли секунды играют роль. Иначе будет неловкая пауза, стык, который может просто разрушить общую музыкальную картину. Именно поэтому я играю без ассистента уже много лет. Просто решил отказаться от этого риска. Боязнь ошибки ассистента заставляет быть все время начеку, а это отвлекает от музыки.

– С техническим обновлением нашего органа эта проблема ушла?

– Работа ассистента на нашем органе стала уже не такой сложной, поэтому мои услуги, считаю, не нужны. Теперь все комбинации органист может предусмотреть заранее. Есть специальное устройство – секвенцер, органисту достаточно нажать одну кнопку, чтобы поменять сразу любое количество регистров. Что, кстати, ассистент физически не сможет сделать вручную. И у меня сейчас есть желание расширить свой репертуар романтической музыки, потому что появилась возможность играть это полноценно, делая подробную регистровку с большим количеством смен.

– Мне показалось, что участники этого фестиваля «Джаз на большом органе» вообще творили чудеса.

– Очень многое в жанре импровизации зависит от качества инструмента. Если инструмент удобен, звук вдохновляет, все работает, то это сказывается и на качестве исполнения. Но и времени для репетиций перед фестивальными концертами было достаточно. Для тех, кому нужно было дополнительное время, разрешалось заниматься всю ночь.

– Стало быть, слава челябинского органа, как одного из лучших в России, это не легенда и не реклама?

– Нет, как он был одним из лучших инструментов в России, таким и остался, слава богу.

– Почему нам так повезло, ведь фирма Hermann Eule сделала много инструментов?

– Удачное стечение обстоятельств. Я так думаю, когда строили наш орган, в этой фирме была очень хорошая команда. В истории любой фирмы бывают такие золотые времена, когда подбирается наиболее интересная команда в силу разных причин. Кроме того, огромный интерес у них вызвало само здание храма на Алом поле. До этого в СССР им пришлось строить органы в неорганной акустике, поэтому понять – хороший инструмент или нет, – было очень сложно. Если акустики нет, то получается звучание баяна. А здесь появилась возможность построить инструмент в хорошей органной акустике, и они постарались использовать эту возможность по максимуму. Сделали просто люксовый инструмент.

– По звучанию?

– Не только по звучанию, но и по устройству. В нашем органе даже внутри все так же красиво, как и снаружи – отделка панелей, пола… Просто этого никто не видит. Сейчас на внутреннее убранство органов стали меньше внимания обращать, мода такая. А внутри нашего органа все как в квартире – очень красиво. (Смеется.) Заходи и живи. Фрау Ойле лично приезжала на открытие нашего органа, ей, кстати, недавно 80 лет исполнилось, но она по-прежнему держит руку на пульсе фирмы, хотя руководят всем ее племянница с мужем. Так вот, она приезжала и показывала орган не только снаружи, но и внутри. Лично провела экскурсию для членов приемной комиссии. Благодаря этому умению качественно делать органы, фирма Hermann Eule (она находилась в ГДР), когда Германия объединилась, спокойно выдержала конкуренцию. И сейчас это одна из ведущих фирм Европы. Они выигрывают такие тендеры, о которых другие фирмы могут только мечтать.

– Вы знали об этом преимуществе, когда решили стать органистом Челябинской филармонии?

– Когда я в 1986 году приехал в Ригу к Гунару Далманису и сказал, что собираюсь работать на органе фирмы Hermann Eule, он принял меня как родного сына. (Смеется.) Потому что «Ойле» это «Ойле». Когда люди совершенно далекие от этих материй начинают заявлять, что мы перенесем орган в короткие сроки в любое помещение, лишь бы потолок был высоким, представляете мои ощущения?! Такое впечатление, что попал к папуасам.

– Когда гастролируете, есть особо любимые залы и особо любимые инструменты?

– Даже трудно все перечислить. Общепринятое мнение, что органный репертуар очень невелик. Это большая глупость. На самом деле, книга органного репертуара – это толстенный том. Органной литературы гораздо больше, чем фортепианной, потому что орган старше фортепиано. Поэтому и количество органов огромно. Раньше можно было сказать, что в любом большом городе Европы органов больше, чем в СССР. Сейчас уже так не скажешь, в последние годы в России наблюдается просто какой-то органный бум. Каждый год строится по несколько органов, причем инструменты очень интересные. Есть экспериментальные проекты. К примеру, совсем недавно в Йошкар-Оле открылся оперный театр, который одновременно является еще и органным залом. На месте царской ложи там установлен орган первоклассной французской фирмы из Страсбурга «Альфред Керн и сыновья» – его основная часть на месте ложи, и две части – по бокам от сцены. Это гибрид оперного театра и органного зала, такого нигде в мире нет. Автор идеи и главный консультант – выдающийся музыкант, ректор Казанской консерватории, органист Рубин Абдуллин.

– В связи с вашим юбилеем я бы еще раз хотела напомнить читателям о другом счастливом стечении обстоятельств – как вы оказались в Челябинске?

– Это действительно в какой-то степени судьба. Я вообще фаталист по натуре. (Улыбается.) Судьба в том смысле, что я оказался на Урале в то время, когда еще не был решен вопрос, кто из органистов персонально здесь будет работать. Мало того, когда я демобилизовался (а служил я в Чебаркуле), у меня было время до самолета, чтобы зайти к Марксу Борисовичу Каминскому. Так звезды повернулись, что директор филармонии был на месте, что он меня выслушал. Все было очень просто – никаких интриг, никаких рекомендаций, пришел человек с улицы и ему поверили. Наверное, у Маркса Борисовича сложилось какое-то благоприятное отношение ко мне после нашего разговора. Но он поставил условие – нужен органист и органный мастер в одном лице.

– И вы решили стать органным мастером.

– Мой одесский учитель Валерий Львович Рубаха дал хороший совет – ехать в Ригу. Гунар Робертович Далманис пригласил меня приехать на стажировку летом, но тоже поставил условие – необходимо уметь настраивать фортепиано. И я отправился на стажировку в Чернигов, на фортепианную фабрику. Получил там четвертый разряд настройщика. Быстро освоить профессию помогло то, что я уже умел настраивать клавесин. Сейчас уже нет этой фабрики, вообще никаких инструментальных фабрик ни на Украине, ни в России нет. Получив сертификат в Риге, я отправил его Каминскому и стал ждать вызов. Зимой 1987 года привезли в Челябинск орган, в конце марта 1987 года пришел мне вызов, а 11 апреля 1987 года я оформился на работу в Челябинскую филармонию. Через полторы недели приехали немцы и начался монтаж органа.

– То есть в апреле 2017 года будет еще один юбилей – 30 лет работы в Челябинске?

– С небольшой отлучкой в Калининград, но можно сказать, что это была командировка. (Смеется.)… Да. И это правильно, что я уже был в Челябинске, когда начали монтировать орган. Мастер должен с самого начала быть рядом с органом, если не строить инструмент, то хотя бы помочь его монтировать.

– Во время нашего разговора я все время думаю еще и об инструменте, который стоит сейчас в вашей гримерке – фортепиано Petrof превратилось…

– … в пианино с ножной клавиатурой. В нашем зале будет репетировать еще и камерный хор, плюс гастролеры, количество наших с Ларисой Тимшиной репетиций сократится. Поэтому я вынужден был сконструировать этот инструмент, чтобы можно было репетировать, когда сцена занята.

– Это ваше изобретение?

– Не совсем. Педаль и скамейка принадлежали нашему органу. А механику придумал мой друг – замечательный органист и органный мастер, который сейчас живет в Германии, – Юрий Крячко. Это его идея. Я немного по-своему сделал, но с ним советовался. Благо, что моя маленькая гримерка располагается под самой крышей органного зала (можно на двери написать «Карлсон»), звуки в зал не проникают. И меня это устраивает. Конечно, это не полноценная замена органа, но все-таки можно заниматься здесь в любое время.

– Этот год будет очень насыщен концертами?

– Конечно. Мне это очень нравится.