Гульнара Сабитова, учитель русского языка и литературы гимназии №10, финалист конкурса «Учитель года – 2010»: «Я изначально мыслила себя как человека, который будет работать с детьми»

В последние несколько месяцев она часто плакала от избытка чувств и все время говорила «спасибо». Хотя это мы должны беспрестанно благодарить ее – за педагогический талант, за силу и стойкость, за непосрамленную честь Челябинской области, имя которой, благодаря ей, вновь прогремело на всю Россию. За то, что ей не все равно, какими будут наши дети. Гульнара Сабитова всегда знала, что будет учителем. Но о том, что она станет «Учителем года», даже не догадывалась.

«Самые лучшие учителя – вне формата конкурса»

– Ходят слухи, что на конкурс «Учитель года» вы попали случайно. Это так?

– Мне очень сложно ответить на этот вопрос. Я не знаю, чем руководствовалась администрация школы, отправляя меня туда. Когда в конце прошлого года директор Юлия Викторовна Смирнова обратилась ко мне с предложением защитить честь нашей гимназии – да, для меня это было неожиданностью. И уж конечно, тогда ни она, ни я не предполагали, что я целый год буду участвовать в конкурсе. Я вообще думала, что на районном этапе я благополучно завершу эту эпопею. Но так вышло, что после районного этапа я попала на городской, а потом на региональный и российский...

– Какие моменты с российского этапа вам запомнились?

– Если в положительном смысле, то самое хорошее впечатление осталось от общения с коллегами. По сути, мы были конкурентами и ехали в Москву с мыслью, что будем соперничать. Это и предполагает формат конкурса. Но, когда мы познакомились, оказалось, что у нас достаточно сплоченная команда. Там было 74 человека, и дружить, близко общаться со всеми было невозможно конечно, но те люди, с которыми удалось познакомиться близко, подарили мне пример удивительного человеческого общения.

Мне кажется, что учитель должен быть не только профессионалом, но и очень хорошим человеком. Так же, как и врач, священник. И эта нравственно-этическая основа, возможно, даже важнее его профессионального мастерства. Потому что это те вещи, которые дети считывают моментально, они чувствуют это. Наверное, совсем неважно, какой ты человек, если ты работаешь на заводе со станками, важно лишь, умеешь ли ты совершать определенный процесс. В школе так не получится.

И вот те педагоги, которых я встретила на конкурсе, – не только профессионалы, но и очень хорошие люди. Мы помогали друг другу, делились наработками – теми самыми, которые привезли с собой для того, чтобы выиграть! Делились мыслями, идеями, притчами. Вот это человеческое отношение и есть самое сильное впечатление.

Что касается приема в Москве, это тоже очень мне запомнилось, однако уже скорее с отрицательной, чем положительной окраской. Да, нас никто не встретил в аэропорту. Да, официальная часть была очень холодной. В последнее время много говорят о статусе учителя, о дискредитации его образа. Когда мы приехали в Москву, я поняла, откуда дует ветер: при таком отношении к учителю у руководства страны, в столице, не может сложиться никакой другой образ в целом в обществе.

– Говоря о нравственных качествах учителей: когда вы вернулись в Челябинск, почувствовали зависть коллег?

– Мне повезло: два с лишним года назад я попала в очень хорошую школу. И те люди, с которыми я работаю, тоже не только профессионалы, но и просто хорошие люди. И то, как меня поддерживали, когда отправляли на конкурс, как помогали, как встречали… На вокзале собрались директор, завучи, мои ученики и их родители, скрипичный ансамбль… И вот эта радость коллег, которые подходили и говорили: «Я так горжусь вами!» так, как будто выиграли они или очень близкие для них люди, она говорит о многом.

Когда сотрудники городского управления образования пришли поздравить меня с победой, то я сказала им в ответ: у нас все такие учителя, просто так получилось, что именно я случайно попала в этот конкурсный поток. С моей точки зрения, самые лучшие учителя (не в обиду будет сказано тем, кто участвовал в конкурсе вместе со мной), самые настоящие как раз находятся вне формата конкурса. Они просто не пойдут туда, но, даже оказавшись в игре, придутся не по формату.

– Вы уже поступили в автошколу? Или подаренные вам автомобили обходятся без водителя? (за свои победы в «Учителе года» Гульнара Сабитова получила ВАЗ-21015 и «Ладу «Калина». – Прим. авт.)

–.За лето я не нашла время закончить курсы. Машины стоят, я не готова ездить ни на той, ни на другой. Здесь отчасти моя принципиальная позиция: я не очень люблю автомобили в принципе, которых, мне кажется, и так много на улицах Челябинска, чтобы увеличивать их количество. Когда я получала первую машину, мои друзья смеялись и говорили: ну это как безногому велосипед – то есть не нужен.

«Интернет – это неизбежное зло»

– На конкурсе темой вашего классного часа была «Жизнь реальная и жизнь виртуальная». Вы подводили детей к выводу о том, что виртуальная жизнь является частью нашей реальной жизни. Как вы относитесь к тому, что сегодня дети так много времени проводят в Интернете?

– Для меня Интернет – это неизбежное зло. Потому что за этой другой жизнью теряется ощущение жизни настоящей. За десять лет работы в школе я имею возможность наблюдать современное поколение в развитии. К сожалению, они все меньше и меньше видят мир вокруг себя, перестают быть внимательными к тому, что происходит. Они не умеют слышать другого человека. И вот появилась реальность другая, в которой проще, в ней не приходится решать проблемы реального мира, в котором сложнее. Она еще больше уводит от ощущения реальности, еще больше уводит человека от человека.

– Так, может быть, это закономерные изменения? Просто сформировалось новое поколение с новым типом сознания?

– Может эти изменения и закономерны, но мы должны понимать, что имеет смысл говорить о регрессе. Упрощается язык, упрощаются взаимоотношения, упрощается мышление.

– Языковая свобода в интернет-среде отрицательно сказывается на грамотности детей. Как вы боретесь с небрежным отношением к языковым нормам?

– Знаете, я только сейчас поняла, почему я выбрала русский язык, а не какой-нибудь другой предмет. Тогда это было скорее интуитивно конечно, но сегодня я могу это аргументировать. У Мартина Хайдеггера есть такое высказывание: «Язык – дом бытия». Так вот, если нищ и грязен наш язык, таково будет и наше бытие. И это факт. Получается, что если мы пренебрежительно относимся к родному языку, на котором говорим и думаем, то мы бессознательно презрительны и к пространству, в котором живем, к людям, которые нас окружают. Поэтому не может быть патриотов, не любящих языка. Так же как не может быть патриотов, не знающих и не любящих истории своей страны, но это уже другой вопрос.

И если ребенок чувствует это уважение к языку в учителе, то тогда и в нем потихоньку будет формироваться такое же уважение. И оно не будет формальным.

– У вас есть странички и на «Одноклассниках», и «В контакте». Что для вас лично значат социальные сети?

– На «Одноклассниках» я бываю достаточно редко, и эта сеть для ограниченного, минимального общения – с теми, людьми, с которыми я не могу по какой-то причине общаться лично или по телефону. А «В контакте»… Для меня, как для учителя, важно знать, чем живут дети, которых я учу. И этот сайт – возможность открыть их с другой стороны, увидеть в других обстоятельствах, возможность неформального общения.

У Януша Корчака есть несколько правил, достаточно жестко сформулированных для нас, взрослых. Право подобных формулировок он купил ценой собственной жизни. Вы знаете, наверное, эту историю, когда в Польшу пришли немцы, они сгоняли евреев в концлагеря. И дети из Дома сирот, в котором директором был Януш Корчак, их было около 200 человек, были отправлены в концлагерь. Корчаку предложили бежать по поддельным документам, он был уже очень немолодым человеком, очень известным педагогом. Но он отказался и поехал вместе с детьми, окончив свою жизнь в газовой камере лагеря Треблинка. Так вот, Корчак достаточно жестко формулировал многие вещи, и одно из первых прав, которые он называл для детей, – это право ребенка на смерть. То есть на риск. Я думаю, не каждый взрослый может легко принять такое право. Корчак говорил, что одно из главных качеств взрослых по отношению к ребенку – это внимание. Полнота внимания – это и есть полнота любви. Внимание дает возможность увидеть ребенка таким, какой он есть, – не шаблонным, как мы привыкли его воспринимать, не как марионетку, действиями которой мы можем руководить. А видеть того живого человека, который существует в реальности. Так вот, «В контакте» отчасти дает мне такую возможность. Я не скажу, что использование этого сайта раскрывает ребенка – ничего подобного! Но одну из сторон его жизни позволяет увидеть.

– Вам близка идея: когда педагог регистрируется в соцсетях и начинает общение со своими учениками, он несколько понижает свой авторитет в их глазах?

– Мне кажется, это во многом зависит от учителя. То, о чем вы говорите, может произойти и в реальном общении. Я такое наблюдала. Я видела реальное общение взрослого и ребенка, когда происходило это снижение авторитета. Очень много зависит от учителя.

Есть такой модный термин – фасилитация, влияние личности учителя на изменение результативности деятельности детей. Это очень важный момент. Мои дети прекрасно знают, как нужно себя вести в общении со мной, другими взрослыми, потому что они знают меня и мои требования. Когда мы встретились в первый раз, это был четвертый класс. Все ребята из хороших семей, где их любят, холят, лелеют, воспитывают. Первый день я просто наблюдала за тем, как ребята здороваются, за их поведением и поняла, что такой уровень общения между нами, который предлагается с их стороны, невозможен. Поэтому на второй день я встала в коридоре и запускала в класс по одному только после того, как я и ученик поздоровались по-настоящему. Учила их здороваться. «Здравствуйте, Гульнара Николаевна» – «Здравствуй, Маша». Проходит. «Здравствуйте, Гульнара Николаевна» – «Здравствуй, Дима». Проходит. «Здрасьте» – идет в конец очереди. Научишься здороваться – подойдешь снова.

Они еще не умеют уважать, они еще только здороваются. Это элементарно.

Дети знают и видят меня, а я вижу их. Отчасти поэтому, когда говорят о современном статусе учителя – негативном, отрицательном – я могу сказать, что не чувствую на себе давления. Только косвенно, но не в реальном общении с детьми или их родителями.

«Школа такова, каково общество»

– Одной из причин понижения статуса педагога вы уже назвали отношение государства.

– Да! Так получается, что та политика, которая идет в сфере образования – я могу говорить только о последних пятнадцати годах – к сожалению, не делает лучше современную систему образования. Альберт Швейцер говорил: «Мое знание о мире пессимистично, но моя воля к жизни оптимистична». Вот мое знание о современной системе образования, к сожалению, пессимистично. Настолько, что последние несколько лет я всерьез размышляю о том, а есть ли мне место в этой системе. И как только я пойму, что не хочу работать в современной школе, потому что меня не устраивает этот формат, эти условия, это отношение – я уйду. Другое дело, что я люблю эту работу. Может, я не так хорошо умею это делать, как мои коллеги-учителя, к которым я с глубоким уважением отношусь, например, Елена Михайловна Шадрина, заслуженный учитель России, Людмила Анатольевна Конькова, Людмила Ивановна Журавлева – преподаватели из педагогического университета… Я прекрасно понимаю, что до их уровня мне идти и идти. Но я люблю эту работу.

– И вы готовы идти?

– Это будет зависеть не только от меня. Это во многом будет зависеть еще и от ситуации в стране и в системе образования. К сожалению, наблюдая своих коллег сегодня, я понимаю, что нам всем сложно, мы вынуждены выживать. Что способствует снижению нашего статуса? Это отношение государства в первую очередь. Потому что все прекрасно понимают, какова зарплата учителей, какова их нагрузка, какова бумажная бюрократическая работа, которую вынужден выполнять каждый учитель, отнимая реальное время от общения с учениками и тех задач, которые стоят перед ним первоначально. Моя задача как учителя – научить ребенка, как классного руководителя – помочь в его воспитании. А из-за журналов, отчетов, конспектов мне просто некогда серьезно заниматься этим.

Конечно, свою роль играют и средства массовой информации. Как правило, негативную. Какое количество фильмов, формирующих положительный образ учителя, создается сейчас? Последние лет пять я постоянно нахожусь в цейтнотном состоянии, очень ценю время, и для меня потратить час-полтора на фильм – значит потратить его на хороший фильм. Я человек, придирчиво относящийся к кинематографу, и далеко не каждое кино буду смотреть.

-- На такое кино, как сериал «Школа», жаль тратить время?

-- Да, в сериале «Школа» я посмотрела первую серию и закрыла для себя эту тему, потому что, если собрать все плохое, что есть во всех людях и показывать в образе одного человека, то, конечно, это будет отчасти правдой, но только отчасти. Режиссер, который снимет о таком человеке фильм, невольно будет лгать, и это будет видно. То же самое, мне кажется, с этим сериалом. В современной школе масса проблем. Но есть два фактора, которые мы должны учитывать. Во-первых, невозможно все проблемы разных школ показать на примере одной. Это ложь, таких школ нет. А второй фактор: в современной школе нет ни одной проблемы, которой нет в современном обществе. И мы должны отдавать себе отчет в том, что сегодняшняя школа такова, каково сегодняшнее общество. И требовать, чтобы она была другой, – нелепо. Более того, мне вообще кажется, что школа – образование, образовательное система, образовательный институт – это очень консервативная система. Отказаться от того, что нажито годами, очень легко – в один миг. А все это потом восстанавливать – даже то, что было, я уже не говорю о движении вперед, будет гораздо сложнее, практически невозможно. То лучшее, что есть сегодня, мы сохранили еще со времен советской системы образования. То худшее, что есть – это веяние времени. Только с пониманием таких элементарных вещей что-то может начать меняться.

– Если не педагогика, в какую сферу деятельности вы бы обратились?

– Я размышляла на этот счет. Наверное, я была бы художником.

– Вы когда-нибудь занимались искусством?

– Нет, только на самом примитивном уровне.

– В школе русский язык и литература были вашими любимыми предметами?

– Нет. Я много читала, но литература не была моим любимым предметом. Я и школа – мы шли рядом, иногда соприкасаясь, иногда расходясь… Все больше параллельно. А в педагогический я поступила потому, что изначально мыслила себя как человека, который будет работать с детьми. Когда я была маленькая, я хотела работать в детском саду. Стала старше – захотела работать в начальной школе. Потом в среднем, старшем звене… До вуза в своих желаниях не дошла, потому что там уже не дети все-таки.

– Как вы считаете, сегодняшние школьные списки литературы полноценны?

– А они разные у каждого учителя. Учебники – и те разные, в зависимости от программы. Я, например, даю список внеклассного чтения на год. Я знаю, что такую практику поддерживают многие учителя-филологи. Там обязательно есть произведения, которые мы будем проходить, плюс обязательные произведения для внеклассного чтения, плюс произведения для чтения по желанию. И списки эти достаточно большие. Несколько колонок на листе формата А4. И сами произведения объемные. Делается это не только для детей, но и для родителей, чтобы помочь им в этом информационном пространстве художественной литературы сориентироваться самим и понять, что будет лучше для ребенка, потому что они же непрофессионалы и не обязаны знать нужных авторов.

– Формируя эти списки, на какой литературе вы делаете акцент?

– На разной. В первую очередь это классика, потому что без основы не может быть никакого роста. Я сейчас, в этом интервью, не могу ничего рекомендовать. Ведь дети разные, родители разные. У того же Корчака есть такая фраза: «Я не знаю, как могут воспитывать неизвестные мне родители неизвестного мне ребенка в неизвестных мне условиях». Причем, не «хотят» или «должны», а могут воспитывать. Поэтому давать абстрактно невозможно никакие советы. Тех детей, с которыми я работаю, я знаю, кого-то больше, кого-то меньше. И я их учу на уроках литературы, поэтому им я имею возможность что-то рекомендовать. Всем остальным – нет.

– Если положение вещей таково, что к каждому ребенку нужен индивидуальный подход, и даже признанные педагоги говорят об этом, разве можно тогда теоретизировать педагогику?

– Те же Корчак или Песталоцци говорили о том, что педагогика – это практика. Она не бывает теоретической. Это реальная практическая работа с реальными детьми. Другое дело, что мы можем описывать этот опыт. Методика – это то, как я могу применить реально существующий прием в работе с реальным ребенком. А он может не всегда сработать. На конкурсе члены жюри меня спрашивали: «Вы так хорошо знаете методику преподавания?» На что я им отвечала: «Иногда я знаю, как сделать правильно, я делаю, и это срабатывает. В другой ситуации я знаю, как делать правильно и поступаю наоборот – и срабатывает это. В третьей ситуации я не знаю, как делать, я делаю интуитивно. И может сработать это. Но далеко не всегда может сработать и первое, и второе, и третье». То есть здесь все очень индивидуально. Но не знакомиться с реальным опытом реальных педагогов мы не можем, потому что это то, чему они научились на протяжении своей жизни, те выводы и формулировки, к которым они пришли в результате своего практического опыта. У нас, практикующих сегодня учителей, они могут быть совершенно другими, но не знать их – тоже нелепо. Это все равно, что идти в незнакомый лес без проводника, без карты местности.

– Вы очень часто цитируете Корчака. Почему вы выбрали его в свои профессиональные ориентиры? На кого еще из педагогов вы равняетесь?

– Его представление о детях в какой-то степени пересекается с моим представлением. Далеко не во всем, конечно, то есть, это не значит, что я легко и бездоказательно могу принять всего Корчака. Но очень многое из того, что он говорит, для меня является близким. Когда я читала Корчака, я понимала, что это – та дорожка, по которой иду я. Более яркого имени из истории педагогики я, наверное, для себя не отмечу. Ну а имена тех людей, которые много значат для меня сегодня, я уже называла.

«Уважайте каждую минуту ребенка»

– Для одного из заданий конкурса вы использовали текст «Рождественской звезды» Пастернака. Вам близок этот автор, или стихотворение было выбрано из вполне конкретных соображений?

– Так получилось, что в декабре, то есть накануне районного этапа конкурса, мы со старшими детьми готовились к олимпиаде и анализировали это стихотворение. И как-то очень хорошо у нас пошел анализ, очень неожиданно, ярко. Я уже знала, что буду участвовать в «Учителе года», где придется проводить мастер-класс. Так вот «Рождественская звезда» очень хорошо легла под этот формат. Я написала задание меньше, чем за час. Но я не специально выбирала Пастернака, хотя его творчество мне очень нравится, особенно поздние стихи.

Позже я написала уже другой мастер-класс, по Пушкину. Но когда передо мной встал выбор, я прочитала и тот, и другой материал и поняла, что буду показывать Пастернака. Во-первых. Пастернак – это не Пушкин, Пушкина знают все. Но это, конечно, внешняя, формальная причина. Просто анализ «Рождественской звезды» получился таким серьезным, таким похожим на меня, на мое восприятие жизни, на уроки, которые я веду. Он был не вымышленным, он вышел из жизни. Именно поэтому мне казалось, что Пастернак для мастер-класса будет более гармоничным.

– Говорят, что вы очень строги к себе. В чем это проявляется?

– Я бы не сказала, что я уж очень к себе строга. Просто свои недостатки видишь лучше сам, чем те люди, которые находятся рядом с тобой. Я единственный ребенок в семье, поздний ребенок. Понятно, что я избалована, упряма, с достаточно сложным характером. Это не строгость по отношению к себе, это реальность.

– Вы религиозный человек?

– Я верующий человек.

– Как вы относитесь к введению в школьные программы Закона Божьего?

– Очень осторожно. У нас многонациональная страна. Я очень много рассказываю ребятам о православии и православных праздниках. Ведь я литератор, а практически вся русская литература уходит своими корнями в православное миропонимание. И те мусульмане, которые есть в моем классе, очень адекватно, спокойно, видимо, хорошо относясь ко мне, воспринимают мои рассказы. Дети, к сожалению, не знают элементарных вещей, которые являются основой и культуры – русской и мировой, и литературы – русской и мировой. Для того, чтобы понимать произведения, например, Толстого или Достоевского, нельзя не знать православия, его истоков. Но в отношении введения в обязательную программу Закона Божьего нужно быть очень осторожными.

– «Любовь превозмогает все» – это один из ваших жизненных девизов?

– Я не скажу, что жизненных. Меня попросили выбрать девиз в рамках конкурса, и я его выбрала. Это слова апостола Павла.

– И какую историю любви вы считаете наиболее пронзительной?

– Любовь ведь бывает разная. Если говорить о любви двух людей, то для меня очень необычны чувства Толстого и Софьи Андреевны. Очень сложно, очень драматично, потому что люди эти очень разные. Но, несмотря на это, они все же сумели прожить всю жизнь вместе, как бы она ни складывалась в последние годы. Сумели сохранить нежность друг к другу. Если говорить о любви к детям – то это история Корчака. Образец любви к Родине – Шмелев. Его «Лето господне», «Солнце мертвых».

– И напоследок: существует ли какой-то свод универсальных советов для родителей?

– Могу посоветовать им читать Корчака! В его книгах прекрасные советы. И первый совет – «уважайте каждую минуту ребенка, ведь она умрет и никогда не вернется. Раненая – будет кровоточить, убитая – будет тревожить призраком дурных воспоминаний».

Уважайте его слабость, уважайте незнание. Относитесь с уважением ко всему тому, что представляет в ребенке жизнь.

Помните о том, что нет детей, есть люди, но с иным пониманием мира, с иным багажом информации, опытом. Относитесь к себе, как к ребенку, которого вы должны понять и воспитать в первую очередь, – тогда вы сумеете понять и воспитать другого.

Будьте внимательны, полнота внимания и есть любовь.

Не торопитесь наказывать и поощрять.