Елена Калужских, режиссер, профессор ЧГАКИ: «Надо не опускаться, а поднимать»

Есть в Челябинске Елена Калужских. И есть ее дитя – мастерская новой пьесы «Бабы». Не всякий в нашем городе видел спектакли этого режиссера и этого театра, но всякий слышал их имена. Окрыленная успехом в Лондоне, Берлине, Лионе, Праге, Москве..., попыталась Елена Калужских не только по сути, но и по форме сделать свой театр профессиональным в родном Челябинске. Не получилось. Воистину нет бренду места в своем отечестве. Где, как и чем сегодня живет мастерская «Бабы»? Значим ли гендерный вопрос в творчестве? Зачем учителю заглавная буква? Что спасает от депрессий, истерик и комплексов «женщину на краю Европы»? Об этом и многом другом мы говорили с профессором ЧГАКИ, кандидатом педагогических наук, известным театральным режиссером Еленой Калужских.

– Актер Валерий Баринов как-то сказал: «В последнее время мне все больше нравятся женщины-режиссеры. Мужчины вообще все время пытаются доказать свою состоятельность, а мужчины-режиссеры – особенно. Просто комплекс превосходства какой-то. У режиссеров-женщин этого нет. К тому же они более конкретны, чем мужчины, и не устраивают истерик, которые наблюдаются у мужчин». Если это так, то что же спасает от комплексов и истерик хрупкого и одновременно сильного режиссера?

– Фестивали. Это как глоток мощного позитива. Ты приезжаешь, например, в Лион – культурную столицу Франции, выступаешь на одной сцене с известными мастерами, и тебе говорят, что ничего подобного вообще никогда не видели, тебе ставят высокую оценку. Ты в этом купаешься и потом еще долгое время живешь этими эмоциями, то есть получаешь ту компенсацию для продолжения пути, которая так необходима.

– Нет опасности, что фестивали разрушат ваш собственный стиль, заставят менять и меняться?

– (Смеется.) Тупо копировать – это не про меня, и мой стиль разрушить уже невозможно. Конечно, фестиваль – это сгусток новых идей, которые наталкивают на свой собственный поиск. Это, скорее, созидание. Каждый свой новый спектакль я пытаюсь сделать не похожим на предыдущий. Ну, действительно, раз уж денег мне за это не платят, так надо хотя бы удовольствие от собственного творческого роста получать. (Смеется.) И зрителям открываешь новые горизонты, и людей за собой ведешь. А иначе зачем все это?

– Челябинский зритель сегодня дает почувствовать, что «Бабы» – это бренд?

– Мне кажется, уже нет такого человека в городе, который не знал бы о нас, не слышал. Последняя премьера показала, что интерес к нам растет. Зал учебного театра академии на 450 мест был переполнен, люди стояли в проходах. Так было, когда мы представляли чешско-русский проект «Европа. Женщина на краю. Женщина в сердце». Но я убедилась, что для аншлага всегда нужна мощная реклама. А на нее зачастую не хватает ни сил, ни времени, ведь основная моя работа – педагогика. Поэтому постоянный наш зритель – студенты Челябинской академии культуры и искусств, и порой в зале сидит человек пятьдесят. А спектакли мы играем постоянно – каждую среду.

– Часто упрекают, что ваши спектакли не для всех?

– Не все принимают мое творчество, кто-то в восторге, кто-то остается равнодушным, невозможно на всех один блин испечь. Но я учу своих ребят – надо не опускаться, а поднимать.

– Ваша публика – студенты, молодое поколение?

– Вчера на спектакль пришли и зрители среднего возраста, и старше. Я переживала: сейчас начнут уходить... Но нет, никто не ушел. Возможно, они не все поняли, что я пыталась вместить в этот спектакль, но что-то же их удержало, заинтересовало.

– У вас, наверное, очень дешевые билеты?

– Смеетесь? Какие билеты? Коробочка для добровольных пожертвований. Вчера нам за спектакль пожертвовали 270 рублей. Когда девчонки стоят с этой коробочкой и выслушивают: «А у нас денег нет», мне всегда так неловко и я предлагаю пускать всех подряд. Что решат какие-то 100 рублей? А человек пришел на спектакль, возможно, потому, что ему это очень важно в данный момент. Как оттолкнуть? Конечно, всякий труд должен оплачиваться, но, вероятно, миссия театра моего такова – не может он быть коммерческим, время еще не пришло.

– Был период, когда вы поставили цель обрести собственную сцену и постоянную афишу. Почему не получилось?

– Да, очень хотелось уйти от постоянной борьбы внутри себя. Когда твои актеры не получают ничего за свою работу в спектаклях и вынуждены бегать на пять других работ, чтобы жить, а ты не можешь от них ничего требовать, потому что ничего не можешь дать взамен, кроме любви к творчеству. И я чуть ли не еженедельно стала ходить к министру культуры области Владимиру Макарову. Он пытался определить нас под крыло филармонии. В итоге мой бывший однокурсник Алексей Пелымский сказал: «Лена, если ты добьешься своего и Макаров даст мне такой приказ, я просто уволюсь, я не возьму театр и ответственность за вас на себя». Понять его было несложно. Обращалась я и в областную администрацию, и к представителю президента России в Челябинске... Ничего не получилось. Не хватило сил стучаться во все двери, настойчивости не хватило. Ходила я по кабинетам, а попутно задавала себе вопрос: а готова ли ты подчиниться? Ведь покровительство – всегда палка о двух концах. Обретая государственный статус, ты должен быть готов к тому, что тебе будут диктовать определенные условия. Однажды британский консул профинансировал мой спектакль, но поставить надо было «Дворовую девчонку». И это был компромисс. Потому что пьеса была не суперкачественной и мне надо было найти ход, чтобы спектакль получился интересным....

– Так ли уж плохо остаться под крылом родной академии?

– Однозначно ответить на этот вопрос невозможно. С одной стороны, внутренняя борьба, о которой я сказала, продолжается. А с другой, это мое естественное житие и я знаю, что Владимир Яковлевич Рушанин, если приду к нему с просьбой о помощи, пусть частично, но профинансирует поездку на фестиваль. Вот случился кризис, и у всех настали трудные времена. А у меня этого кризиса нет. Мы съездили на фестивали в Лион, в Ереван, давали мастер-классы студентам университета искусств Таджикистана. Исполнилось театру 10 лет, мы получили премию от академии. У нас есть свой угол, где костюмы хранятся, есть гримерка, есть две сцены. Много ли это? Да, много. И свободы моей под крылом академии никто у меня не отнимает. Прошел пик молодости, когда хотелось всего и сразу. Я научилась радоваться тому, что есть.

– Кто-то недавно назвал вас еще и хорошим менеджером. На постановку премьеры этого сезона «Там, где нет солнца» вы получили грант Фонда Форда?

– Это уже второй грант Фонда Форда, первый мы получили на чешско-русский проект. Благодаря гранту спектакль «Там, где нет солнца» получился очень ярким, богатым, с костюмами ручной работы. Это документально-художественный проект о женщине Севера. Наша Яна Кривоспицкая ездила в экспедицию в ХМАО, привезла кучу интервью, стихи и песни Марии Вагатовой, которые мы используем, орнаменты, образцы костюмов, платки. Но что такое выиграть грант? Это написать кучу бумаг, защитить идею, а потом отчитаться. Не всегда хватает сил на гранты. Идей много, но их надо разработать, выстроить, оформить. А еще нужно уметь держать удар, если откажут, и не останавливаться.

– Есть ли подобные фонды в России?

– Знаю о Фонде Прохорова. Есть, наверное, и еще прекрасные меценаты. (Смеется.) Может, они любят тех, кого выгодно любить? А в Челябинске у «Баб» один меценат – родная академия культуры и искусств.

– Почему, на ваш взгляд, так мало женских имен в российской режиссуре?

– В Европе их тоже единицы. Еще и поэтому, наверное, к нам такой огромный интерес. Не каждая женщина ради профессии может отказаться от семьи. Для меня такой выбор невозможен. У меня есть семья, есть ребенок, и каждый день возникает вопрос: что сегодня на ужин? Эти обязанности для меня первичны. Театр – это только моя жизнь, не касающаяся моей семьи. Просто мне повезло – я удачно совмещаю любимое дело с заботой о семье. По молодости и мне казалось, что дело важнее, и я таскала дочь в учебный театр. Теперь она его просто ненавидит. Сейчас бы я так уже не сделала, понимание приходит с годами. Вот почему иногда говорят, что внуков любят больше, чем детей. Конечно же, это не так, просто в зрелом возрасте мы осознаем свои ошибки и пытаемся внукам отдать то, чего не дали детям.

– Ваши актрисы не стремятся найти работу в других театрах?

– Наша Юлия Резниченко уехала в Москву, но работает не по профессии. Она мне сказала: «Не могу работать в других театрах, потому что там все не так, и я знаю, как должно быть». Поэтому она решила для себя: если не наш театр, то никакой.

– Через ваши руки курс за курсом проходят студенты, среди которых наверняка много ярких, талантливых. Казалось бы, вы должны ими пополнять свой театр и выпускать большие, густонаселенные спектакли...

– Все та же проблема: что я могу им предложить? Бесплатный труд? Поэтому мои выпускники едут в театры страны – в Питер, Москву, Пермь (театр «У моста»), в Курган, Ижевск, Томск, даже в Нью-Йорк. Ирина Печенкина работает там в одном театре с Еленой Соловей. Это у меня отдельная гордость. Мой пятикурсник Семен Филиппов сейчас работает с Сергеем Федотовым (Театр «У моста». – прим.автора) – это надо еще умудриться – и получает прекрасные отзывы. Без ложной скромности, сегодня моя фамилия работает не только на мастерскую новой пьесы «Бабы», но и на учеников. Меня знают в стране и ко мне адресно приходят, приезжают учиться.

– Востребованы ли ваши ученики в Челябинске?

– Это один из парадоксов. Только сейчас люди начинают глаза открывать. Каждый год приглашаю на дипломные спектакли в академию, но никто кроме Виктории Мещаниновой не приходит. И сейчас Валентин Париев, Антон Ребро работают в Камерном театре. Нынче, правда, Владимир Оренов приходил на один спектакль. Моя Лена Будякова сейчас проходит практику в ТЮЗе, у Розы Захаровны Орловой. А по стране мои выпускники давно нарасхват.

– Творческая школа без учителя с именем – не школа. У вас ведь тоже был именно такой учитель?

– Виктор Александрович Дель, который сейчас в Германии. И курс у нас был звездный: Гарик Стрелков, Инга Оболдина, Алексей Пелымский, Елена Рыжанкова, Елена Ожиганова, Ирина Шурмина, которая сегодня работает с детским театром в Челябинске, и серебряные маски всегда у нее... Нас на курсе всего было 12 человек, и добрая половина из них – люди, признанные в стране и не только.

– Можно сказать, что школа Елены Калужских – продолжение той школы?

– Только так. Это питерское направление, Виктор Александрович аспирантуру окончил в Петербурге, учился у Кацмана и Товстоногова. Действенный анализ – это оттуда. И для меня это бесспорно.

– Он видел ваши спектакли?

– Они с женой приезжали в Берлин, когда мы месяц гастролировали в Германии: Аален, Лейпциг, Берлин. Я жутко волновалась, как перед экзаменом, хотя мы выдержали конкурс на уровне Табакова и Калягина. Это были Дни культуры России в Германии в 2003 году. Сначала Виктор Александрович сказал, посмотрев «Солдатские письма»: «Что ты привезла? Я тебя такому не учил!» А потом признался, что открыл для себя две вещи: «Я ненавижу ТЮЗ за то, что там девочки играют мальчиков, терпеть не могу это перетягивание груди, а здесь девчонки играют парней, и никто мне не морочит голову, я вижу, что это девушки, но при этом за каждой из них угадываю того парня, его судьбу, я этому верю, и меня это потрясло. И второе: ты прекрасно знаешь, что я ненавижу монологи, я их сокращаю по максимуму. А твой спектакль состоит из монологов и так держит мое внимание – это поразительно». Вот я сейчас повторяю его слова, и у меня мурашки, так они волнуют меня. Это высшая оценка Учителя с большой буквы. Мы до сих пор переписываемся, созваниваемся, нет ни одного года, чтобы я не поздравила его с днем рождения. Я ценю и люблю моего учителя.

– Ваши ученики платят вам тем же?

– Наверное, поэтому и мои ученики ко мне относятся так же. Курс, который выпустила год назад, не могу оторвать от себя. Они постоянно звонят, пишут, приезжают – так необходима им моя подпитка. Я даже шучу, что от этой зависимости пора лечить. (Смеется.) Недавно собрались 20 учеников с курса, приехали отовсюду на 10-летие театра. И все спрашивали, какие я чувства испытываю, глядя на них? Гордость, конечно же, и счастье, что они востребованы, что их любят и хвалят, ставят в пример. Значит, я максимально выполнила свой учительский долг.

– Слышала, вы прошлой весной защитили кандидатскую диссертацию. Это требование академии?

– Это мой трудный характер – все начатое надо довести до конца. В 1999 году я окончила аспирантуру и вбила себе в голову, что надо защититься, хотя тот же Владимир Яковлевич Рушанин говорил мне: «Елена Васильевна, вы ваковский профессор, вам это не нужно. Мы вас знаем, любим и ценим». Но это не про меня история. Только пройдя через все, я задала себе вопрос: «А надо ли это было делать?»

– С однокурсниками своими дружите?

– С годами все сложнее обзаводиться новыми друзьями. Уже не расскажешь новому человеку какие-то вещи о себе так просто, как это можно давнему другу рассказать. Дружба на всю жизнь, по-моему, складывается именно в студенческие годы, когда все вместе и все легко, и все впереди. Поэтому самыми близкими подругами остаются Инга Оболдина, Лена Карпачева, она в Аше работает, и Лида Тухшерер, с которой еще в училище вместе учились, сейчас она в Германии. Мы не теряем связи, звоним друг другу, в гости ездим. Все остальные – просто хорошие знакомые. А с актрисами моими уже складываются материнско-дочерние отношения. Из последних встреч открытием для меня стала художница Виктория Мухамедовна Питиримова. Она открыла для себя мой театр, а я благодаря ей открыла многое в мире изобразительного искусства. Виктория Питиримова для меня – другая планета, как и Ольга Пона. Но это очень родственные планеты.

– У вас есть верное лекарство от депрессии?

– К сожалению, я от нее не застрахована. Мне муж всегда говорит, когда впадаю в уныние: «Ты счастливая женщина! У тебя есть все! Ты всего добиваешься! Что тебе еще нужно?» Конечно, он прав. Сейчас вот мой новый курс начинает меня радовать. И когда сегодня говорят: «Вот у вас прошлый курс был, такие все замечательные ребята!», я отвечаю: «И эти такими же будут». Это, наверное, и есть мое лекарство.

– Слушаешь вас и понимаешь, что конца театру нет, что он и не собирается умирать, что молодежь вовсе не деградирует. Или это лишь замкнутый мир, а вокруг все намного тревожнее?

– Это вопрос для меня и моих учеников. Очень часто они пишут о том, что вспоминают мою установку: уметь вокруг себя создавать пространство. Не пространство должно формировать тебя, а ты его создавать, и тогда будет комфортно. Только ты можешь отдать то тепло и любовь, которые вернутся. Это трудно сделать на всей территории, можно создать лишь оазис и постепенно его расширять. Вот они уехали в Москву и пишут: «Да такого в Москве вообще нет, ваше место там!» И гордыня во мне начинает говорить, и обида за непризнанность. А ведь по большому-то счету неважно, где ты находишься – в Москве, Челябинске, Лондоне. Надо просто делать свое дело и притягивать к себе людей. Чем больше притянешь, тем больше в мире будет хороших людей. Пусть это и будут те три копейки, которые я должна отдать миру. Кто-то же должен причинять людям добро.