Артем Краснов «Сальса.Che»

Когда мне предложили написать книгу про челябинцев, которые занимаются сальсой, я сказал: «Это странно... Я ничего про это не знаю». Мне предложили прийти в танцевальный зал и попробовать самому. Так началась наша работа над книгой, писать которую оказалось очень легко. Танцевальный зал насквозь пропитан живыми историями, оставалось лишь перенести их на экран ноутбука...

В конце сентября в школе кубинского танца «Пепо и Фидель» произошло событие, которое в этот же вечер спровоцировало бурное, до склок, обсуждение на форуме.

«Вроде интеллигентные люди – и такое…», – возмущался некто Олег Паньков.

«А чтобы ты сделал, если бы вот так с твоей женой?», – интересовалась у него посетитель по имени Ольга Суханова.

«Как не крути, а это позор», – вторила Олегу модератор Марина Шавель.

Мнения разошлись настолько сильно, что через три часа тему пришлось закрыть, а потом и вовсе удалить вместе с едкостями, которыми разгоряченные спорщики пытались пригвоздить друг друга.

Кто-то горячо поддерживал Артура, иные называли пижоном, идиотом и предлагали репрессивные меры. К сожалению, как это бывает, мало кто из спорщиков видел происшествие лично. А случилось вот что.

* * *

За несколько минут до начала занятия Артур сидел за столиком в зоне отдыха студии танцев CosmoDance, и через просветы между матерчатыми ширмами наблюдал финал тренировки предыдущей группы, в которой занимались исключительно девушки.

Они двигались плавно, словно журавли в брачный период – гнулись к полу, вспархивали, делали мах руками, а потом внезапно опрокидывались и вставали на шею, вытягиваясь в свечу.

Сколько же нужно тренироваться, чтобы бесстрашно делать шпагат, стоя на голове? От одного взгляда на них сгорало десять килокалорий, а наутро болели мышцы.

Тем временем в зоне отдыха становилось все оживленнее. В дальнем зале закончилось занятие хип-хоп группы, и ее малолетние участники, одетые как Эминем, толпились возле барной стойки, где им наливали бесплатной воды.

Приходили одногруппники Артура по школе сальсы «Пепо и Фидель», но, почти не зная имен друг друга, держались особняком.

В ту секунду, когда девушки-журавли закончили занятие и, свернув коврики, потянулись мимо ширм в зону отдыха, в этот момент внимание Артура приковал негромкий, возбужденный голос за спиной.

– … Глянь, глянь, вон обезьянка!

Он обернулся. На диванчике сидел парень лет двадцати пяти, коренастый, в дорогой рубашке и полупрозрачных солнцезащитных очках. Он сдавленно ржал, теребя за рукав приятеля. Тот кривился:

– Да, в натуре, макака!

Объектом их издевок была невысокая девушка, которая только что вышла из раздевалки и направлялась в их сторону. Девушка – ее звали Оксана – наверняка слышала данное ей определение, заметила и смеющиеся рожи, но ответила лишь сдержанной улыбкой.

Щеки Артура стали гореть. Он вскочил так, что стул бряцнул металлическими ножками, и схватил парня в дорогой рубашке за волосы. Ровный газон на его голове плохо подходил для подобного хвата, и Артур посильнее стиснул пальцы, пригибая голову соперника вниз. Оцепенев от боли, тот хватался за ладонь, тихо ноя.

– Извинись, – сказал Артур ему в ухо и резко отдернул руку.

– Ты попутал что ли? – заорал парень, и присутствующие враз замолчали.

Он вскочил, растирая голову.

– Ты че, в натуре? Ты больной?

Он ухватил Артура за майку и получил удар наотмашь, от которого очки в тонкой оправе соскочили с переносицы. Мотнув головой, он выбросил кулак так быстро, что Артур успел лишь дернуться в сторону, получив по левой скуле. В носу появился неприятный металлический запах.

Пока Артур приходил в себя, между ним и соперником выросла спина Юрия Павловича, который оттеснил парня в дорогой рубашке к барной стойке у входа в зону отдыха. Тем временем, кто-то крепко держал за руки самого Артура.

– Э, э, разошлись, – приговаривал Юрий Павлович, пытаясь ухватить взбешенного парня за плечи. Тот отбивался и кричал:

-Ты стрелки что ли хочешь, урод?!

Его осипшие угрозы еще долго неслись из вестибюля, а потом, уже слабее, с лестницы.

Артур притянул к себе Оксану. Она заглядывала ему в лицо взволнованно:

– Ты с ума сошел?

– Извини – ответил он.

Их оценивали десятки глаз, и тишина в зале подразумевала какое-то продолжение. На него смотрели непонимающе, а то и вовсе брезгливо, но были у присутствующих и сочувственные взгляды.

Артур вдруг совершенно успокоился и отчетливо произнес:

– Друзья, я прошу прощения, – он посмотрел на часы. – Кажется, занятие началось?

Толпа зашелестела, и с некоторым сожалением начала рассеиваться. Маленькие эминемы и девушки-журавли потянулись к раздевалкам. Группа Артура прошла за ширмы в танцевальный зал, главным украшением которого было огромное, почти до потолка зеркало.

Инструктор Ксения хлопнула в ладоши:

– Поехали! Разминка!

* * *

Юля не застала начало конфликта и видела лишь, как Артура придерживали двое худощавых парней в белых майках. Его лицо в этот момент, злое и решительное, напомнило ей Артура, которого она знала семь лет назад. Наверное, именно так он и выглядел в момент их последнего разговора, после которого оба предпочли забыть о существовании друг друга.

Сомкнутые губы, тонкий нос и черные, яростные глаза. Выражение, от которого начинаешь жалеть его и ненавидеть одновременно. Маска хладнокровия, проступающая на лице сразу после вспышек гнева. Все это было знакомо, как и досадное осознание того, что она о нем так ничего и не узнала.

Стычка произвела на Юлю сильное впечатление, которое она постаралась скрыть, затерявшись за спинами зевак, когда Артур извинялся перед публикой.

Занятие сальсой в их новичковой группе началось, как обычно, с разминки. Юля старательно гнула шею влево, затем вправо, запрокидывала голову назад так, что тяжелые волосы падали на спину. Шейные позвонки тихо похрустывали, и с каждым наклоном головы становились податливей.

В паузах между упражнениями Юля украдкой смотрела на Артура через зеркало: за исключением красного пятна на скуле, ничто не напоминало о недавней вспышке гнева. Тонкие, немного женственные черты лица, упрямые брови, естественная беспорядочность его длинноватых волос, словно раздутых морским ветром… Артур по-прежнему привлекал ее внимание, как яркая вещица, но Юля с удовлетворением отметила, что за прошедшие семь лет выработала иммунитет к подобной эстетике. Она смотрела на него, словно через витрину, которая делала их сосуществование безопасным.

Ему уже исполнилось 32, но он, оказалось, не повзрослел. Та же татуировка в форме жаворонка на правой руке. Спортивные часы на левом запястье, на другом – стильный, но бесполезный кожаный браслет. Майка, которая подчеркивала гуттаперчивость его тела. Дорогие, нарочно затертые джинсы с шикарной бляхой на поясе. Какие-то побрякушки на веревочках вокруг шеи. Тот же характерный, немного пижонский жест, которым он откидывал волосы со лба.

Он по-прежнему выглядел как какой-нибудь серфингист, разве что лицо немного осунулось и глаза обозначились темной каймой. Но эта изможденность, пожалуй, лишь добавляла колорита.

Разительная перемена произошла не в его внешности. Юлю удивило другое: он стал спокойнее.

Его вечная готовность менять других и себя, даже когда ситуация не предполагала перемен, уступила место терпимости к людям, словно теперь он жил параллельно им. Даже появление Юли, которое, казалось бы, должно повысить градус его эмоциональности, не вызвало ни малейших всплесков. Поначалу она опасалась дискуссий на тему, кто кого бросил, думала даже уйти из школы или сменить группу, но с каждым днем в ней росло удивление, почему он ведет себя так, словно пережил амнезию.

Он не дистанцировался от нее, не игнорировал и как будто не скрывал их связи, но вел себя так ровно, что никто – даже его супруга Оксана – не смогли бы заподозрить в Юле бывшую.

О супруге Артура стоило сказать отдельно. Та характеристика – «обезьянка» – что дал Оксане парень в красивой рубашке, была не так уж далека от истины. Лицо ее было, по меньшей мере, странным, а если говорить совсем уж прямо – некрасивым. Губы, подбородок, нижняя часть щек выглядели припухлыми, как у пятилетнего ребенка. Верхняя половина, наоборот, была взрослой, даже старческой, с близко посаженными глазами. Каждый элемент ее лица, взятый по отдельности, мог бы быть красивым, но в их комбинации было что-то неправильное, непропорциональное.

Ее лоб морщинился, когда она удивлялась или досадовала. Она была ниже Артура, не полная, но какая-то слишком коренастая, и когда группа делала упражнения на подвижность тазобедренных суставов, кривизна ее ног бросалась в глаза особенно сильно. Она двигалась если не как обезьяна, то уж точно как папуас.

Юля могла предположить лишь одно: Артур выбрал ее, чтобы сыграть на контрасте, подчеркнув собственную внешность… Впрочем, на отсутствие внимание он не жаловался никогда, так что смысл затеи все равно оставался туманным.

Группа начала отрабатывать шаги, сначала на месте, затем «линейку», румбу, касино.

– Вес на согнутую ногу! На согнутую! – повторяла инструктор Ксения в майке с оранжевой надписью «Займись со мной сальсой». Ее бедра двигались легко, словно качались на волнах. Она была худенькой и очень проворной.

Кто-то коснулся Юли локтем. В зеркале она увидела Влада, который то ли случайно, то ли намеренно дрейфовал в ее сторону. Юля сместилась влево, оставляя ему пространство, но через несколько тактов Влад снова подступил так близко, что сквозь музыку стало слышно его пыхтение.

От него остро пахло потом, и может быть, причина была в синтетической мастерке, которую он не снимал, судя по всему, чтобы не демонстрировать залу майку с влажными пятнами в районе подмышек. В этой мастерке и с хитрыми лисьими глазами, он походил на карманника с рынка.

Инструктор Ксения хлопнула в ладоши:

– Так, теперь разбейтесь по парам. Мальчики, вас меньше, поэтому приглашайте.

Влад тут же ухватил Юлю за ладонь.

– Как ты позавчера доехала, нормально? – спросил он, непонятно улыбаясь.

– Нормально.

Влад выгнул спину, обхватил талию Юли одной рукой, другой задрал ее ладонь выше головы и, кривляясь, повел куда-то между других пар.

Юля вырвалась:

– Да прекрати! Это не вальс.

– Какая разница, – гоготнул Влад, довольный своим шоу.

Ксения щелкнула пальцами и обратилась к ним:

– Послушайте, повторяю еще раз: корпус – на партнера, между руками – тазик с соусом «Сальса», под мышками – как будто два апельсина. Вот так…

Влад не слышал ритма, вернее, и не старался его слышать. Ксения считала:

– Раз, два, три… Пять, шесть, семь… Раз, два, три… Пять, шесть, семь…

Влад дергал ногой на четвертый такт и, сильно, до боли, сжимал Юлину ладонь. На его мокром лице читалась удовлетворенность.

Юля работала риэлтором, и среди клиентов попадались разные люди, иногда подозрительные. Был бывший зэк с руками, синими от «росписи» – так он называл татуировки. Два месяца она провела в компании самовлюбленного предпринимателя, который разбогател быстрее, чем разобрался, зачем ему нужны деньги. Был пожилой полковник в отставке, настойчиво предлагавший разделить с ним старость в новой квартире.

Юля привыкла к намекам мужчин, но если чьи-то ухаживания становились слишком навязчивыми, она без труда проясняла ситуацию: помогали строгий костюм, скромный макияж и собранные на затылке волосы. Но в танцевальном зале она хотела быть другой, раскованной, яркой. Хотела носить вызывающие платья и ощущать энергетику кубинского танца. Она устала от конспираций, и надеялась хотя здесь, хотя бы два часа в неделю ощущать себя просто женщиной.

Но Влад словно задался целью предложить себя ей. Впервые за долгое время Юля не знала, как вести себя с мужчиной.

Ксения скомандовала:

– Смена партнера!

Юля среагировала с быстротой спринтера, и, развернувшись, оказалась рядом с Артуром. Он подставил руки, чтобы она смогла сделать правильный хват. Лучше уж Артур…

Базовые шаги у Артура получались неплохо, разве что он слишком сильно, по-женски вращал бедрами. Это было забавно. Он смотрел на нее спокойно, словно не вполне узнавал в ней ту Юлю, с которой был знаком не так уж давно. Иногда путал шаги, коротко говорил «Сорри» и начинал снова.

– Раз, два, три… Пять, шесть, семь… – считала Ксения, щелкая пальцами.

Влад караулил поблизости, дергаясь в компании приятной на вид девушкой и бросая на Юлю многозначительные взгляды.

Когда музыка пошла на спад, Юля уже приметила одного студента и ринулась к нему еще до команды Ксении.

Студент выглядел ошарашенным.

– Максим, – зачем-то представился он, словно пауза требовала заполнения.

– Юля.

Она сделала что-то вроде реверанса и взяла Максима за руки.

Заиграла музыка – ритм был медленный, простой, и если закрыть глаза, представлялась река. Максим двигался угловато и часто не попадал в такт, очень при этом конфузясь. Его руки безвольно висели в Юлиных, не оказывая никакого сопротивления. В их паре ведущей была, скорее, она.

До конца занятия оставалось пять минут, и Юля с облегчением поняла, что парные танцы закончились. Пока они делали «линейку» под истерический ритм, который Ксения называла «средним», Влад опять оказался рядом с Юлей, от усталости путая ноги хуже прежнего. Он не танцевал, а пародировал пьяную поступь.

Когда часы показали восемь, и Ксения поблагодарила всех за участие, Юля шепнула Максиму:

– Проводи меня, пожалуйста, до машины.

Максим удивился и кивнул.

* * *

– Ты спать идешь? – донесся голос Артура.

Он появился на пороге кухни в домашней майки и длинных шортах. В руках у него был зарядник от сотового телефона.

– Нет, я еще немного посижу, – улыбнулась Оксана, придвигая ноутбук.

После стычки в школе танцев на его щеке осталась отметина. Завтра будет синяк.

-Болит? Давай, все-таки, «Фастум-гелем» намажем?

Оксана прикрыла крышку ноутбука и поднялась, но Артур усадил ее обратно:

– Не надо, к утру видно не будет. Я ложусь.

Он поцеловал ее и нагреб из вазочки пригоршню винограда.

– Читаешь? – кивнул он на ноутбук.

– Нет, рецепты ищу, – соврала Оксана.

Она дождалась, когда в ванной зашумит вода, и снова открыла ноутбук. Нехорошо врать мужу, но получилось машинально. Оксана не искала рецепты, она читала форум школы кубинских танцев «Пепо и Фидель», где некто Олег Паньков завел тему «О выяснении отношений», посвященную инциденту с ее мужем. Он призывал «несмотря на то, что сальса танец латинский, горячий, решать вопросы цивилизованно и без рукоприкладства».

Пару месяцев назад через этот форум Оксана узнала о школе «Пепо и Фидель», благодаря ему заразилось духом сальсы, уговорив мужа уделять занятиям всего пару вечеров в неделю. Ей импонировал ироничный стиль общения участников школы, ей хотелось бывать на их вечеринках и, главное, учиться так же легко и свободно двигаться.

Но то, что она видела на форуме сейчас, вызывало, скорее, разочарование.

Тон большинства комментаторов был отстраненно-авторитетный. Скорее всего, они знали об инциденте из первого сообщения, но торопились дать оценку, вескую, как приговор. Звучали обидные определения – «бешеный какой-то», «социопат», «пижон», и было непонятно, чего в их постах больше – здравого смысла или досады на то, что в центре внимания оказались не они. Защищали Артура в основном девушки, провозглашая культ настоящего мужчина, который «если что, может и по зубам». С ними спорили, что идеалы сии устарели лет сто назад.

При этом за скобками осталась истинная причина инцидента. То ли автор темы сам узнал о нем через третьих лиц, то ли посчитал неважным, но Артур в его посте представлялся человеком, который «ни с того, ни с сего вцепился в волосы Витале Гришанину».

Робкие попытки некоторых выяснить, какая кошка пробежала между Артуром и Виталей, провоцировали сообщения вроде «осень, погода, депрессия – у некоторых обострение».

Иные намекали, что поступок Артура «вообще-то на уголовку тянет», и эти посты волновали Оксану особенно сильно.

На пятой странице обсуждения добрались и до нее. «Да что вы спорите, он вообще фрик. Я оставлю в стороне прикид, но вы жену его видели?», – писал кто-то.

«О вкусах не спорят», – отвечали ему. – «Но так-то да, не первая красавица».

За подобные сообщения модератор форума Марина Шавель грозилась «влепить бан», спорщики сбавляли обороты, но на следующей странице появлялись новые откровения насчет ее внешности, причем со слов каких-то знакомых, которые видели ее в школе. По их мнению, у нее разве что хобота не было… Это становилось невыносимым.

Оксана захлопнула окно браузера и выключила ноутбук. Скрежетнул дисковод, погас монитор, и на кухне стало тихо. На черной глянцевой поверхности экрана она увидела свое отражение.

Форумисты были правы – она не первая красавица, и это еще мягко сказано. Она просто уродина. Такой она родилась и такой, видимо, останется. Она сама отказалась от хирургической реконструкции лица, так что жаловаться не на кого.

Она и не жаловалась. Оксана научилась исключать из круга общения тех, кто не мог принять ее в естественном виде, у кого ее внешность вызывала брезгливость или чрезмерное сочувствие, и напрасно она изменила этому принципу сейчас. Случайные комментарии случайных людей – это именно то, что следует игнорировать.

Наверное, больше ее задели выпады против Артура. Как получилось, что честный, мужской поступок в их интерпретации выглядел истерическим припадком неуравновешенного человека? И как донести до этих умников, что более хладнокровного и уравновешенного человека в их школе еще поискать, а если он и повел себя вызывающе, то имел на это причины.

Оксана не одобряла конфликты, тем более драки. Она запрещала мужу остро реагировать на оскорбления в свой адрес, хотя время от времени негативные высказывания – чаще неосознанные, спонтанные – все же доходили до них. И он разделял ее философичный настрой, научившись относиться к провокациям с известной долей иронии.

Но Оксана не осуждала и его сегодняшний поступок, потому что в этот момент он был настоящим. И будь он другим, кто знает, испытывала бы она к нему то, что чувствует сейчас?

Может быть, зря она затеяла эти занятия сальсой? У них с Артуром сформировался круг друзей, в котором она чувствовала себя полноценной женщиной, а танцевальная студия – это место, где собираются случайные люди, не знающие о них с Артуром ничего. Люди, которые судят по внешности и недоумевают – как такой мужчина, как Артур, мог жениться на ней, маленькой обезьянке? Может, все-таки бросить сальсу, пока не поздно?

Нет, так нельзя. Нужно простить этих людей и жить своей жизнью. Оксана проходила через подобное много раза, и пройдет сейчас. А если сломается – мысль о неудаче будет преследовать ее много лет.

В уголках губ появился соленый вкус. Оксана вдруг поняла, что беззвучно плачет. Она хлопнула крышкой ноутбука, вытерла слезы и встала.

Все, никаких слез. В понедельник – очередное занятие, и они придут туда, нравится это кому-то или нет.

Артур сам говорил ей: если хочешь, чтобы люди увидели тебя настоящую, будь настоящей.

* * *

Производитель алюминиевых окон, компания «Люмина» располагалась в собственном трехэтажном здании. Любой, кто попадал сюда впервые, прежде всего, поражался необычайной воздушности этого помещения. Добрую часть двух верхних этажей занимал гостевой зал, полностью остекленный, с выставленными напоказ несущими балками в цвет алюминия. Сидя на диване из кремовой кожи, запрокинув голову на широкую спинку, через прозрачный купол потолка можно было созерцать небо. Все это производило исключительное впечатление на заказчиков алюминиевых окон и вентиляционных фасадов.

Но сегодня день был пасмурный, и в гостевом зале висело сыроватое осеннее марево, гнетущее действие которого не мог развеять даже запах из кофе-машины.

Офис директора находился в узкой комнатенке, изначально предназначенной для складирования образцов алюминиевого профиля. Попасть в него можно было прямо из гостевого зала, и поскольку сама дверь была прозрачной, директора мог видеть любой посетитель.

Слава, будь он директором, никогда бы не стал оскорблять визитеров офисом за стеклянной клоунской дверью и настолько маленьким, что четвертый стул здесь был лишним. Не стал бы водить гостей числом больше двух в кабинет учредителя. И завел бы секретаршу.

Но у Артура – свои тараканы в голове, а Слава пока – начальник отдела продаж. У него, к счастью, офис хороший, а на прозрачной двери – невыносимой «фишке» учредителей – висят жалюзи.

Слава постучал в директорскую дверь. У хозяина кабинета, Артура находился Прилепин. Слава уселся на второй стул, отодвинувшись до стены, чтобы не задеть Прилепина. Тот покосился недовольно, подобрал ноги и продолжил бубнить:

– Я правильно понял – нужно составить технико-экономическое обоснование, и тогда с начала года мы начнем внедрение?

Артур глянул на Славу, сдерживая улыбку. Он склонился через стол и сказал Прилепину негромко:

– Федор, как я могу назвать сроки внедрения, если не видел идеи? Я предлагаю начать с простого – нарисуй. Нарисуй и приноси мне.

Он поднял брови, ожидая реакции Прилепина.

– Ну, то есть нужен экскиз?– задумался тот. – И потом уже обоснование?

– Да, сделай эскиз, – Артур хлопнул по степлеру, словно обозначая – «Следующий!».

Когда Прилепин вышел, Слава протянул Артуру бумагу:

– Список на премию.

Что за манера у Артура бряцать какими-то побрякушками во время чтения документов? Ему что, скучно? Ну, ей богу, не красит директора эта демонстративность. Сейчас в его руках была флешка – красивая, стальная, с тонкой гравировкой, которую он машинально болтал на металлической цепочке.

– Ладно, оставляй, – кивнул Артур, откладывая бумагу.

И эта татуировка на руке – то ли голубь, то ли синица. Ладно еще, Слава знает Артура много лет, а что подумает клиент, чей договор берет вот такая разрисованная рука?

Что он вообще за директор, если позволяет себе ходить по офису с чупа-чупсом за щекой? Это что вообще значит?

Слава откашлялся:

– Слушай, еще разговор серьезный. Насчет финансового плана.

Он подождал реакции Артура, но тот откинулся на спинку кресла, приготовившись слушать. Так прямо и не догадывается, о чем речь?

– Артур, план опять завышенный. Я все понимаю – мы не выполняем, вы экономите на премиях. Но это подрывает мотивацию отдела.

Артур продолжал молчать, глядя на Славу так, словно тот не требовал ответа. Должность директора вообще мало вязалась с ним: эта майка, несуразная бляха на поясе, ботинки-крокодилы, а в иные дни – еще и шляпа с узкими полями, которую он клал на видном месте. Ему бы в кино сниматься, а не коллективом из 250 человек руководить.

Собрав волю в кулак, Слава продолжил:

– Сейчас осень, сезон заканчивается, а план круче июльского. Где логика? Вы видите цифры, а мы – живых заказчиков. Разница, да? Поверь моему опыту: такой план в октябре не поднять.

Артур как будто задумался, теребя кожаный браслет на запястье. Потом откинул со лба волосы и заговорил, кривя губы:

– Слушай, что у тебя за манера – «мы», «вы». Есть только мы, и все.

Спасибо, Артур, тренинг по командообразованию не зря прошел. Вслух Слава сказал:

– Да я понимаю.

Артур встал и подошел к огромному – от пола до потолка – окну за креслом, из которого открывался вид на внутреннюю территорию «Люмины».

– Видишь, новый цех? – Артур кивнул на ангар, соединенный с офисным зданием подвесным переходом. – Его нужно оборудовать к новому сезону, окей? От вашего плана зависит размер кредита, который придется брать. Поэтому до конца года настройся на серьезную работу. Очень серьезную.

Славе не нужно было объяснять банальные истины. Вопрос был в другом…

Артур не дал ему высказаться:

– У тебя три новых сотрудника. Насколько эффективно они работают? На 30%? На 35%? Заставь их работать на 80, а к концу года – на 110.

– У Мартынюка даже машины нет... – вставил Слава.

– Так пусть возьмет кредит, и появится мотивация зарабатывать. Давай, Слава, выходи из летней спячки, креативь, – Артур пощелкал пальцами, и была в этом жесте ненужная фамильярность.

– Знаешь, Артур, так дела не делаются. Алюминиевые окна, извини, не товар первой необходимости. Мы не можем сделать план, который превышает объем рынка.

Артур уселся на край стола и уставился на Славу вроде как с сожалением.

– Так раздвинь границы рынка, – сказал он мягко. – Областные города – раз. Коттеджные поселки – два. Частники – три. Не продаются теплые окна – делай акцент на холодных. Ну, давай, какие еще варианты?

Слава фыркнул:

– С частников – шиш да маленько, бумаги больше потратишь... В области не доросли до алюминия. Коттеджные поселки – пробовали. Пробеги большие, конкуренция, морока, а выхлоп – один-два заказа в неделю. И смысл?

– Зарази их темой. Используй наш отдел рекламы. Кто не поставил алюминиевое окно Lumina Warmix – тот лох. Ищи бонз, на которых все равняются, делай им скидки, убеждай. Ну?

Совершенно очевидно, что простота, с которой Артур как бы решал все проблемы, проистекала из того факта, что проблемы решали другие. А он отдавал свои как бы мудрые указания, оставляя людей наедине с трудностями. Это ведь не ему придется, как савраске, носиться бог знает где, разыскивая «золотого клиента», за которым потянутся остальные. И сколько времени на это уйдет – может месяц, а может три?

– Артур, ну, несерьезный разговор получился. Давай хотя бы сроки сдвинем. У нас помимо новых клиентов старые хвосты есть. Давай систему скидок пересмотрим.

Артур сел обратно в кресло и о чем-то задумался. На его немного бабском лице проступила грусть, которая – Слава был уверен – сводила с ума женщин из отдела продаж.

– Нет, Слава, план остается. А чтобы поднять вам мотивацию, мы немного увеличим депримирование за невыполнение, окей?

Вот так плевок! Слава молчал, собираясь с мыслями.

– Слава, ты пойми одно – мы в одной лодке. Ты выполняешь план сейчас, облегчаешь себе жизнь в новом сезоне. Существенно облегчаешь. Построим новый цех без кредита, а на рынке – строительный бум. Люди скажут тебе спасибо.

– Но…

– Все, Слава. План утвержден учредителями.

– Ага… Знаю я, с кем и как ты «утверждаешь»…

Последняя фраза была начата как будто зря. Взгляд Артура стал немигающим, злым, и Славе померещилось, что тот вот-вот кинется на него. Он даже подставил ногу, готовясь в случае чего отпрыгнуть, но все-таки договорил фразу, правда, смягчив концовку:

– …только нам от этого не легче. Я сейчас уже знаю, что октябрьский план мы не выполняем.

– Вячеслав Аркадьевич, если поставленная задача кажется вам нереальной, я готов подписать ваше заявление.

Слава всплеснул руками, разглядывая собственные туфли.

– Артур, ну зачем так? Мы же ищем компромисс.

Кончиком пальца, как какая-нибудь принцесса, Артур откинул несколько страниц скоросшивателя на столе, затем положил тяжелый фолиант на руку, встал, и уронил на колени Славе. Потом сел на место Прилепина и уставился так пристально, что отвести взгляд было неуместно, а выдерживать – неприятно.

– Слава, мы вот что сделаем, – Артур кивнул на папку. – Это список сотрудников отдела продаж. Мы поделим вас на две команды – одну возглавишь ты, вторую Щипачев. Если Щипачев выполнит половину плану, а ты нет – он займет твое место. Завтра в 11.00 встретимся здесь втроем и обсудим детали.

Выходя из кабинета, Слава думал о том, что шесть лет назад, когда ему, как Артуру, было 32 года, он не вел себя так безобразно. Тем более не позволял себе хамить сотрудникам, которые работали в компании дольше. Сотрудникам, которые сделали очень многое, чтобы «Люмина» стала тем, чем она является. Даже этот стеклянный офис – гордость «Люмины» – тоже во многом его, Славина, заслуга.

В гостевом зале «Люмины» стало совсем пасмурно. Низкие тучи легли на стеклянный купол. По витражным стеклам лупили тяжелые капли дождя.

* * *

Стены танцевальной студии CosmoDance, где занималась школа «Пепо и Фидель», украшала роспись на космические темы – наверное, обязывало название. Под потолком висела странная металлическая конструкция, напоминавшая самодельную люстру. Приглядевшись, Артур понял, что это каркас вентиляционных труб.

Он ждал Оксану около раздевалок. С обеда ему досаждала боль в позвоночнике, словно от защемления нервов, и он стоял, скособочившись, чтобы не ощущать ее так явно. Казалось, стоит как следует потянуться, и нерв освободится, но чем больше он тянулся, тем отчетливей становилась боль.

В толпе Артур заметил парня, с которым сцепился на прошлой неделе. На нем были новые очки. Он приближался нарочито неспешно, словно подначивал Артура, но тот смотрел мимо.

– Ну, че? – парень остановился на линии взгляда. – Не страшно?

– Проходи, – ответил Артур сухо.

Тот огляделся и так же неторопливо пошел к раздевалкам.

– Лошпед, мля, – донеслось из-за спины.

Рядом с Артуром, засунув руки в карманы, стоял Стас Янин – довольно известный в Челябинске фотограф. Артур представлял его другим. У реального Стаса была седоватая щетина, безразличное лицо и следы загулов под глазами. На презентационной фотографии он был гладко выбрит и трезв.

Стас нравился женщинам. Сейчас около него крутилась девушка Bounty School, одна из «журавлей», за которыми любил наблюдать Артур.

Девушка представилась Лерой. Стас смотрел на нее скорее устало, и Артура это позабавило. В традиционном понимании Лера была мечтой фотографа, высокая и стройная, она подчеркивала достоинства своей фигуры одеждой. Черные длинные перчатки контрастировали с пшеничными волосами, коротенькие шорты притягивали взгляд к ногам.

– А я в прошлом году начала фотографировать, – говорила она Стасу, который снисходительно улыбался.

Лера продолжала.

– Я могу принести флешку на следующее занятие. Вы будете? Вы бы не могли дать мне несколько уроков? Мне кажется, у меня склонность к этому делу.

Стас вдруг оттолкнулся плечом от стены и с усмешкой сказал:

– Валерия, извините, я не занимаюсь обучением.

Он ушел за ширмы в танцевальный зал, оставив Леру полностью дезориентированной. Она теребила край перчатки, не понимая, где прокололась.

Из раздевалки появилась Оксана, Артур взял ее руку, и они последовали за Стасом, туда, где инструктор Ксения уже объявила разминку.

Через минуту Артур почувствовал себя совсем плохо. Даже в обычные дни у него не получилось двигать плечами, как показывала Ксения, а сегодня еще эта прогрессирующая боль, словно заноза в позвоночнике.

Обычно на занятиях боль проходила, но не сегодня. Так и не доделав упражнение, он замер в полусогнутом положении, успев только буркнуть «Черт!». Стало трудно дышать.

– Ты чего? – Оксана схватила его за локоть. – Живот?

– Старость, похоже…

Занятие прервалось. Артуру помогли добраться до зоны отдыха и усадили на стул. Почему-то стало смешно, но он не мог смеяться от боли.

Ксения опустилась на корточки:

– Артур, что случилось? Скорую вызвать?

– Нет, – процедил он. – Нерв спинной защемило. У меня бывает.

Чей-то женский голос сказал над ухом:

– Вы продолжайте занятие. Я массажистка. Я помогу ему.

Артуру, который шипел от боли, помогли подняться, и Ксения проводила их в соседний, пустовавший зал. Спутница, которую Артур еще не разглядел, указала ему на стул. Он почувствовал ее сильные руки.

– Здесь больно? – спрашивала она, шагая по его спине пальцами, как циркулем. – Или здесь больнее? Ясно… Вставайте. Не напрягайтесь.

Голос звучал уверенно.

Она обхватила его сзади за шею, словно спасала утопающего или душила, потом опрокинула на себя так, что падение стало почти неминуемым.

– Не надо сопротивляться, – услышал он, странным образом удерживаясь на ее бедре.

В спине что-то щелкнуло. Его снова усадили на стул.

– Теперь голову влево… Вот так… И на меня … – она гнула его шею влево, потом вправо, и Артур надеялся, что она знает свое дело, потому что позвонки едва не лопались от напряжения.

Через несколько минут Артур с удивлением обнаружил, что игла в спине действительно исчезла, и немного ныли лишь места, на которых завтра будут синяки от ее рук.

Девушка оказалась светлоглазой блондинкой с внешностью очень русской: одень ее в платочек и сарафан – будет положительная героиня советского фильма про жизнь села. Сейчас на ней были трико и белая майка, так что выглядела она, скорее, как комсомолка. Глаза «селянки» лукаво искрились, словно она знакома с ним давным-давно, и будто даже посмеивалась над тем, что он не может узнать ее. Но Артур был уверен, что они встретились впервые.

Массажистка достала из кармана трико визитку, и на пол выпала тонкая пачка сигарет.

«Лада Нечаева. Спа-салон «Эмира» – прочитал Артур. Ее домашнюю, располагающую наружность трудно было соотнести со спа-салоном. Сложнее стало и представить ее героиней советского фильма.

– Вам нужно делать профилактический массаж, – сказала Лада. – Или расслабляющий. Приходите, я вам помогу. Запись вот… по телефону.

Артур не уловил ноток заигрывания в ее голосе. Лада была очень милой. От нее даже не пахло табаком.

– Спасибо, Лада. Давайте на «ты»?

Она кивнула. Артур сунул визитку в карман джинсов и открыл дверь.

Начались занятия в парах. Оксану ангажировал Юрий Павлович, поэтому Артур шагнул к Юле.

Она хорошо выглядела. Южная, испанская, красота не выцвела за прошедшие семь лет, а вьющиеся волосы стали как будто даже пышнее. Как и в дни их встреч, она была слишком деловой, слишком озабоченной своим позиционированием, чтобы использовать преимущества внешности. Иногда казалось, что привлекательность является для нее обузой – Юлю доставали мужчины, которые пытались сюсюкать с ней «как с тупой мочалкой».

Танцевать с ней было неуютно. Она прекрасно двигалась, схватывала ритм, плавно качала бедрами, но жила в другом измерении. Она не позволяла вести себя, и лицо ее было сосредоточенным как перед прыжком с парашютом. Она танцевала самозабвенно, но как будто сама с собой. Артура это устраивало.

После смены партнеров он оказался в паре с невысокой, болтливой блондинкой, которая тут же сообщила, что ее зовут Варя. Еще до того, как Ксения закончила разъяснять ошибки группы, Артур узнал от Вари, что Юрий Павлович любит молоденьких девушек.

– Чего? – нахмурился Артур. – Ерунда.

Спокойного, доброжелательного Юрия Павловича, похожего на военного в отставке, трудно было заподозрить в моральном разложении.

– А ты посмотри, как он девушек из Bounty School поджидает. Вот приглядись в следующий раз.

– У него там племянница занимается, вот и поджидает – буркнул Артур, который из всей группы успел познакомиться только с Юрием Павловичем. – Давай Ксению послушаем.

Варя скептически нахмурилась и попыталась переключиться на инструктора.

– Ребята, вы когда ведете партнершу – не ломайте ей руки. Держите ее двумя пальцами, большим и средним, вот так, видите? – Ксения использовала Максима, в качестве спарринг-партнера. – Представьте, что я мужчина. Вот так я веду.

Она толкала Максима, как тележку. Двигался он неровно и не в такт, едва поспевая за руками Ксении.

– Легонько толкаю вперед большими пальцами, или тяну назад средними, – говорила Ксения. – Большой, средний… Средний, большой… Раз, два, три… Пять, шесть, семь… Попробуйте.

Вести Варю было сложно. Она постоянно комментировала их действия, давала советы и не чувствовала пальцев Артура. Зачем-то торопилась, вынуждая его увеличить темп, пока Ксения не одернула их:

– Тише, тише… Пауза на четвертом такте дольше.

Когда музыка стихла, Варя сунула Артуру розовую визитку с адресом сайта.

– Это форум школы, – прокомментировала она. – 9 октября на Кременкуле будет опен-эйр для наших, все подробности на сайте.

– Окей, – кивнул Артур.

– 9 октября на Кременкуле. Явка обязательна, а то даже по именам друг друга не знаем…

* * *

Юля вошла в раздевалку сразу за Оксаной. Та шагала чуть-чуть вразвалочку, точно утка, и Юлю так и подмывало спросить, как же они сошлись с Артуром. С Артуром, который раньше был весьма разборчив.

Толстушка Варя, стягивая белые кроссовки, словно угадав мысли Юли, зашептала вполголоса:

– Он на ней по залету женился.

Юля шикнула и показала глазами на Оксану. Варя приглушила голос:

– У меня подруга работает с ним. Он сам рассказывал.

– Мне без разницы.

Варя сунула ей розовую визитку.

– Здесь адрес форума «Пепо и Фидель». 9 октября опен-эйр на Кременкуле, если не подведет погода. Подробности на сайте. Придешь?

– Посмотрим.

Юля положила визитку в карман замшевой куртки, освободила волосы от кольца-зажима, прикрыла дверь шкафчика и собралась выходить.

У порога она замерла. Стоит ли там потнючий Влад или удастся проскользнуть?

Юля огляделась. Из тех, кто был в раздевалке, доверие вызывала только супруга Артура.

– Оксана, посмотри, пожалуйста, есть там кто-нибудь, – попросила Юля.

Оксана кивнула, скрылась за дверью и через секунду вернулась.

– Там стоит парень такой, молодой, – Оксана рассмеялась, не зная, как описать его. – Лицо у него бугристое.

– Отлично! – Юля коснулась плеча Оксаны и выскочила за дверь, где ее поджидал Максим.

Точно два школьника, линяющих с урока, они сбежали по винтовой лестнице на первый этаж, пронеслись мимо входа в кафе «Японский городовой» и выскочили на крыльцо.

На улице темнело. На мокром асфальте фары машин отражались длинными, мерцающими гирляндами, красными или белыми. От выхода из центрального парка тянулись группы людей, и оживление, царящее на улице Коммуны, несколько скрашивало мрачность погоды. Обстановка напоминала день города.

Юля остановилась, торопливо поправляя сбившийся каблук. Максим терпеливо ожидал в стороне.

– Этот Влад меня достал, – сказал Юля, морща нос. – Такой уверенный в себе… Мне кажется, скоро у подъезда будет караулить.

Максим предложил взять у Юли сумку.

– Нет, не надо, – отдернула она руку. – Она нетяжелая.

Когда угроза Влада миновала, Юля вдруг подумала, что нажила другую проблему – Максима. Все-таки нехорошо бросать «безлошадного» в такую погоду.

– Ты где живешь? Подвезти? – спросила она после некоторых колебаний.

– А… Нет, не надо. Мне недалеко.

У Юля отлегло, и она ускорила шаг. О чем еще поговорить с Максимом, она не знала.

Уже показался краешек ее «Тойоты», как вдруг из-за машин вырисовался Влад. Его лицо когда-то, наверное, было худым, но сейчас подернулось жирком, как и вся фигура. В руках у него дотлевала сигарета, с которой он ежесекундно сбивал пепел.

– Влад, тебе чего? – Юля не особенно скрывала раздражение.

Тот хохотнул и как бы удивился вопросу.

– А я, прикинь, вон тут гандболом занимаюсь, – он указал сигаретой куда-то в сторону ЮУрГУ. – В «Полете», знаешь?

– Прекрасно, – Юля искала ключи от машины в сумке. Как Влад занимается гандболом в полете, ее не интересовало.

– В прошлом году с командой на Россию ездил, – Влад сощурился, делая последнюю затяжку.

Он пульнул окурок в кусты и резко протянул руку Максиму:

– О, здорово! Ты какими судьбами?

Максим промычал что-то невнятное.

Юля открыла машину, оттесняя Влада. Тот схватился руками за край двери, и буквально повис на ней. Он начал вдруг вспоминать какие-то матчи, где «они с пацанами всех уделали», переключился на важность икроножных мышц, хлопая себя по голени, потом закурил новую сигарету и приготовился выгрузить на слушателей познания в области анатомии колена.

Юля потянула дверь, но Влад остановил:

– Да погодь, мне поговорить, – он обернулся к Максиму. – Слышь, братан, не в падлу. Мне с девушкой пообщаться надо. Иди домой.

Он хлопнул Максима по ладони, и тот зашагал наискосок от стоянки. На плече его болталась плоская сумка.

Через открытую дверь в салон задувал мокрый воздух, пахнущий выхлопными газами и табаком.

Влад заговорил доверительно и в то же время с обидой:

– Слушай, мать, ну ты че так? Давай еще в прядки поиграем. Я тебе просто пообщаться предлагаю. Давай сходим куда-нибудь – я заплачу.

Юля снова дернула дверь, но Влад держал крепко.

– Ну, че ты паришься? Не смотри, что у меня пузо уже – я спортсмен…

– Отпусти, – Юля пристально посмотрела на него. – Я не хочу с тобой общаться. Непонятно?

– А че так сразу? Зачем такими словами бросаться?

– У меня все хорошо в личной жизни, и с кем пообщаться – я найду.

Влад расхохотался:

– У тебя хорошо? Ты с прыщавым студентом ходишь, хорошо у нее, – он перешел на доверительный тон. – Вот смотри: если тебе, допустим, что-то из бытовой техники надо, то подсказывай. У меня в отделе все есть – от стиралок до тостеров. Я тебе скидку сделаю…

В этот момент Юле удалось вырвать дверь. Едва клацнул замок, Юля ткнула пальцем кнопку блокировки, и теперь Влад говорил, точно в немом фильме, беззвучно артикулируя губами.

– Дебил, – Юля поскорее сдала назад и выехала с парковки.

В зеркале она заметила, как Влад спокойно раскуривал новую сигарету.

* * *

На восьмом занятии – это была среда – Максим пришел к неутешительному, но вполне очевидному выводу, что его мечтам не суждено сбыться.

Он вспомнил, с чего все началось. Пляж Шарм-эль-Шейха. Справа – волейбольная площадка, чуть ближе – зона аниматоров, у воды – соломенные зонтики и хаос из лежаков, полотенец и загорелых туловищ. Левее летние бары, громоздящиеся над каскадами бассейнов.

Максим сидит на каменном, раскаленном от солнца парапете, подложив под себя свернутое вчетверо махровое полотенце.

Он смотрит по сторонам через солнцезащитные очки, в которых море кажется синее, а песок – ярко-желтым.

Девушки играют в волейбол. Девушки идут с пляжа. Девушки сидят в бассейне; в их руках длинные, покрытые изморосью бокалы.

Он словно оказался в порнофильме, где зритель отделен от всего действа непроницаемым экраном. И он не знает, как оказаться по ту сторону. Мысли в голове, как занозы.

Девушки натираются кремом от загара. Девушки ополаскиваются в душевых. Девушки загорают топлесс прямо на песке.

Пожалуй, он бы согласился сейчас заговорить с любой из них, лишь бы не толстой и не старой.

Девушки запускают воздушного змея, похожего на маленький параплан. Девушки занимаются йогой. Девушки курят кальян.

Вдруг на парапете появляется магнитофон, обычный черный магнитофон Panasonic с двумя колонками, который включают на полную громкость, от чего он отчаянно трещит. Человек шесть иностранцев начинают танцевать на песке под музыку, вроде бразильскую.

Эта музыка служит каким-то таинственным рингтоном. С пляжа подтягиваются люди, и русских девушек среди них большинство. Удивительно, насколько естественно и просто они находят себе пары и танцуют так, словно знакомы давно.

– Мy name is Maria... Mary.

Русский акцент слышен сразу. Ну кто так говорит «р»? Мэррри? Позор.

– Oh, Mary. Оk, – кивает ее новый партнер.

Акцент его не волнует. Мария спрашивает:

– And yours? – она говорит «йорз».

– I’m Swen.

Смуглому Свену языковой барьер не помеха. Он вращает Марию-Мэри, притягивает к себе, беззастенчиво смотрит на ее бедра, на живот с песочным отпечатком, что-то говорит на ухо, и Мэри смеется. Он фамильярно подталкивает ее бедром, потом ловит в свои объятья и дистанция между ними сокращается до такой степени, что Максим на всякий случай отворачивается.

Девушки на параплане… Девушки у барной стойки…

Это было на второй день отдыха. Максим видел иностранцев и потом. Они танцевали вечером около входа в столовую, на верхней террасе, даже в холле, и загорелые россиянки неизменно оказывались где-то поблизости.

Как-то Максим набрался смелости и подошел к одному из них – аниматору Тому – в баре.

– What kind of dance do you dance? – выдал Максим отрепетированную фразу.

Лицо Тома напряглось, он склонил голову, прислушиваясь к акценту, потом просветлел:

– Ah... It’s salsa... Salsa, you know… Latin music, ok? See, girls like it.

Сальса. Вот и ответ.

Но это было весной. Теперь картинка с египетским отелем растворилось, и Максим увидел свое отражение в большом зеркале школы танцев «Пепо и Фидель». Мечта уже не была похожа на мечту.

Во-первых, его одежда. Она никуда не годится: брюки пошли складками на поясе, а майка, новая майка, висит на плечах. То ли дело Артур: где он раздобыл футболку, которая обтягивает его тело, как гидрокостюм? Или дело не в футболке? «В самом деле, дело в теле», – придумывает Максим слоган-мотиватор для спортивного клуба.

И туфли у Артура интересные, стильные. А у Максима обувь – кошмар. В этих ботинках он был еще в институте, и сколько их не натирай черным, пачкающим руки кремом, через полчаса пыль обозначит каждую складку.

Во-вторых, что у него за движения, дерганые, размашистые, словно его подключили к розетке… И зачем локти в сторону? Некрасиво. А по-другому как? Держать руки по швам нельзя – Ксения заругается. Когда она недовольна, хочется бросить все и уйти. А как их держать по-другому, Максим не понимает.

И почему плечи движутся так судорожно? Ксения, и даже Юля водят плечами плавно, как стриптизершы, а у Максима получается ломаная.

В-третьих, чему их учат? Эта сальса совсем не похожа на ту свободную, египетскую. Они не танцуют, они шагают: раз-два-три, пять-шесть-семь… Потом снова, и снова, пока ноги не начнут путаться.

И где блеск в глазах партнерш? Здесь все очень сосредоточены, даже напряжены, и думают только о том, в какую сторону шагнуть.

Когда Ксения объявила парные тренировки, Максим оказался с Полиной. Она то и дело дергала его за руки:

– Ну… Давай, веди. Дави на меня. Теперь тяни.

Они не танцевали – они пилили дрова. Полина тащила его назад, потом толкала вперед, советовала не спать… Это было обидно. Инструктор Ксения учила их, что женщина не должна критиковать своего сальсеро. Хотя какой он сальсеро?

Все лето он видел себя в образе, который возник еще там, в Египте. Ему казалось, что он уже стал уверенным, развязанным, остроумным, и чтобы его вновь обретенные таланты проявились, всего-то и нужно пойти в школу танца. И тогда, через месяц или два он сможет подхватить незнакомую девушку у фонтана возле Драматического театра и начать танцевать с ней под ошеломленные шушуканья зевак. Она, конечно, будет отнекиваться и говорить, что не умеет, а он, на манер Свена, ответит ей просто, по-английски:

– Just follow me.

Теперь его мечты разбивались о зеркало, в котором он видел все того же вихрастого студента пятого курса энергетического факультета, который мог заинтересовать разве что однокурсниц, да то лишь благодаря познаниям в ТОЭ.

Их колебательный процесс с Полиной остановила Ксения, заметив, что Максим не ведет партнершу. Ксения взяла его за руки и сказала:

– Я – мужчина. Чувствуешь руки? Вот так надо вести.

Она сделала короткий шаг назад, и Максим подался следом, еле успев подставить ногу. Пока он соображал, куда перенести вес, Ксения шагнула обратно. Руки у нее были твердые – клешни, а не руки.

Иногда он украдкой глядел на Юлю. У нее хорошо получалось, гораздо лучше, чем у многих здесь, артистичнее. В отличие от всех, она не просто учила движения, она танцевала их.

Потом Максим оказался со странной девушкой, на майке у которой была приколота табличка с надписью: «Инна, консультант». Максим решил, что она консультант по сальсе, но с первого шага стало понятно, что нет.

С Инной дело не шло совсем. Полина хотя бы давала советы, а Инна просто колебалась вокруг нулевой точки, как маятник, и не говорила ничего. Лицо у нее было не то чтобы некрасивое, но какое-то страдальческое, и Максим не знал, куда деть глаза, чтобы не смущать ее и особенно себя.

Когда музыка стихла, Максим спросил:

– Зачем вам табличка с именем?

– Так легче знакомиться, – оживилась она. – Хорошо бы, такие таблички были у всех.

Конец занятия. Народ потянулся за ширмы, и Максим двинулся за Юлей, ведь все равно попросит проводить до машины. Но Юля ускорила шаг и подхватила под руку мужчину с короткими седоватыми волосами, самого взрослого из их группы. Максим расслышал:

– Юрий Павлович, проводите меня, пожалуйста.

Тот кивнул:

– Хорошо, я подожду вас у лестницы.

Ну и правильно. Пусть провожает. Юрия Павловича-то Влад вряд ли посмеет хлопнуть по плечу и сказать: «Да мне с девушкой поговорить»…

Максима догнала светлая толстушка, протянула розовую визитку и затараторила:

– Ты Антон? Максим? Ну да… Это адрес форума. Регистрируйся под настоящим именем. Скоро большая туса на Кременкуле. Следи за анонсами.

Она покатилась к раздевалкам и крикнула:

– Девятого ориентировочно. Если погода не подведет.

* * *

Спа-салон находился в цоколе панельной пятиэтажки. Сквозь пыльные окна первых этажей прорисовывали скомканные шторы и покосившиеся люстры желтого свечения. Пестрая, лас-вегосовская вывеска «Эмира» над голубоватым навесом из профнастила смотрелась диковато.

Артур спустился по разбитым ступенькам к железной двери, за которой оказалась темная прихожая, пахнущая сыростью. Он толкнул вторую дверь и попал в неожиданно светлое помещение с бежевым линолеумом. Слева находился стол администратора, чуть дальше – кремовый диван, прозрачный столик и вентилятор. Правая часть зала была отделена ширмами, через которых пробивалось лунное свечение.

– Первый раз у нас? – ласково спросила девушка-администратор, вставая.

– Да. Я к Ладе, – Артур показал визитку.

– Я знаю, – хитро улыбнулась та, щелкая по клавиатуре.

В комнате пахло лавандой. Обложки журналов на столике колыхались под порывами вентилятора. Артур сел на дутый, кремовый диван. Где-то за стеной пела музыка.

Без пяти девять за ширмами обнаружилось движение, одна из перегородок сдвинулась вбок, и через образовавшийся проем шагнул грузный мужчина с усами и морщинистым, как у моржа, затылком. Лицо у него было распаренное, какое бывает после сауны.

Следом вышла Лада. В сине-белой тельняшке и трико она походила на юнгу. Юнга с правильной женской грудью может казаться очень привлекательным.

Человек с морщинистым затылком, промакивая лоб платком, говорил:

– … мы теперь тут недалеко находимся, на Соне Кривой.

На его голове лежала плоская кепка. На седых висках проступали капельки пота.

– Ладочка, – он взял ее за руку, учтиво склонив массивное тело. – Огромное вам спасибо. Знаете, очень нравится, что вы делаете. Я будто заново родился.

Потом обратился к девушке-администратору, и та торжественно встала.

– Я у вас буду чаще бывать, – сказал морж, пробираясь к выходу. – Очень у вас хорошо. Ну, пока, девчонки, пока – надолго не прощаюсь.

Лада светилась, кокетливо кланялась и громко смеялась. Было непонятно, действительно ли ей симпатичен этот потерявший форму мужчина или сказывает профессиональная вежливость. Когда тот скрылся за дверью, Лада, все еще лучась, обратилась к Артуру:

– Молодец, что пришел. Пойдем?

Девушка администратор рылась в сумочке, выкладывая на стол содержимое.

– Лада, на сигнализацию сама поставишь? Я вас на ключ запру.

Лада повела Артура за ширмы, налево через короткий коридор, потом направо. Они оказались в небольшой комнате, где стояла кушетка, телевизор и этажерка с расставленными на ней тюбиками, флаконами и какими-то приспособлениями, похожими на скалки.

Артур сел на кушетку.

– Лада, прошу прощения за вопрос…

Привычными жестами она растирала на руках белый крем с запахом огурца.

– Чтобы не было недопонимания – у вас только массажные услуги? – спросил Артур, делая акцент на последних словах.

Лада рассмеялась. Она вынула из туго сплетенных волос деревянную спицу, и белые кудри упали на плечи. Потом тряхнула головой, чтобы расправить их.

– Не волнуйся, для интима у нас есть телефон… Ну, приезжают, которые по вызову. А здесь только массаж, солярий и педикюр. Раздевайся до пояса и лицом вниз.

Артур стянул толстовку и майку под ней. Кушетка с накинутой поверх простыней оказалась теплой. Артур положил голову набок, глядя на выключенный телевизор. Из соседней кабинки лилась музыка.

С причмокивающим звуком Лада растирала по ладоням какую-то жидкость с запахом жасмина. Она стала мять кисть Артура, палец за пальцем. Тихо потрескивали суставы.

Артур впал в оцепенение. Сначала по руке, а потом и по всему телу побежали короткие импульсы, как мурашки, похожие на приятный зуд.

– Вооот так…– напевала Лада. – Чтобы каждый мускул расслабился…

Голос звучал издалека. Тело Артура стало расползаться по кушетке, а свет показался слишком ярким – он прикрыл глаза. Руки Лады размяли запястье, перепрыгнули через кожаный браслет, дошли до локтя, перебрались на плечо. Артур превратился в груду старых тряпок, бесформенную и безразличную.

В таком состоянии хорошо думать. Мысли перестали быть хорошими или плохими; они были просто мыслями, образами, воспоминаниями. Он думал о югославском подрядчике, который подвел его накануне, думал совершенно спокойно, отстраненно, как бог. Он думал об Оксане, не испытывая напряжения или стыда.

– Лада… – промычал он, собравшись с силами. – Почему ты здесь? В спа? Ты не похожа на массажистку

– А ты не похож на директора.

– Логично…

– Знаешь, сколько можно узнать о человеке по рукам и телу? – спросила она.

– Ну, как минимум пол…

– Неееет, – хитро протянула Лада.

На спину полилась холодящая субстанция. Артур вздрогнул. Теплые руки стали растирать лопатки и поясницу широкими движениями. Она мяло его, как тесто, и Артур кряхтел под натиском крепких ладоней.

– Ты занимался спортом, – сказала Лада.

– Угумммм…

– Я думаю, лыжи, гребля или теннис.

– Фантастика… Теннис.

Артур приоткрыл глаза от удивления.

– Сейчас много работаешь за компьютером, может быть, с ноутбуком. Мало ходишь пешком.

– Ну, это все так…

– Открытый перелом правой лучевой кости… Учился писать левой.

– Да. Шрам увидела… – промычал Артур.

– Был номинантом премии «Руководитель года – 2009».

Артур привстал, щурясь.

– Черт! А это откуда?

Лада рассмеялась, хлопая его по спине:

– Ты не напрягайся. Это первая ссылка в «гугле» на «Артур Безменов Челябинск».

– Жулик… – пробормотал Артур, повернув голову в другую сторону.

На стене отражалась раздвоенная тень Лады: ее пропорциональная, женственная фигура ритмически двигалась над продолговатым темным пятном, которым в данный момент был он.

Движения убаюкивали, и Артур погрузился в полудрему, из которой его вытащил легкий щипок за шею.

– Эй… – Лада заглядывала ему в лицо. Голубые глаза смеялись.– Подъем.

Артур, отдуваясь, сел на кушетку, разминая плечи. Его тело было сдутым, пустым и податливым, как пластилин. Спина горела.

Лада села рядом, и их бедра соприкоснулись.

– Уже начало одиннадцатого. Что ты скажешь жене?

– То же, что сказал днем. Был на массаже. Она все равно у родителей.

Лада подняла бровь.

– Она не боится, что наедине с массажисткой ты наделаешь глупостей?

– Про «наедине» я не знал. В остальном она мне доверяет.

Лада скинула сланцы и подтянула ноги к груди. Она смотрела хитро, теребя руками ухоженные пальцы ног.

– Твои боли в спине носят психосоматический характер. Такие приступы бывают у людей, которые держат в себе что-то неприятное. Так их организм реагирует на постоянное напряжение.

Артур нахмурился.

– Я думала, – продолжала Лада, – что твоя тайна – это измены.

– Ты ошибалась.

Лада соскочила с кушетки и взяла с этажерки оранжевый флакончик.

– Держи вот. Капаешь на листочек бумаги и кладешь на стол. Помогает расслабиться. Если твоя тайна не очень серьезная, должно помочь.

Она стояла прямо перед ним. В узкой прорехе между тельняшкой и трико проглядывал белый живот.

– Других причин защемления нерва быть не может? – проговорил Артур. – Стресс на работе? Простуда?

– Может, – Лада разглаживала его волосы. – Но сложно найти оправдания твоей верности к Оксане.

– Ты меня пригласила, чтобы соблазнить?

– Если получится. Хотя нет, не обязательно, – она снова села рядом. – Я тебе не верю, понимаешь? Не верю, что ты сейчас уйдешь без тени сомнений и сядешь ужинать с женой.

– Я так и сделаю.

– Вот поэтому у тебя боли.

– Ты прописываешь измены жене? – Артур сдерживал улыбку.

– Тебе просто нужно думать о своем теле. Оно у тебя не железное.

Артур не ответил. Лада вздохнула и хлопнула себя по коленям.

– Ну, пойдем, я тебя выпущу.

В пустом холле, где стоял кремовый диван, Артур остановился:

– Я тебе что-то должен?

– Танец.

В углу вращался подсолнух вентилятора. Лада посмотрела на него внимательно:

– И как долго ты думаешь сохранять верность?

– Ты удивишься, узнав.

– Даю тебе две недели. Спорим?

Артур улыбнулся и шагнул к двери. Щеколда замка поддалась со скрипом.

– Еще придешь? – спросила Лада, напуская в холл сырой воздух.

– Да. У тебя волшебные руки.

* * *

В узком кабинете Артура не было ничего лишнего: в глубине у окна помещался стол почти во всю ширину комнаты, ближе к входу стояла пара простых стульев, вдоль длинной стены тянулся шкаф-купе с зеркалом.

Артур сидел в кресле, положив ноги в длинноносых ботинках на край стола, откинувшись назад и болтая в руке часами с тройным циферблатом. Он слушал неглупые идеи Андрея Щипачева, который пока оправдывал статус альтернативного начальника отдела продаж в пику зажиревшему Славе.

Андрей говорил:

– Лучший способ воздействовать на частника – напугать его. Прецедент с мальчиком в Уфалее отлично иллюстрирует опасность пластиковых окон при пожаре. Есть заключение следственной группы, что причиной смерти стала интоксикация продуктами горения. Если мы как следует осветим этот случай, та прослойка состоятельных частников, о которой я говорил, начнет искать безопасную альтернативу. Я говорю не только о вторичке – застройщики тоже должны заинтересоваться.

Артур кивнул и поднял указательный палец:

– Андрей, прекрасно, только не дай пиарщикам скатиться на чернуху, иначе получим от ФАС. В частных разговорах с клиентами пугайте до отказа, в СМИ – только в рамках сухих сводок. И побольше цитат от МВД, пожарников, врачей.

Артур никогда не закрывал дверь в кабинет, да и была она тонкой, прозрачной, как и все двери в «Люмине». Слава отрывисто стукнул, вошел, упал на стул, заерзал и сдвинулся почти в угол комнаты, кинув непонятно кому короткое «Здрасьте». Он был взъерошенный, на сухом лице обозначились недовольные морщины.

Артур показал Славе циферблаты часов:

– Слава, десять минут идет совещание.

– Ну что? Мир рухнул? – Слава зажался, обхватив плечи. Он сердито разглядывал шикарные ботинки Артура. – Пробки.

– Ну ладно, – Артур опустил ноги и придвинулся к столу. – Как говорится, октябрь уж близится, а наше соцсоревнование начинается через... 23 часа 48 минут. Слава, для тебя хорошая новость.

Морщины на лице Славы чуть-чуть разгладились.

– Работу по частникам берет на себя Андрей и Ко, – Артур показал ладонью на Щипачева.

Слава опять скукожился, как напуганный еж, удостоив Артура коротким взглядом из-под густых бровей.

– У нас что, зоны влияния появились? И где моя, если не секрет? Почему частников берет Андрей?

Артур подтолкнул к краю стола тонкую папку.

– Потому что у него есть видение как, когда и за счет чего он будет наращивать базу.

Слава со вздохом оторвал зад от стула, взял папку и пролистал несколько страниц.

– Ну конечно… Муссировать чужое горе – отличный, а главное, гуманный, способ увеличить продажи, – пробурчал он. – Почему меня не спрашивают про мое видение?

– Слава, потому что поздно. – Артур снова потряс часами. – Кто успел, тот и съел. А сейчас можем обсудить твою зону влияния.

– Нет, погоди, – Слава распрямился и обратился скорее к Андрею. – То есть теперь некие сотрудники в фаворе у начальства?

Андрей в силу молодости и привычки соблюдать субординацию смутился. А зря.

– Слава, сегодня пятница, – рассмеялся Артур. – В понедельник ты убеждал меня, что частники – это шиш да маленько.

– Я говорил «один-два заказа в неделю», – процедил тот, почти не открывая рот. – А теперь получается, я и их лишился.

– И поэтому ты готов рассказать нам свой план немедленного захвата рынка. Давай уже от склок к конструктиву.

– Артур, можем поговорить без свидетелей? – спросил Слава низким голосом.

Андрей, прочитав на лице Артура разрешение, вышел за стеклянную дверь.

– Слушай, Артур, ты что мне мастер-класс устраиваешь? Учишь что ли? Или место мое указываешь? Что это за цирк, извини меня?

Слава расхаживал по узкому кабинета от стены до стены – три шага, не больше.

– Кто у нас теперь начальник: я или он? – бубнил Слава. – Как мне руководить коллективом? Сафонов из команды Щипачева. Кто пойдет договариваться за его ипотеку – я или Андрей Михайлович? А? И как план выполнять, извини, если коллектив напополам и по рукам бьют?

– Слава, ты сядь, – Артур встал и оперся на край стола. – Да сядь, не трясись.

Слава нехотя опустился на стул, ссутулившись.

– За технические моменты не переживай, это ерунда. А выполнить нужно лишь половину плана, помнишь? Мы же поделили не только коллектив, ага?

– Артур, ты по-моему совсем заигрался в начальника…

– Слава, заканчивай…

– Что заканчивай?! – рявкнул Слава. – А твои боссы знают, что ты вытворяешь? А?

Он уже орал:

– А может быть, мне сходить к ним, проконсультироваться? Давно я что-то Сергея Викторовича не видел, а? А может быть, стоит еще кое-кому кое-что рассказать, а то ты, по-моему, забыл уже, каким местом тут очутился? Не то у тебя положение, не то!

Его выкрики привлекли внимание людей за дверью, и каждый, кто проходил мимо, на секунду задерживал взгляд и спешил поскорее убраться из поля зрения.

Выговорившись, Слава замолчал, глядя в пол и возбужденно растирая редеющие волосы.

– Слава, пойдем, – Артур оттолкнулся от стола и вышел в гостевой зал «Люмины». Он прошагал до середины, оказавшись как раз под стеклянным куполом, и дождался, когда Слава подойдет ближе.

– Господа! – громко сказал Артур, делая театральный жест. – Господа, я прошу вашего внимания!

В прозрачных перегородках офисов «Люмины» замаячили любопытные лица. Кто-то выходил из кабинета с чашкой кофе. На другом конце зала застыли несколько гостей в сопровождении офис-менеджера, которая поясняла ситуацию, насколько могла ее понять.

Артур выдержал паузу и продолжил:

– Господа, Вячеслав Аркадьевич хочет сообщить вам важную информацию. Уделим ему минуту внимания.

Он отступил на шаг, оставляя Славу наедине с полусотней любопытных глаз. Слава обернулся, но Артур лишь ободряюще махнул рукой.

Пауза стала неловкой. По стеклянному залу «Люмины» пробежал ропот. Офис-менеджер что-то быстро объясняла гостям, показывая открытой ладонью на Артура. Гости понимающе кивали.

– Эта… – Слава откашлялся. – Я хотел напомнить всем… Сегодня последний день месяца… Особенно это касается отделов продаж… Не будем задерживать отчеты. От них зависит зарплата.

Слово «зарплата» он произнес упавшим голосом, словно зарплаты в этом месяце не предвиделось. Потом развернулся и быстро зашагал в сторону своего кабинета. Зал растерянно загудел, переключившись на Артура. Он как бы извиняясь поднял руки:

– Ну, любит человек выступать с трибуны…

Когда люди разбрелись, Артур вернулся в кабинет, сел за стол и снял с шеи черные капроновые веревочки. На одной было прозрачное сердце, на другой ракушка, на третьей – маленький серебряный крестик. Он пристально рассматривал предметы, словно искал тайные знаки.

Опять заболела спина. Нужно будет сходить к Ладе, но не сегодня.

Артур вышел в зал, повернул направо и по коридору между стеклянных перегородок направился к переходу в цех.

По пути его нагнал Прилепин.

– Артур Ильич, есть буквально минуточка? – переводя дух, спросил он.

– Да, ровно минуточка и есть.

– Артур Ильич, я насчет своего изобретения хотел проконсультироваться. По срокам. То есть, когда мне нужно сдать эскизы?

Артур остановился и взял Прилепина за плечо:

– Федор, ты чего так задохнулся? Давай, дыши… – его позабавило лицо конструктора, которое от перевозбуждения пошло пятнами. – Да нет никаких сроков, это же твоя инициатива. Но знаешь, себя я бы так настроил – чем быстрее, тем лучше. А то пока собираешься, меня уже уволят.

Прилепин напрягся.

– А что, могут?

– Да я к слову. Всякое бывает.

– Ага, – кивнул Прилепин, осознавая всю масштабность совета. – Через неделю сделать, да?

– Да, давай через неделю. В следующую пятницу жду тебя с эскизами.

Прилепин закивал:

– Да, да, все понял. Пошел. Пошел. В пятницу будет.

* * *

Вторую половину занятия в понедельник посвятили руэде. Руэда – что-то вроде кубинского хоровода.

– Arriba! – громко выкрикивала Ксения, и пары, стоящие в кругу, двигались против часовой стрелки.

– Abajo!

Они шагали обратно, наступая друг на друга. Важно было не забывать правильную позицию рук, а еще – про наклон туловища, размер шага и перенос массы. Делать это одновременно у Артура не получалось: либо провисали руки, либо сбивался темп, либо по лицу Полины он понимал, что перестает вести.

Руки Полины были слишком податливыми, и их дуэт напоминал матрасную пружину: то они сходили почти вплотную, то растягивались гармошкой.

– Arriba! – Ксения пыталась перекричать музыку. – Уно, дос, трес… Синко, сейс, сьете… Раз, два, три… Пять, шесть, семь… Юрий, не спешите!

Она говорила «Не спешите» в ритм музыки и получалось: «ннне спппешшшите!»

Самое сложно – это un tarro, смена пар. На такт семь нужно встать перед следующей партнершей, не теряя темпа.

Артур нырнул под рукой Полины и оказался лицом к лицу с Оксаной.

– Buenos dias, – он учтиво подхватил ее правой рукой под лопатки.

– Abajo! – звонко чеканила Ксения.

Артур пятился назад, увлекая за собой супругу.

– У тебя здорово получается, – сказала Оксана, глядя снизу вверх.

Оксана тоже молодец – хорошо чувствует партнера. Возможно, это касалось только самого Артура.

– Un tarro! – звучала команда.

Артур попал в крепкие объятья женщины, которая казалась самой старшей из них.

Трудно сразу привыкнуть к интимной дистанции, которую задает сальса. Труднее всего посмотреть в лицо незнакомой женщине, которая находится так близко, что наклони голову – и можно поцеловать. Естественнее смотреть через плечо, в сторону или на ноги, но это неправильно. Это разъединяет.

Артур умел смотреть в глаза. Кого-то, наверное, это смущало, но его возрастную партнершу – нет. Она отвечала ему лукавым взглядом, словно пыталась загипнотизировать. Макияж вокруг глаз маскировал веер тонких морщинок. Сухая кожа лоснилась на неестественно пухлых щеках, черные волосы вились тугими пружинами. На ней было леопардовое платье, золотые полумесяцы сережек и туфли на высокой платформе…

– Abajo!

Артур ждал команды для смены партнера.

– Un tarro!

Он сделал несколько шагов вперед и подхватил Юлю. Их деловое сотрудничество продолжалось. Она хорошо чувствовала его импульсы и двигалась с присущей грацией, но лицо было сосредоточено, а взгляд устремлен в центр круга или на Ксению.

Когда стрелка часов, висящих над зеркалами, показала восемь, Ксения объявила конец занятия, и они поаплодировали друг другу. Вокруг нее собралась толпа из тех, кто хотел услышать мнение о себе.

Артур взял Оксану под руку. Она светилась от удовольствия.

– Я быстро, – сказала она, скрываясь в раздевалке.

Артур открыл шкафчик с номером «1», снял с крючка куртку, потянулся за туфлями и обнаружил листок бумаги – обычный белый лист А4, сгорбившийся пополам.

Встряхнув его в руке, Артур оцепенел. На нем была забавная на вид, но безобразная по сути карикатура. Два человечка, мальчик в квадратных шортах и девочка-треугольник, держались за руки. Над девочкой висело облачко, какое рисуют в комиксах, чтобы обозначить речь героя. В нем плавала надпись: «Артур, зачем ты на мне женился????!!!!» Рисунок был грубый, небрежный, нарисованный впопыхах в какой-нибудь программуле, типа PowerPoint.

Артур оглянулся. Никому не было дела до его находки. Он свернул листок вчетверо и засунул в карман джинсов.

Потом сел, поправил носки, неторопливо надел туфли, стараясь вести себя естественно, и тут же вглядывался в каждого из присутствовавших в раздевалке. Кто пакостит?

Молодой парень со следами прыщей на лице, кажется, Максим. Как всегда подавленный, молчаливый и погруженный в себя. Он – вряд ли.

Юрий Павлович, на вид образец вменяемого мужика с крепкими руками и седой головой, спокойный, основательный. Аккуратно расправляет брюки, прежде чем надеть их. Не станет такой рисовать карикатуры.

Влад, который уже месяц клеится к его бывшей. Этот, наверное, может выкинуть какую-нибудь глупость. Но мотив? Может быть, его попросила Юля? Не хочется верить.

А если это Юля, то могла попросить и Юрия Павловича. Хотя… Невозможно представить, как он украдкой подбегает к чужому ящичку и кидает в него глупый комикс. Это также нелепо, как его увлечение молоденькими девушками.

Артур вышел из раздевалки и направился в туалет. Заперев дверь, он торопливо вытащил листок.

Напечатано на принтере. Принтер старый, мажет с проплешинами. Рисовали торопливо – даже концы линий кое-где не сходятся. Надпись – шрифтом Times New Roman. Бумага обычная, не лощеная…

Артур поглядел листок на просвет, словно искал водяные знаки. Потом свернул вчетверо, запихал в карман и вернулся в холл.

«Поймаю – убью», – вертелось в голове.

Юля раздумывала, не бросить ли ей сальсу. Ситуация становилась невыносимой.

Ей нравилось танцевать. Ее устраивала группа. Она чувствовала прогресс и пробовала импровизировать. Она нашла партнера, танцевать с которым было просто – это был Стас Янин, профессиональный фотограф и, как ей казалось, такого масштаба знаток женщин, что они его больше не интересовали.

Ее устраивало все – но Влад! Он появлялся на танцполе в синтетическом костюме, шагая развязанной, подсмотренной у кого-то походкой, и громко рассказывал Максиму про брата, который живет в Питере, у которого там свой бизнес, и который скоро возьмет его – Влада – руководителем филиала с такой зарплатой, что «в Челябе расскажи – не поверят». Он не стремился ничему научиться, и когда Ксения делала замечания, вместо смущения Влад оживлялся и сыпал остротами. Он вынуждал ее натянуто улыбаться, устраивать ему персональный мастер-класс, и развлекал группу неуклюжей румбой, сдобренной самоуничижительными комментариями.

Но все это было терпимо, если бы не персональное внимание Влада к Юле. После появления Юрия Павловича, словно чувствуя его силу, он остерегался преследовать ее по пути от здания школы до парковки, и теперь разряжался на занятиях. Он оказывался где-то поблизости, комментировал ее движения, подталкивал локтями и строил в зеркале гримасы, которые, видимо, что-то означали. Ее мутило от запаха пота, который к середине занятия брал верх над табачным амбре его синей мастерки.

У Юли были ухажеры, караулящие ее в подъездах до одиннадцати вечера, которые умудрялись за то время, пока она ищет в сумочке ключи, рассказать историю неудавшейся жизни. Были навязчивые преподаватели, озабоченный начальник и пожилой сосед Владимир Иванович, двусмысленно зазывающий к себе при каждой встрече. Но самые твердолобые из них сбавляли обороты, когда она говорила однозначное «нет» или появлялась в обществе другого.

Влад жил в другой галактике. Ее раздраженные отказы он не воспринимал, а может быть, интерпретировал по-своему, будто Юля стремилась ответить «Да», но по каким-то причинам не могла. Юля пыталась игнорировать его, и тогда Влад особенно навязчиво рассказывал третьим лицам о прошлых и будущих успехах. Подростковый миф о том, что «чем больше кобенятся – тем сильнее любят», был прочно вбит в его коротко стриженную голову.

Сегодня Влад начал проявляться еще на разминке, стоя за спиной и озвучивая ее движения похотливыми вздохами. Она наклоняла голову влево и вправо, а сзади неслось:

- А-а-х… х-а-а… а-а-х… х-а-а…

Характерные качания бедрами вперед-назад, которые и в самом деле напоминали коитальные движения, он передал с особым чувством, повизгивая:

- А-а-их… А-а-их!

А потом по нарастающей, имитируя оргазм. Юля не удивилась бы, узнав, что он не имитирует.

В момент, когда Влад достиг пика, Юля услышала за спиной голос Оксаны:

- Послушайте, ну это уже неприлично!

Оксана сказала это достаточно громко, чтобы все обернулись. Влад, наверняка, был страшно доволен вниманием, но сделал оскорбленный вид.

На некрасивом лбу Оксаны собрались складки.

- Вы же ей жить не даете, – продолжала она. – Зачем цепляетесь?

Поза Влада – ссутулившегося, с опущенными руками – напоминала боксера перед раундом. Если бы на его спине была шерсть, она встала бы дыбом.

- Че ты лезешь? – сказал он довольно грубо. – Я тебя что ли цепляю?

- Мне противно смотреть на вас…

- Противно – глаза закрой, – рявкнул Влад. – Мне на тебя противно смотреть, и че?

Артур оттеснил Оксану и оказался перед Владом. Тот стоял, набычившись, и смотрел на высокого Артура снизу вверх.

- За языком следи, – сказал тот, выдерживая взгляд.

Раздались хлопки в ладоши. Ксения решительно вклинилась между соперниками.

- Все, брейк, брейк, – она упиралась в них ладонями, разводя в стороны.

Оба гипнотизировали друг друга взглядом, не моргая. Неожиданно Влад извернулся и попытался достать Артура кулаком.

- Че ты смотришь, падла? – крикнул он. – Зенки потуши!

Ксения переключилась на Влада, почти обнявшись с ним. Сзади его обхватил Стас. Влад вырывался вяло, скорее демонстративно.

- Братан, ты не прав, – говорил Стас, оттаскивая в угол ворчащее тело.

Ксения еще раз хлопнула в ладоши и вышла в центр зала:

- Так, ребята! Чтобы не было больше эксцессов, сделаем так: левая часть комнаты, – она показала рукой, – это территория Юли. Правая часть – территория Влада. Влад, ближе чем на пять метров к Юле не приближайся, договорились?

Влад бросил из своего угла:

- Зачем все так воспринимать? – он одергивал помятую мастерку.

Ксения посмотрела на него, затем на Юлю, удостоверившись, что они согласны с вердиктом.

- Продолжим? – спросила она. – Давайте пошагаем – раз, два, три… пять, шесть, семь… Вес на согнутой ноге.

Рядом с Юлей оказалась полная Варя и зашептала возбужденно:

- Слушай, а может тебе в воскресенье с нами не ездить? Он же тебе проходу не даст.

Юля смотрела на отражение в зеркале. Движения бедрами стали лучше: теперь они описывали ровную восьмерку, почти как у Ксении.

- Посмотрим, – ответила она нехотя.

* * *

Артур стоял на крыльце школы. Погода была промозглой, как мокрая простыня. Он мог бы подождать Оксану внутри, но там, на свету, терзавшие его мысли казались слишком очевидными для посторонних.

Из головы не шла дурацкая карикатура. Может быть, это глупая шутка и автор не подозревает, что наступил на больную мозоль? Надежда на это оставалась: в конце концов, многие задавались означенным в письме вопросе – зачем он женился на Оксане.

Может, это была девушка с бейджиком, Инна, которая смотрит на всех с собачьей тоской, но ни с кем не общается. Она быстро собирается и убегает из школы, пряча щеки в воротнике пальто.

Или болтушка Варя, мусоросборник информации, которой она опыляет тех, кто еще готов ее слушать? Или Эмма – возрастная женщина в пестрой раскраске – пытается развлечь себя мыльной оперой?

Если так, бог с ними. Нездоровый интерес к отношениям с Оксаной уже не волновал его, и если письмо лишь следствие неудовлетворенного любопытства, о нем можно забыть.

Но если это намек? Если это попытка шантажа, месть? Он бы многое отдал за, чтобы вздохнуть с облегчением или начать действовать, не важно, лишь бы не ждать. Ему не были понятны ни мотивы автора, ни его цели, как не было ясно, сколько еще жить в неведение. Единственное, что он мог сделать – сохранять полную невозмутимость.

Из дверей школы вышла Лада:

- Ты чего тут мерзнешь? – она дышала паром и улыбалась.

- Оксану жду.

- Она скоро. На опен-эйр едешь? – Лада смешно потрясла плечами, морща от холода нос.

- Да, мы приедем.

Лада сбежала по ступенькам и быстро зашагала к переходу через Коммуны. Ее белая куртка долго маячила на другой стороне улицы.

Артура напрягала нарочитая детскость карикатуры. В улыбчивых рожах и руках с длинными метелками пальцами было что-то зловещее. Не мог человек просто из любопытства прислать такую абракадабру и надеяться на ответ.

Это похоже на паранойю. Он пытается найти смысл там, где его нет. Это просто рисунок. Дружеская издевка, которая кому-то кажется остроумной.

А может, Слава реализовал угрозу разболтать всем то, что он не решился высказать тогда, в гостевом зале «Люмины»? Рисунок – это маскировка.

Допустим, он познакомился с кем-то из школы. Заплатил денег. Этот человек подсмотрел номер ключа от шкафчика, который Артур получил за стойкой на ресепшене школы. Затем этот некто свободно прошел в раздевалку, отогнул хлипкую дверь шкафчика №1, кинул листок и вышел обратно. Всё. Это мог быть кто угодно, дурачок-Влад или кто-то из соседней группы.

Камер наблюдения в раздевалке нет, Артур проверял. Может быть, попросить девушку на ресепшене вспомнить, кто заходил в раздевалку с семи до восьми в понедельник?

Нет, это точно паранойя.

- Замерз? – Оксана взяла его под руку, и они двинулись к машине.

Оксана хорошо одевалась: на ней был короткий жакет с пушистым воротником и аккуратный берет. Можно было жениться на ней только за чувство вкуса.

– Слушай, мне так Юлю жалко, – говорила Оксана, шагая вразвалочку. – Она такая красивая, стильная… Настоящая женщина. А Влад урка несостоявшийся. По-моему, совершенно примитивная личность. Привязался же …

Артур едва заметно улыбался.

- Может, это любовь?

- Пубертатная какая-то любовь. «Аих… Аих», – она изобразила Влада. – Это даже для восьмого класса примитивно.

Nissan Murano в свете прожектора отливал желтым. По борту автомобиля от крыла до лючка бензобака тянулись кривые, синусоидальные царапины – три почти параллельные дорожки.

Артур кинулся к машине.

- Вот черт!

- Боже мой! – Оксана села на корточки и стала водить пальцем по белесым бороздкам. – Кто-то выезжал, наверное?

Артур обошел машину. Больше царапин не было.

- Нет, – заключил он. – Ключом продрали.

- А кто? – Оксана подняла глаза, будто он знал ответ.

- Да пацаны, кто еще, – сказал он уверенно.

Он разглядывал длинные росчерки, из-за которых придется перекрашивать весь борт автомобиля, а может, кузов целиком. Если предположить, что их оставила та же рука, что нарисовала карикатуру, вариант доброй шутки отпадает.

Артур распрямился:

- Да ладно, неглубокие. Зашлифуем, – он подышал в руки. – Холодно. Поехали.

Артур открыл дверь, но Оксана медлила:

- Постой, а ГАИ?

- ГАИ тут не поможет. Это не ДТП, – Артур осторожно подтолкнул ее к двери. – Заявление завтра напишу. Поехали.

Он завел машину и гаркнул:

- Арриба!

Оксана рассмеялась и положила ладонь на его руку:

- Не переживай. Хочешь, я сама все оформлю? В очередях постою?

Он посмотрел на нее серьезно.

- Да. Очень хочу.

И закатился смехом. Оксана прижалась к нему, перегнувшись через кресло, и проговорила:

- Сударь! Ваше хладнокровие делает честь всякому! Я преклоняюсь перед вашей рассудительностью, отвагой, благолепием и изысканностью в обращении с дамами!

* * *

В воскресенье, 9 октября, в день, на который был назначен танцевальный опен-эйр, градусник нагрелся до +15. Гривы берез вдоль Кременкуля пожелтели и стали полупрозрачными.

- Повезло с погодой, а? – Влад принял на руки акустическую колонку, которую Олег, хозяин пикапа, передал ему через борт. – Грузи еще одну!

- А донесешь? – засомневался Олег, ворочая что-то в кузове.

- Давай, я тебе говорю, ставь прямо сверху.

Влада рассмешила фраза «а донесешь?». Видел бы этот сухостой в очках, как они принимают товар в магазине. Как он, Влад, хоть и является старшим менеджером отдела продаж, пачкает руки наравне со всеми. Когда время позволяет, разгружает, таскает, помогает кладовщикам. И товар у них – не чета этим 150-ватнным колонкам, в которых от силы килограмм восемь. Стиральная машина может под тридцать весить, а в коробке с пенопластом габариты у нее такие, что руками не обхватишь. А этот спрашивает, донесешь?

С погодой-то в натуре повезло. Бабье лето, мать его. Главное, запах такой приятный, земляной, немного дымный. От такого запаха даже курить не хочется.

Кременкуль спокойный, ровный, как хоккейная площадка. Воду Влад уже попробовал: у берега еще ничего, а зайдешь по голень – аж ноги скрючивает. Но после двухсот грамм можно рискнуть.

Влад носил аппаратуру и какие-то коробки от пикапа через деревянные ворота на территорию закрытого пляжа, сгружая в углу большой беседки. Летом здесь было кафе, а сейчас они оформят танцпол. От беседки до воды – метров сто. На пляже, конечно, никого.

Костер надо развести вот здесь, недалеко от входа в беседку, чтобы теплый воздух шел под крышу. Но не слишком близко – а то нажрутся и спалят строение. Сам и нажрется, а от него пьяного что угодно ждать можно.

Влад таскал вместе с худым Олегом и Стасом. Этот Стас – вообще мировой мужик. Работает фотографом, но эксклюзивным: снимает голых баб для календарей и журналов.

Стас рассказывал, как отбирает моделей. Нужно, чтобы лицо было овальным. Чтобы расстояние между глаз и длина носа соотносились в пропорции. Чтобы скулы не выступали.

Идеальных сисек, говорит, нет, так что он накачивает их в графическом редакторе. То же самое с бедрами: подтягивает до нужной ширины в зависимости от размера груди и талии. Самое сложное, говорит, это кожа: «она вся в параше, всяких прыщах, родинках, шрамах – все это под снос, но так, чтобы текстуру не убить». Это самое сложное – не убить текстуру. Над одной телкой он может работать три дня.

- Интересная у тебя работа, братка, – оценил Влад, пока они тащили к беседке длинную скамейку. – Слушай, а ты с ними… ну как это… Трахаешь их потом?

Стас как-то высокомерно скривился и хрипло ответил:

- Я не смешиваю. Это работа.

- Не… Я имею в виду потом, после съемки?

Стас помотал головой.

- Да ладно, – съязвил Влад. – Не поверю, что вообще ни разу...

- По молодости было. Сейчас модель для меня модель – как натюрморт. Тут выпукло, там вогнуто. И все.

В принципе, Влад верил ему. Лицо у Стаса было щетинистое, оплывшее, цвет глаз под тяжелыми веками не угадывался. Проще представить, как он посылает очередную модель-неудачницу, чем торгуется с ней через постель. А может, заливает, чтобы конкурентов не плодить?

Они уронили скамейку около будущего кострища и двинули за следующей к сторожке охранника размером с небольшую дачу.

- Слушай, а парни или мужья тебе накостылять не рыпаются?

Влад пытался понять все нюансы неординарной профессии.

- Мужья? Какие у них мужья: там по три парня в неделю, которым пофиг, чем она занимается. Ну, бывают исключения. Для них это тоже профессия. Тупо, сделка.

- И че, прямо много желающих посниматься?

- Конечно.

Начали подтягиваться люди. От ворот к беседке шел Артур со своей страшилиной. Артур – типичный гомик, весь в браслетиках, колечках, кулончиках, с такой летящей походкой, какая бывает только у гомиков. Жена его – это вообще умотаться: если бы на земле не осталось ни одной женщины, кроме нее, Влад бы предпочел решать проблемы собственными руками, но с такой – ни в жизнь. Версия, что Артур гомик, а жена его прикрытие, кажется совершенно очевидной. Как-нибудь он влупит ему за тот взгляд на занятии.

Влад со Стасом раскочегаривали угли в мангале. Подошла толстая девка, которая раздавала всем розовые визитки.

- О, мальчики, молодцы какие…

Непонятно, к чему эти «молодцы» относились. Да без разницы. Влад протянул ей пластиковый стакан, Стас разлил по половинке. На танцполе очкастый Олег проверял колонки, врубая звук на такую громкость, что стаканчик в руке вибрировал. Они опрокинули по первой, и Стас разлил вновь.

Тоже мне, компания… Народу собралось человек двадцать пять, но кроме него, Влада, никто не привез даже бутылки. Теперь все кучковались у беседки, ржали и делали вид, словно в такую погодку их не тянет выпить. Ну парни-то понятно, почти все за рулем, а вот, к примеру, эта бледная девица Инна, похожая на моль, чего ломается? Все равно стоит на отшибе и в разговоры лезть стремается.

- Э, пойдем к нам, – крикнул ей Влад и приподнял над головой бутылку. – Согреешься.

Инна помотала головой и испуганно отступила назад. Ну стой там, дура, жди своего звездного часа.

Влад повернулся к своим. Толстая девка, разносчица визиток, начала базлать без умолку про какого-то папу, начальника военной части, какого-то бывшего мужа, который «всех строил в Ёбурге». Влада достала ее эгоцентричность: он грубо, на полуслове прервал ее россказни, и вспомнил, как работал водителем вахтовки на Уренгойском газовом месторождении, как вернулся оттуда с большими деньгами, купил квартиру и машину, а потом, в кризис, все продал, чтобы вложиться в бизнес.

Стас с Максимом, похожим на школьника-переростка, занимались шашлыками. Влад протянул Максу стакан, тот сморщился, что-то бормоча. Да все понятно с такими: можно было не предлагать.

По дорожке от ворот прошла Юля, прямо пропорхала, кому-то улыбаясь. Ай, ай, девчачьи чмоки-чмоки… Хотя Юля, конечно, не чета этой светловолосой дуре, которая опять завелась так, что не заткнешь.

Юля сразу ушла на танцпол, где Олег, наконец, настроил звук, и теперь он не лупил по ушам грязными басами. Стас снова разлил.

- Стасик, ты давай полегче, – растягивая слова, образумил его Влад. – Ты куда льешь-то?

Стемнело. Вокруг толклись люди. Девушки манерно цедили холодное вино. Парни вообще почти не пили. Из нормальных были только Стас да эта толстая, которая все время портила тосты своими хихиканьями.

Стас лил снова, и тостовал за армию и женщин, так что продинамить не было никакой возможности. Над ухом кто-то спросил:

- Вы че сюда, пить приехали?

«А тебе че, западло?» – мысленно ответил Влад.

-Иди, танцуй, отец, – сказал он вслух.

А вокруг-то… Чернота. Березы тут? Или тополя?

Влад направился к беседке, облокотился на перила и уставился на двигающиеся тела. Музыка качала его из стороны в сторону.

Вау-вау… Чмоки-чмоки…

«Березы», – улыбается он.

Его ведут к мангалу.

- Давай, закуси, – кто-то сует тазик с мясом.

В правой руке оказывается стаканчик.

- А-а-а, Владик, сволочь, – ему трут уши. – Нажрался, сука…

Он роняет голову на колени, сидит, потом снова тащит себя к беседке. Здесь прохладно. Музыка усыпляет.

Он видит Юлю. Она танцует в обнимку с каким-то стручком. Влад даже немного трезвеет.

Это Олег, который привез колонки. Он водит Юлю из стороны в сторону, притягивает к себе, выставляет колено и садит аж верхом. А она выгибает спину и запрокидывает голову так, что волосы льются черным веером. В полутьме их лица кажутся бронзовыми. Он жмет ее к себе, двигает бедрами и она реагирует так, что Влад чувствует возбуждение.

- Это бачата, – слышится сбоку. – Хорошо Олег ведет, да?

- Ваще… – соглашается Влад и идет по тропинке.

Навстречу, сбиваясь, шагает та полная девка с визитками. Он ловит ее рукой и тащит за собой. Она ржет, как овца, и пытается ущипнуть его через рукав.

Они вваливаются в пустую беседку. Вода где-то рядом. Здесь темно и тихо. Он трет ей грудь и пытается расстегнуть блузку.

- А тебя есть? – спрашивает она, тяжело дыша.

- Чего? Презик-то? Да есть, есть… – врет Влад.

- Ты аккуратнее, – она хватается за блузку. – Ты не рви, слышишь.

Он задирает ей юбку и вталкивает на стол. Опрокидывает на спину. Она ржет. Влад взбирается сверху. Она ржет сильнее. Деревянные доски больно давят на колени. Он долго возится с ремнем.

Девка бурчит:

- Тише, тише… Давай уже.

И снова ржет.

Он хочет ответить, но не может. Эта девка, как жареная сосиска. Только пахнет не так хорошо. Он торопливо сползает со стола, придерживая брюки, и выбегает из беседки. Стоит, упершись рукой в березу. Клейкая слюня тянется нитями, как жидкое стекло. «Нажрался, Владик, сука…»

Она пытается тащить его в беседку.

- Ты че, мне худо… – Влад выдергивает руку и идет вдоль берега. Музыка катится по водной глади.

Влад падает на землю. Холодно и спокойно. Звезды движутся по спирали. Главное, не заснуть. Не заснуть.

* * *

Артур стоял в углу беседки со стаканчиком чая, от которого поднимался пар, похожий на дым. После захода солнца стало холодно и те, кто не танцевал, гужевались поближе к огромному костру, но ему нравилось быть здесь, поближе к танцорам.

«Опытных» приехало шесть человек. Двоих мужчин – Олега и Рашида – отпускали с танцпола лишь перевести дух. Они спускались к костру со словами: «Ну все, хорош на сегодня», но едва успевали выпить вина или съесть жареную колбаску, перед ними образовывался кто-то из девушек-новичков, и через десять секунд они шли обратно в беседку, иронизируя над своей безотказностью.

Олег танцевал с Алисой – симпатичной, шустрой девчонкой из группы Артура. Он поднимал руку, обозначая вращение, Алиса путалась, извинялась, ловила ритм и пробовала снова.

Раза с четвертого получилось. В ее осанке появилась горделивость. Движения стали увереннее, плавнее, не такими размашистыми.

Чтобы опытные не скучали, время от времени им давали потанцевать с партнершами их уровня. В пару с высоким, худым Олегом стала блондинка Марина в светлых джинсах, туго наполненных ее бедрами. Олег любил вращения. Он вскидывал руку, и Марина закручивалась вихрем, волосы летели в стороны. Они расходились бабочкой, и Олег продолжал жонглировать.

Рашид любил акробатику. Он танцевал невообразимые фигуры с партнершей, лица которой в полутьме было не разобрать. Порой их руки завязывались хитрым узлом, который они каждый раз распутывали с поразительным изяществом.

Кто-то взял Артура за руку:

- Пойдем!

Ольга походила на японку, чуть полноватую, с круглым белым лицом и лепестками смеющихся глаз. Она приехала с Олегом и Рашидом.

Артур пытался смотреть на ноги. Ольга поддела пальцем его подбородок, ноготь скользнул по коже, и их глаза встретились.

- Смотри на меня. Держи крепко… – сказала она лукаво. – И нагнись на меня чуть-чуть. Это же не бальные танцы.

Беседка наполнилась дымом. Ольга сморщила нос, но глаза ее смеялись.

- Хорошо, – говорила она. – Ты хорошо ведешь. Попробуем что-нибудь.

Артур еще ничего не умел. Он поднял руку, пытаясь копировать Олега, и японка Ольга сделала оборот.

- Лови меня, – смеялась она. – А то уведут.

Чуть позже они сидели у костра в общей компании. Желтые угли обжигали лицо. Оксана, прижимаясь к Артуру, спросила Ольгу:

- А сколько ты танцуешь?

- Я то? – Ольга посчитала в уме. – Год и месяц.

- У тебя здорово получается.

Ольга склонилась к ним и показала пальцем в сторону беседки. В темноте угадывались контуры танцующих.

- Вон там Олег Паньков, видите? – сказала она почти шепотом. – В прошлом сентябре был бревно бревном. Ритма не слышал, двигаться не мог, ноги всем оттоптал. Но упорный такой – ходил, ходил, на всякие мастер-классы, и смотрите… Когда Олег на танцполе, остальные парни ждут в очереди, – она вздохнула. – Так что за год можно кого угодно научить.

Ольга потыкала угли палкой. Разлетелись снопы искр.

- Когда мы начинали, он мне даже не нравился. А сейчас без них – без Олега, Рашида, Ильи, Марины, Аллы – даже не представляю себя. Если неделю их не вижу – пустота.

- Часто встречаетесь? – спросила Оксана.

- Постоянно. Не только с ними: сальса есть везде. Я когда в командировку в Пермь или Тулу приезжаю, сразу нахожу тех, с кем общаемся в форумах. Сальса – это как национальность: своих чувствуешь издалека.

Ольга вдруг оживилась:

- О, бачата! Пойдемте, посмотрим.

Юля пользовалась особенным спросом у Олега и Рашида. Она быстро понимала их танцевальные замыслы, вращалась, старательно повторяла какие-то сложные хваты руками. В ней они чувствовали потенциальную ровню или попали под очарование ее внешности, как сам Артур много лет назад.

Общение Олега и Юли перешло в интимную фазу: они танцевали очень близко, переплетясь ногами и плавно качаясь в такт протяжной мелодии. Впервые за время их новой встречи с Юлей Артур почувствовал отголоски ревности.

Влад, который порядком набрался еще до шашлыков, бессмысленно наблюдал за беседкой из-за перил.

- Не все приехали танцевать, – тихо усмехнулась Ольга, кивая на него.

Влад вихлялся на нетвердых ногах.

- Э-э, друг, ты полегче ее там… – заворчал он в сторону танцующих.

Ольга засмеялась и ответила:

- Это бачата. Хорошо Олег ведет, да?

- Ваще…

Влад тяжело оттолкнулся от перил и исчез в темноте.

Оксана взяла Артура за руку:

- Ты замерз, по-моему, да? – она начала растирать его плечи. – Давай я схожу к машине за курткой. Где ключи?

Толстовку на самом деле промораживало. Артур помотал головой:

- Я сам. Плед принести?

- Давай.

Он вышел за ворота и направился к машине. Пиликнула сигнализация. Под дворником на лобовом стекле маячил белый листок.

Артур огляделся. Вокруг было безлюдно. Щербатые ряды машин терялись в темноте.

Он освободил листок и подсветил телефоном все ту же карикатуру. От первой она отличалась лишь тем, что облачко-фраза исходили от мальчика. Шрифтом Times New Roman в нем значилось: «Оксана, а чего не сделаешь ради денег?»

Артур вдруг швырнул телефон на землю:

- Черт!

Он начал нервно расхаживать перед машиной, затем огрел ее по капоту:

- Черт!

Как же сука лезет в его жизнь? Зачем? И сколько это будет продолжаться?

Он поднял влажный телефон, механически взял из багажника куртку, плед и теплые носки для Оксаны, также механически прошел к костру и вручил теплые вещи супруге. Она была занята разговором. Артур похлопал ее по плечу и шепнул:

- Я пойду, посмотрю.

Он дошел до беседки, в которой колыхались тела танцующих, взял круто вправо по тропинке к озеру, и вышел на деревянные мостки у обмелевшей воды.

Артур навалился на перила и зарылся лицом в рукав куртки.

Мостки заскрипели под натиском чьих-то шагов. «Оксана», – подумал он и постарался повеселеть. Кто-то облокотился на перила рядом с ним, подперев плечом.

- Это я, – услышал он голос Лады.

Артур кивнул.

- Почему ты здесь? – спросила она, пряча ладони в рукава свитера

Он пожал плечами. Лада не уходила.

Она вдруг начала растирать его спину: крепкие пальцы продавливали куртку. Перила тихо скрипели.

Артур снова зарылся в рукав. В его голове начали прокручиваться события пятилетней давности, цепь которых закончилась браком с Оксаной.

Он вспомнил все до мельчайших деталей, до запаха в кабинете Астафьева, до звука его голоса…

* * *

Максим не собирался танцевать. Накануне он вообще не был уверен, что поедет на опен-эйр, и лишь странно чутье буквально вынудило его отбросить сомнения. Он словно ждал события, неожиданного и важного, которое нельзя спроектировать заранее, но которое может изменить течение жизни.

Первые часы Максим чувствовал себя лишним. Насаживать мясо он не умел, и Стас, доверивший ему шампуры и кастрюлю с маринадом, забрал их обратно. Забрал беззлобно, по-мужски, щурясь от сигаретного дыма, но все-таки стало обидно.

Переворачивать шашлыки тоже не получалось: они вертелись под собственной тяжестью так, что зажаренная сторона оказывалась снизу.

- Ты не дергай их так, – говорил Стас, поправляя шампуры. И снова щурился от дыма, здорово так, как Брюс Виллис. Может, начать курить?

Призвание Максима – раздувание углей крышкой от кастрюли. Когда они готовы, специализация меняется, и теперь он должен тушить язычки огня из пластиковой бутылки с незакрученной крышкой. Главное следить, чтобы крышка не упала в угли.

Артур с Оксаной, Юля, Эмма, Алиса и несколько незнакомых парней начали танцевать неподалеку от костра еще засветло. Участники старших групп облюбовали беседку.

Максиму это не нравилось: глупо смотрятся ученические движения, когда со скамеек перед костром их оценивает целый зрительный зал, смеясь и давая советы. Разве что Юля сразу раскрылась, разошлась и привлекла внимание «старших», которые забрали ее из ученической зоны на танцпол.

- Черненькая молодец, – сказал один из них, в очках, подходя к костру погреться. – Через год драться за нее будем.

Максиму отрабатывать шаги не хотелось. Да и не с кем было. Те, что начали танцевать сразу, уже сколотили коллективчик и менялись партнерами друг с другом. А те, что остались сидеть – в основном девушки – не выказывали никакого желания.

Танцующих парней не хватало. Некоторые барышни возвращались к зрителям, но проявляли такую деловитость, что пригласить их – даже если бы Максим захотел – не было никакой возможности. Они терли замершие руки, наливали вина из коробки с неудобным краником, подсаживались к компании, смеялись над очевидными шутками, а потом как-то незаметно оказывались среди танцующих.Но кто и как их приглашал, оставалось загадкой.

А может, выпить немного? Стас без колебаний, словно ожидая, плеснул в подставленный Максимом стаканчик безобразно много и со словами «Давай, чтоб бабки были…», выпил содержимое тары до дна. Секунду он сидел с напряженным лицом, потом надел стаканчик на бутылку и принялся выбивать из пачки новую сигарету. Его движения были неторопливы и уверенны.

Максим, не дыша, употребил водку залпом. Вернее, попытался употребить, потому что горло вдруг сжалось и жидкость застряла где-то в районе гланд. Резкий спиртовой вкус вызвал рвотный рефлекс, и Максим в панике вскочил, отвернулся и сделал глоток, от которого его пищевод едва-едва не разорвался. Спиртовая масса разлилась по желудку, то ли холодя его, то ли обжигая. Во рту стояла отвратительная горечь.

Максим вернулся к костру, стараясь надышаться дыма. От собственной неуклюжести стало весело.

На другом конце скамейки сидела Инна. Сегодня она была без бейджика. Может быть, поэтому ее никто не приглашал. Вид у нее был недовольный и какой-то далекий. Максим думал из жалости пригласить ее, но она была не в настроении. Да и унылый вид ее не вдохновлял.

Стемнело. Число пар постепенно уменьшилось, и те, что остались танцевать, переместились в беседку. У костра становилось шумно. Стас, осоловевший от водки, рассказывал, как когда-то работал шофером.

- Тогда я научился ездить 30 км/час, – говорил он костру. – На хлебовозке надо быстро – раз, раз, накладные, смена… А бочка – это вообще другое. Вообще, понимаешь? Когда она наполовину пустая – уже не погоняешь… Дал по тормозам, пиво по инерции дало в стенку, и еще тридцать метров скользишь.

Влада развезло еще сильнее: он выкрикивал несмешные пошлости и цеплял сидящих рядом девушек:

- Давай я тебя согрею, – наваливался он на Алису, которая, веселясь, пыталась выскользнуть из его захвата. – Да че ты? Я тебя просто погрею. Садись давай…

Ненадолго к костру вернулась Юля. Страшно было не то что пригласить ее, даже заговорить. Неужели эта девушка еще месяц назад была зеленым новичком в школе «Пепо и Фидель»? Почему она так легко отнесла себя к старшим, хотя видела их, скорее всего, в первый раз?

Юля стояла перед костром, торопливо отпивая горячий чай из хлипкого стаканчика, который хрустел в руках. Ее о чем-то спрашивали, но она была не здесь. Она все еще кружилась на танцполе, и миражи поглощали ее воображение. Машинальные ответы как будто обижали некоторых, и девушки смотрели на Юлю скептически.

Она была слишком легко одета. Бордовая кофта с пышным воротником и закатанными до локтей рукавами. На талии – широкие черный пояс. На ногах короткие, едва до колен, лосины и спортивные кроссовки. Девушки у костра уже надели куртки, свои или сидящих рядом кавалеров.

Подошел тот парень в очках, из старших, что клеился к ней особенно часто. Он взял ее за талию:

- Мерзнешь тут?

- Ага, – рассмеялась она хрипловато. – Пойдем?

- Давай бачату, – предложил парень.

Он увлекал ее за собой в сторону беседки. Юля сделала торопливый глоток и постаралась поставить чай на полено возле мангала. Стаканчик покосился и упал.

- Я не умею, – говорила она.

- Ты просто чувствуй меня. Я веду – ты подчиняешь. Это как сальса, только более чувственная.

Из шеренги сидящих донесся мужской голос:

- О, сейчас секс будет, – по рядам прокатился смешок. – Олег, жениться придется!

- Да все нормально! – крикнул в ответ Олег, исчезая в проеме.

Максим встал и направился к беседке. Музыка была не такая быстрая, как обычно, немного грустная, даже щемящая. Он встал поодаль. Беседку освещали две тусклые лампы, и по дальней стене двигались большие тени.

Бачата получилась чувственной, слишком чувственной. Рука Олега лежала на талии Юли над поясом. Он качал ее ладонью, девушка двигались в такт, они соприкасались коленями, сближались, терлись друг о друга. Ее длинная кофта сбилась. Она подчинялась ему, и, наверное, влюблялась, изредка смеялась, откидывала голову назад. Олег, держа ее за талию, давал прогнуться так, что волосы мели по полу. Было слышно, как шуршат их подошвы.

Максим вспомнил Египет, но такого он не видел даже там. Финал вечера для этих двоих вырисовывался очень понятным. Трудно представить мужчину, который не захочет продолжения.

Максим вернулся к желтому пятну костра, которое делало остальной пейзаж непроницаемо черным.

Фотограф Стас передал ему стаканчик с водкой. В свете костра его щетина смотрелась особенно мужественно.

- Ты в армии был? – спросил он грубо, скептически качая головой. – Не был? Это лучшее воспоминания о моей молодости. Понимаешь? Лучшее, что со мной было за всю жизнь.

Надо выпить. Эти двое – Влад и Стас – на фоне трезвых любителей сальсы смотрелись, если честно, изгоями, особенно Влад, но может быть, это лишь потому, что Максим был слишком трезв. Может быть, чтобы обрести уверенность Стаса, нужно просто выпить? Выпить, а потом закурить, неспешно выколотив сигарету из новой пачки?

Максим долго смотрел на подрагивающую жидкость, собирался с духом и уговаривал себя. Потом опрокинул стакан, к своему стыду сморщился, зарылся головой в рукав куртки и сидел так несколько минут. Никто не обращал внимания.

Он встал и подошел к Инне. Она сидела, повернувшись к костру, и тихо говорила с Полиной.

- Можно вас? – Максим постучал Инну по плечу.

- Туда? – она удивленно кивнула на беседку.

- Нет, здесь.

Они долго примерялись друг к другу, вспоминая стойку и положение рук. Болоневая куртка на спине Инны смялась под ладонью Максима. Ткань была холодной и скользкой.

Инна двигалась как обычно, равномерно и немного механически. Если бы он вдруг исчез, в ее танце ничего бы не изменилось.

- Я не слышу ритма, – пожаловался Максим.

- Это легко, – уверенно ответила девушка. – Давай считать – раз, два, три… пять, шесть, семь…

Они держали дистанцию, чтобы случайно не коснуться друг друга. Болоневая куртка шуршала. Максим смотрел в прохладную черноту за ее плечом и старался не дышать Инне в лицо.

Музыка закончилась, и повисла неловкая пауза.

- Спасибо, – сказал Максим.

- Пойдем к нам? – предложила Инна.

Они сели на скамейку перед костром, вклинившись между Полиной и кем-то еще. Инна продолжила прерванный разговор, обращаясь, скорее, к Максиму:

- Нужно сделать по-честному, чтобы все танцевали со всеми, как ты думаешь?

Максим пожал плечами.

- Нужно заранее договориться о графике, и тогда никто не будет сидеть. А то некоторые танцуют с одними и теми же, – развивала свою концепцию Инна.

- Они танцуют, с кем хотят, – ответила Полина.

- Это же не бальные танцы, – возразила Инна. – Я читала, что в сальсе должна быть постоянная смена партнеров.

Они сидели долго – наверное, час – обсуждая способы, как при ограниченном количестве мужчин сделать их распределение наиболее справедливым.

Эмма – взрослая женщина с тоннами косметики на лице – съязвила:

- Девчонки, вот у вас парень сидит: танцуйте с ним, – она показывала на Максима.

- Я же говорю про опытных танцоров, – обиженно парировала Инна.

Максим выскользнул из тисков их плеч, и пошел туда, где на узкой скамейке спал, поджав ноги, Стас. Чья-то тонкая куртка сползала с него на землю. Когда она упала, он завозился и сел, растирая лицо руками.

Около костра лежала бутылка водки. Один бок ее был горячий. Максим налил стакан, поискал глазами желающих, но Стас снова прилаживался к скамейке. Максим глотнул и поразился, что неприятный вкус спирта не чувствовался. Наверное, потому что теплая. Он налил еще. Водка была похожа на обычную горькую воду. В голове стало уютнее.

Откуда-то сзади, со стороны озера из темноты вывалился Влад. Он завернул было к костру, описал дугу и направился в сторону беседки. Из нее вышел Олег, держа Юля под локоть.

- А, вот ты где… – пропел Влад, устремляясь к ним.

Он остановился перед Юлей, раскачиваясь.

- В порядок себя приведи, – резко ответила она.

- Ты это… пойдем со мной, – Влад взял ее рукав, натянув его, как тетиву.

Олег уперся ему в грудь и как-то суетливо заговорил:

- Ты чего? Отпусти. Опусти немедленно.

- Пойдем, пойдем… – бубнил Влад. – Там вот беседка…

Олег давил на Влада, создавая ему точку опоры, отчего тот тянул Юлю сильнее. Неожиданно Влад пихнул соперника с такой злостью, что тот отскочил на пару шагов.

- Ты, гомик, не трогай меня! Че лапаешь?

Олег растерянно встал в стороне. Он поправил очки. Вокруг было человек двадцать, но все оцепенели, словно на поляну выскочил волк.

Выглядело это безобразно. Максим почувствовал отвращение к этому Владу, к Олегу, ко всем, кто стоял и ждал, пока ситуация решится сама собой.

Максим встал. В руках у него была бутылка.

- Эй! – крикнул он довольно громко. – Лови.

Он сделал пару шагов и метнул бутылку с близкого расстояния. Она завертелась и ударилась Владу в ягодицу.

Не сразу сообразив, что произошло, тот развернулся и неожиданно быстро оказался у Максима. Дальнейшие события запомнились фрагментами.

Крики, от которых стынет кровь. Максим смотрит в землю. На ней жухлая трава и листья. Из носа капает. Кто-то держит его за руку. В голове звенит.

Он сидит на скамейке, запрокинув голову, и зажимает нос платком. Начинает болеть голова. По переносице разливается жжение, словно она превратилась в огромный нарыв.

- Да не трогайте, пусть посидит, – слышится над ухом голос Стаса.

– Снимай куртку, – сказала Лада.

Артур помедлил. Ветер с озера холодил щеки.

– Я тебя согрею, – шепнула она.

Куртку повесили на гвоздь. Гладкие руки проникли под толстовку Артура, руки, в которых чувствовалась надежность. Голова Артура опустилась на перила, и мысли потекли сами собой.

Пять лет назад Сергей Викторович Астафьев, учредитель, назначил ему странную встречу. Он сказал, что будет ждать Артура в своем кабинете в девять вечера.

«Люмина» была третьим бизнесом Астафьева после шинного центра и завода по производству изделий из картона. Тогда «Люмина» располагалась еще в старом офисе на Карла Маркса с толстыми стенами и мрачными лестничными пролетами, по которым сквозняки носили холодный запах табака.

Кабинет Сергея Викторовича украшали сувениры, которые ему дарили в огромном количестве: были здесь деревянные часы-шхуна, мушкетеры из цветного стекла, бутылка коньяка в форме сабли, странный нож, вроде мачете и бог знает, что еще. В углу высился иконостас спортивных фотографий, на которых Сергей Викторович был молодой и еще не властный. Над креслом шефа висела теннисная ракетка.

Почему в тот вечер все произошло именно так? Наверное, потому что у Артура было шанса поступить по-другому. Тогда он не мог отказать Сергею Викторовичу. Не мог и не хотел.

Жесткий – иногда жестокий, бескомпромиссный, но справедливый, очень расчетливый, но превозносящий идеалы спортивного товарищества шеф был человеком, которым Артур хотел бы видеть своего отца. Они познакомились еще в институте, где Астафьев последний год читал правоведение перед тем, как окончательно уйти в большой бизнес. В то время Артуру не удалось произвести на него впечатление.

Сложилось так, что Артур начал работать в шинном центре Астафьева. Тогда между ними было три руководящих звена. Через шесть лет, когда Артур стал продажником в «Люмине» – лишь одно, директор компании, военный пенсионер Стыков.

Артуру льстило, что Астафьев замечает его успехи. Он всерьез рассчитывал занять место Стыкова, когда тот уйдет на пенсию повторно.

В тот вечер они остались в кабинете одни. Астафьев нервничал. Его худое, резкое лицо за последние годы не то чтобы постарело, скорее, ушла спортивная моложавость, уступив под натиском биологического возраста.

– Слушай, ты знаешь мою беду, – шеф смотрел в сторону, то и дело поправляя настольные часы, словно от них зависел исход разговора.

Артур не знал.

– Ну про Оксанку я. Ты знаешь, у нее вот это … – Астафьев обвел рукой свое лицо. – В общем, я понимаю, сложно ей будет. Никуда от этого не деться. Но человек она хороший. Вот такой человек!

Глаза Астафьева блестели.

– Я ее сам воспитывал, понимаешь? У нее характер – золотой. А внешность – ну, какую бог дал. Что ей теперь, одной всю жизнь? Или с каким-нибудь мудаком, алкашней?

Артур начинал понимать, к чему клонит шеф, но продолжал сидеть с растерянным лицом.

– Артур, ты мне сам как сын, – говорил тот, нетерпеливо дергая часы. – Вот ей богу, сколько мы тобой прошли? Я тебя всему научу, всему. Я тебе золотой билет дам. И я знаю, ты его не просрешь.

Артур хотел сказать, но Астафьев перебил:

– Поработаешь еще годик, потом станешь директором. Компания будет расти. Филиалы будем открывать. Я тебя со всеми познакомлю. Офис новый будет – в чистом поле построим. Лучший в городе, в стране.

Он замолчал, глядя куда-то вниз. Часы на столе громко тикали.

– Слушай, Артур Ильич. Женись на ней. Женись и все. Понимаешь, я к тебе не как к сотруднику обращаюсь, как к человеку. Нравишься ты ей. Тебе она поверит. Вот если я кого с улицы приведу, сразу почувствует. А тут… Ну, любовь, сам знаешь. В общем, тебе поверит.

Пока Астафьев молчал, Артур строил в уме фразы, и все они звучали фальшиво, подобострастно, неискренне. А если искренне – то…

Перспектива жениться на девушке с внешностью Оксаны – это одна беда. Худшая беда – скрывать от нее правду.

– Сергей Викторович, пластическая хирургия? – голос Артура звучал ненатурально. Он откашлялся.

Астафьев стиснул руки.

– Ну, пробовали. Но, понимаешь, сложно все это, болезненно. Потом она сказала баста, больше под нож не лягу. Пусть такой любят – или не любят. Ну, ты знаешь ее характер. Мой характер. Если рогом уперлась, – он постучал себя шее, – то все, финита.

Артур познакомился с Оксаной, когда ей было 15 лет. Тогда он не воспринимал ее как женщину, и внешность не казалась чем-то из ряда вон. Она была не по годам умным, ироничным ребенком с некрасивым лицом. Они общались легко, словно два пацана.

Но он не думал о женитьбе на ней. Эта идея шла настолько параллельно здравому смыслу, что очевидная комбинация Астафьева не приходила ему в голову.

– Я прошу тебя – никому ни слова, – Астафьев говорил тихо. – Никому. Тем более ей. Под страхом увольнения, смерти, как хочешь, но ни слова. Дам тебе время подумать. Неделю. Взвесь все, помысли. Если откажешься, репрессировать не буду. Будешь пахать дальше, доползешь до верха, флаг в руки. Но лишние десять лет потеряешь, это как пить дать. А так к тридцати пяти станешь партнером. Подумай.

В тот момент Артур уже знал ответ. Он не мог сказать его вслух, потому что хотел свыкнуться с дикой, неожиданной мыслью, но глубоко внутри себя он уже принял решения.

Это был один из тех шансов, пренебрежение которыми судьба не прощает. Двойная игра? Но это даже интересно. И это тоже часть карьеры.

Через неделю он согласился официально. Они разработали план – длинный, постепенный – сближения Артура и Оксаны.

– Условие такое: не просто женись на ней, стань ей хорошим мужем, – внушал Астафьев. – Идеальным. Меня не волнует, как ты это сделаешь: занимайся аутотренингом, книжки читай, на актера выучись, но чтобы она была счастлива. Она умная, всю фальшь видит. Но тебе поверит. Поверит, я тебе говорю. Будь собой. Все что надо, у тебя и так есть. Просто не забывайся. А то убью.

Артур работал над собой. Он запретил себе высказываться о людях резко: Оксана этого не любила. Он дал клятву помогать ей всегда и везде. Он научился не думать о других женщинах – это оказалось не самым сложным.

– Но я тебя предупреждаю: чтобы никто и никогда, – стучал по столу Астафьев. – По-пьяни ты выболтаешь или кто подслушает, я тебя растопчу. Это себе заруби на носу.

Больше всего Артур боялся, что Оксана догадается сама. Сейчас, пять лет спустя, ему иногда казалось, что она и так все знает, но не хочет разрушать их странную семейную идиллию. Но даже если Оксана что-то знала, то не проявляла себя ни словом, ни жестом, а значит, была достойна своего мужа.

Опасался ли Артур сотрудников «Люмины»? Но его карьера развивалась естественным образом, а пересуды о дочке начальника были бы всегда, красивая она или не очень. Заинтересованные лица, вроде Славы, наверняка догадывались о чем-то подобном, но слишком боялись Астафьева, чтобы лезть на рожон с догадками.

Считал ли Артур себя предателем? Нет. В те дни он поклялся, что сделает ее счастливой. Это его работа, и она будет выполнена как всегда, на 110%. А счастью неважно, построено ли оно на настоящих чувствах или лжи. Счастье – это ощущение. И пока оно с тобой, оно абсолютно.

Но какая же мразь, сука, падаль играет сейчас ним? Знает ли эта тварь, во что она влезла?

– Чего ты там бормочешь? – спросила Лада.

– Да так… Вспомнил кое-что.

– Что? – оживилась Лада.

– Ну, что, что, – усмехнулся Артур. – Наживку-то дома оставил. И удочки. Странная рыбалка получилась.

Лада улыбнулась. Она накинула на него куртку и обняла за талию:

– Когда ко мне приедешь?

– Приеду. Как будет время – приеду, – он осторожно высвободился из ее объятий.

* * *

Влад рассвирепел не на шутку. Он пытался тащить Юлю куда-то в сторону, где свет костра терялся в непроницаемой мгле. Лицо у Влада было черное, злое. На волосах висели клочки старых листьев. Пахло табачным перегаром.

Очень некстати Юрий Павлович не приехал. Дурацкая идея – приезжать без него.

Юля вырывала руку. Стоящий чуть позади Олег возразил Владу, но не слишком настойчиво. Тот взбесился еще сильнее и пихнул Олега в грудь. Юля видела, как сыграли под курткой его массивные плечи.

Потом что-то произошло. Влад, вцепившись было снова, вдруг ослабил хватку, зашипел и схватился за бедро. Оглядевшись, он ринулся к Максиму – тощему, бледному Максиму – который нетвердо стоял в паре метров позади. Тот даже не пытался закрыться. От удара в лицо он покачнулся назад, затем вперед и упал на четвереньки.

Влада оттаскивали трое.

– Я тебя, блять, урою! Руку, руку осторожно! – орал он.

Такой же пьяный Стас, заламывая Владу локоть, приговаривал:

– Заткнись… Я тебе говорил? Говорил? Че ты мне позоришь, а?

Вокруг Максима собралась толпа. Полина, наверное, медик, распорядилась добыть что-нибудь холодное, промакивая лицо Максима вымоченным в минералке платком. Ей передали бутылку виски, которую она прижала к переносице Максима.

Юля села рядом. Когда толпа понемногу рассеялась, она сказала тихо:

– Поехали отсюда. Я тебе отвезу.

Жаль Максима, но заварушка была даже на руку. Олег – отличный партнер – начал уже терять чувство реальности, шептал ей на ухо двусмысленности и вел себя все более по-хозяйски. Она не хотела обижать его, но не хотела повторять то, что повторялось уже много раз. Олег вряд ли привлек ее, встреться они при других обстоятельствах.

Алиса с Рашидом проводили их до машины. Максим был растрепан, словно ночевал на вокзале: сальные волосы, светлый джемпер с темными пятнами, на лбу – квадратный отпечаток бутылки. Он шлепал покорно, как бычок.

Юля выехала с парковки, когда Максим неожиданно твердо заявил:

– Поедем к тебе.

Юля прыснула:

– Зачем ко мне?

– А куда мне в таком виде? Мать убьет. Вернее, добьет.

Юля посмотрел на него. Видеть сына в таком виде, пьяного, взъерошенного, с разбитым лицом, в самом деле, не стоит.

– Ты с мамой живешь? – спросила она.

– Ну да, – Максим смутился. – Да я не буду приставать.

Юля расхохоталась, и Максима отвернулся к окну. Сложно вообразить, как он будет приставать к женщине, которая старше его лет на пять физически, и гораздо больше с точки зрения опыта.

Он вошел в ее квартиру нерешительно, словно опасался встретиться с обитателями. Из обитателей была лишь серая кошка.

– А это кто? – Максим бесцеремонно взял фотографию с журнального столика. – Твой парень?

– Никто, – Юля с досадой выхватила фотографию, огляделась и сунула под диван.

Она постелила ему на полу возле шкафа. Сама легла в майке и трико, не раскладывая дивана.

Максим долго ворочался, кряхтел и сминал подушку. По комнате плыл запах алкоголя. Максим назойливо сопел.

Юля делала вид, что спит, уткнувшись носом в спинку дивана, стараясь не шевелиться и дышать ровно. Но заснуть не было никакой возможности. Первое время она прислушивалась к шорохам с пола: казалось, вот-вот заскрипят половицы, и Максим предпримет попытку. Но Максим просто ворочался.

Потом появился комар. Он садился на щеку, взлетал, жужжал противно, как миниатюрная бормашина, щекотал ее крыльями. Стало душно.

В этой ночи было что-то странное. Юля думала: а если бы Максим также веско заявил, что будет спать с ней. Что любит ее? Что хочет сделать ее счастливой? Что было бы тогда?

Прогнала бы она его тоном, не допускающим малейшего возражения, или сказала бы «нет» чуть мягче, оставляя призрачную возможность настоять на своем. Хотя бы из любопытства.

У него, наверное, никогда не было женщины. Максимум, случался единичный секс в переодевалке на пляже, который не дает мужчине ничего, кроме осознания «я теперь мужик» с примесью неловкости.

Юля никогда не замечала таких мужчин, неумелых, застенчивых. Ее привлекали те, кто пробует жизнь на излом. Когда ей было 18 лет, таким человеком был Артур. Она называла его король Артур, он ее – Карменсита. В нем было столько злости, обаяния, неуживчивости, решительности, страдания и независимости, что влюбленность в него была столь же естественной, как и быстрый разрыв. Зацикленность Артура на жизненном плане выводила ее из себя. Его взгляд на женщин, как на средство поддержания тонуса, не укладывались в ее представление о равноправии полов. Его нежелание признать, что она тоже может добиться чего-то не только благодаря внешности, заставляло Юлю чувствовать свою второстепенность.

Ее последующие романы оканчивались примерно также. Был профессор, старше ее почти в три раза, остроумный, обаятельный и неуемный в сексе. Впоследствии он попался на взятке, и три дня студентки ходили в трауре. Был предприниматель, считающий себя новым «новым русским». Был горнолыжник, проводивший все лето на сборах и зимы на турнирах. Она привлекала мужчин властных, сильных, амбициозных. Она становилась бриллиантом в их короне. Она надевала им эту корону. Но дорога всегда получалась с односторонним движением. Она уставала от имперских амбиций, большие слова теряли смысл, громадье планов превращалось в переливание из пустого в порожнее.

Уловив первые претензии на ее суверенитет, они теряли к ней интерес. Отношения рушились по формальному поводу, никак не связанному с истинной причиной. Никто не признавал свою долю вины. Ее считали упрямой и взбалмошной. «Да я вообще не понимаю, что тебе нужно!» «У тебя все есть – что еще надо?»

Иногда расставания выглядели подло. Иногда она чувствовала облегчение. Но с каждым разом на образ мужчины-завоевателя наслаивалась неприязнь, заставляющая ее быть все более бдительной. Она больше не знала, какие мужчины ее привлекают. Грустно, когда тебе 25 лет, а опыту неудач позавидует иная сороколетняя.

От Максима веяло унынием. Юля зарылась в подушку и стала считать от тысячи до нуля.

«985… 984…983… 982… 992…990…950…100»

* * *

– Р-румба! – Ксения пыталась перекричать музыку.

В огромном зеркале закачались танцующие пары: волна влево, пауза, волна вправо, пауза… Румба давалась сложно: держа руки парнерши, нужно незаметно вести ее влево, потом вправо, не нарушая стойку. «Между руками – тазик с «Сальсой», под мышками – апельсины, руки ниже пупка, наклонились друг на друга, это же грязные танцы!», – не уставала повторять Ксения.

– Не давите так сильно, пожалуйста, – Инна пыталась размять запястья, которые Артур держал как положено двумя пальцами.

Почему-то она называла Артура на «вы».

– Извини. Ты не торопись, – Артур ослабил хватку и стал двигать руками более явно.

– Я вроде в ритме… – Инна расстроилась, сосредоточилась и стала особенно печальной.

– Линейка! – крикнула Ксения.

Артур слегка подтолкнул Инну назад, та не успела шагнуть и запуталась в ногах.

– А вы не могли бы вести немного заранее?

– Окей. Извини.

Отражение Инны колыхалось вперед и назад, делая маленькие шажочки. Она походила на марширующего солдатика.

– Касино! – послышалась команда Ксении.

Артур подломил запястье Инны, чтобы перейти на шаг касино, она снова сбилась.

– Я не чувствую, как вы ведете, – сказала она то ли с обидой, то ли с досадой.

– Я посильнее буду.

За спиной раздались хлопки:

– Так, стоп-стоп-стоп! – Ксения выключила музыку. – Ребята, сколько вы уже ходите в парах – месяц уже, так? И до сих пор мальчики не слышат ритма. Посмотрите на себя в зеркале: все движутся в разнобой. Первый такт – самый громкий. Вы должны его слышать.

Ксения заставила их разбиться на четыре команды.

– Первая команда – хлопаем на такт 1 и 2. Вторая – на 2 и 3…

Это напоминало КВН: четыре группы по шесть-восемь человек стояли кругами и сосредоточенно вслушивались в музыку. Хлопки неслись сначала вразнобой, потом более кучно, и через некоторое время укладывались в ритмический рисунок.

– Раз, два, три, четыре! – подсказывала Ксения.

В этот момент кто-то вышел за ширмы. Артур повернул голову, но фигура в светлой одежде уже мелькнула в просвете между перегородками, исчезнув в глубине зоны отдыха. Артур шепнул Оксане, стараясь подавить возбуждение:

– Я отлучусь на минуту...

Он прошел за ширмы. На стульях сидели участники следующей группы, шушукались мамаши хип-хоперов, Алла – девушка за стойкой – наливала воду пацаненку в забавных, непомерно широких джинсах. Человек, сбежавший из танцевального зала, прошел куда-то дальше, возможно, к выходу на лестницу или направо, в раздевалки.

Артур миновал барную стойку и огляделся. Показалось? Он толкнул дверь в мужскую раздевалку; та завибрировала от удара.

Варя вздрогнула и обернулась: на круглом лице с густо подведенными глазами проступили белые пятна. Ее волосы были мелированы и уложены пышной шапкой. Волосы – это лучшее, что в ней было.

– Ой… Напугал, блин, – сказала она и заклокотала от нервного смеха.

Артур выхватил из пухлой руки листок, на котором серела новая карикатура:

– Это что?

Он сжал бумагу перед ее лицом. Она свела глаза, пялясь на листок, глупо улыбнулась и пожала плечами.

Артур смял воротник светлой блузки и прижал Варю к шкафчикам. Шкафчики лязгнули и зазвенели. Разбухшая грудь Вари пружинила под рукой.

– Тебе это зачем?

Варя изменилась в лице. Теперь перед ним была взбешенная болонка. Ее голова подалась вперед, губы задергались. Правой рукой она пыталась расцарапать его ладонь.

– Я все про тебя знаю! – затяфкала она. – Если мне что-то будет, все узнают, понял?

– Что ты про меня знаешь? – Артур сжал блузку с такой силой, что одна из пуговиц оторвалась и цокнула по полу.

– Про тебя и Оксану. И как ты на ней женился. А хочешь, всем расскажу? – истерила Варя. – А Оксана знает, что ты за деньги? Папа ей не рассказывал?

– Ты че мелешь?

– То! То самое! Руку убери!

Артур ослабил хватку. Варя торопливо оправила блузку, склонилась к полу и близоруко сощурилась:

– Блин… Пуговица под шкафчик закатилась.

Артур опустился на скамейку. Пуговица белела в углу, похожая на маленькую таблетку.

В раздевалку заглянула Алла – девушка с ресепшена.

– Вы чего кричите?

– Мы говорим просто, – Артур миролюбиво улыбнулся. – Мы скоро.

– Да, пожалуйста, – Алла прикрыла дверь, и послышался стук ее каблуков.

Артур потряс смятым листком:

– Зачем вот это?

Варя пожала плечами, бестолково улыбаясь.

– Так… Смотрела, что будет.

– Ты глупая что ли?

– Ты сам подлец! – Варя опять превратилась в болонку. Глаза ее блестели, как две оливки. – Ты ей голову морочишь, а сам живешь на всем готовеньком. Хорошо устроился!

– Завидно?

– Чему тут завидовать? Женился на богатенькой кикиморе…

– За языком следи! – Артур вскочил, и Варя осеклась. Он подступил к ней и сказал тише. – Не ори так. Ну и что, что женился? Деньги не причем.

– Деньги при всем. Я кое с кем поговорила. Тебя на работе ненавидят, не знал?

– Варя, – Артур разгладил помятую блузку и сказал почти на ухо. – Варя, тебе по жизни заняться нечем? Что ты делаешь?

Шепот возбудил ее. Голос Вари стал елейным:

– Если ты такой неразборчивый, давай мы с тобой… Понял? Удели мне внимание. И будет все шито-крыто. Ты мне нравишься.

От Вари пахло духами. Это единственное, что напоминало в ней женщину. Артур продолжал шептать:

– Варя, у меня на тебя не встанет.

– Что? Ты с этой калошей… – Варя запыхтела, изображая звуки страсти. – … спариваешься. На меня у тебя трижды встанет.

Она готовилась переродиться обратно в болонку, и Артур не смог удержаться от смешка.

– Варя, ты на самом деле глупая. Ты обычная тупая девка, которая не знает ничего ни про жизнь, ни про мужчин.

Варя остолбенела. Свирепость проступала на ее розовом, как детская клеенка, лице постепенно. Сначала скривились губы, задрожали щеки, и в остекленевших глазах уже читалась нехитрая мысль, которую она собиралась вербализовать.

– Да ты мне не сдался!– завизжала он. – Ты выглядишь, как педик! Мне Оксанку жалко, ты ей врешь, врешь! Я ей все рассажу, и как ты со мной тут говорил, тоже!

– Да иди, расскажи! Варечька, ты на самом деле такая тупая, что не можешь понять простую вещь: Оксана и так все знает. Она знает, что я работаю у ее отца. Она знает, что я женился на ней. Что ты ей хочешь рассказать?!

– А как вы договорились с ее отцом, знает? Ага?

– Это твои фантазии. Не было этого.

– Не было! – Варя поймала волну. – Вячеслав Аркадьевич мне все рассказал, все! Ты гнусный тип, и не надо из меня дуру лепить! Это не я тут за деньги трахаюсь!

Она торжествовала. Артур дал ей возможность насладиться секундой триумфа, соображая, есть ли у нее доказательства или она действует по наитию?

Кто мог знать про их сделку с Астафьевым? Теоретически, никто. Мог ли гаденыш Слава выболтать о своих сомнениях Варе? Наверняка, мог. Мог ли предоставить доказательства? Нет. Как она с ним встретилась? Это неважно.

Эту собаченку невозможно угомонить аргументами. Если она почувствует сомнение, загрызет до смерти. Но она труслива и зависима от мнения окружающих. Значит, остановить ее может лишь уверенность Артура.

– Варя, что застыла? Катись, рассказывай. Каждый второй считает наш брак с Оксаной расчетом. Мы привыкли слушать бредни, вроде твоих. Слава – завистливый неудачник, так что его сказками все сыты по горло. Эту пургу мы слышим на каждом корпоративе. Иди, объясняйся!

Варя задумалась. Близоруко щурясь, она вглядывалась в Артура, словно пыталась понять, блефует он или нет. Она кусала губы и непроизвольно гримасничала, и в тот момент, когда пауза затянулась не в ее пользу, вдруг оттолкнула Артура и выскочила из раздевалки.

Артур сел на скамейку и обхватил голову руками. Издалека неслась музыка и голос Ксении:

– Арриба! Держи, держи ее крепче! Абахо! Слушаем ритм – раз, два, три… пять, шесть, семь…

Пуговица белела в углу, маленькая, глупая, как ее хозяйка. Зачем ей этот цирк?

– Аторро! Юрий, на такт семь вы должны быть у следующей партнерши…

Кто-то поскребся в дверь. Артур поднял голову и сказал негромкое «Да…».

Оксана вошла осторожно, будто он был не один. Она повела бровями, отчего на лбу собрались складки. Это у нее от нервов.

– Ты тут? – спросила она. – Поедем домой?

– А занятие? Закончилось? – Артур пытался прочитать вердикт на ее лице.

– Нет. Поедем домой, – Оксана словно хотела взять его за руку, но лишь встала в стороне.

Артур кивнул и открыл шкафчик. Похоже, эта сучка Варя что-то ей сказала…

* * *

В тот же день еще перед началом занятия случилось то, чего Максим опасался с самого утра.

Он сидел на скамейке в раздевалке, втискивая ноги в холодные, измятые туфли. Влад вошел как раз в тот момент, когда Максим закрывал уже ящичек, пытаясь вынуть из скважины заевший ключ.

Вместе с Владом зашел прелый запах табака, от которого захотелось чихать.

– Ты как, живой? – спросил Стас, раздетый по пояс.

– Нормально мы вчера, а? – гоготнул Влад. – Я все штанины облевал.

Он бросил на скамейку спортивную сумку, шумно сел, закряхтел и стащил с ног громоздкие ботинки. Подошвы стукнули по полу.

– Только вот не надо в меня бутылки кидать, – сказал он громко и как бы в никуда. – Это я к вам, к вам обращаюсь!

Максим украдкой обернулся. Влад смотрел зло. Ключ не поддавался: Максим снова открыл ящик, машинально поправил куртку и попробовал снова.

– Че, может, поговорим? – Влад стащил брюки, встряхнул их и разгладил. Ноги у него были крепкие, волосатые. – Че молчишь?

Фотограф Стас хлопнул Влада по плечу:

– Слушай, ты уже реально всех задрал. Отстань от него.

Влад снова обратился к Максиму:

– Просто как-то непонятно осталось: вот ты кинул бутылкой, а дальше-то че?

– Ниче… – проворчал Максим.

– А ты че такой? – бросил Влад резко с той противной интонацией, которая вызвала у Максима давно забытую ассоциацию со словом «ломпасники». Он даже не помнил, кто такие эти ломпасники, но говорили они именно так, «чёкая» и присвистывая.

– Че заглох? – наезжал Влад.

Из угла донесся голос Юрия Павловича:

– Слышь, малый, тебе сказали – уймись.

Влад не ответил, затем обратился уже ко всем, кивая на Максима:

– Ну и че это, мужик называет? Бутылкой из-за угла швырнуть, нормально, да?

Юрий Павлович неожиданно встал, ухватил Влада за локоть и толкнул к двери. Не успев выдернуть ногу из наполовину снятого кеда, Влад споткнулся и с трудом удержал равновесие.

– Ну-ка давай! – резко сказал Юрий Павлович. – Собирай монатки и отсюда!

Влад вскинул руку:

– Ты че, дед, творишь?

Эти слова или жест произвели на Юрия Павловича странное впечатление. Он швырнул на пол ремень, который держал в руке, ссутулился, и начал оттирать Влада к двери. Голос зазвучал неестественно низко:

– Если ты очень хочешь проявиться, я тебе дам возможность. Только не здесь, цивилизованно. Держи визитку, буду ждать тебя. Это спортзал на ЧМЗ, найдешь.

Влад опешил:

– Да че вы так сразу?

– Сюда больше не приходи, понял?

Влад смотрел озлобленно. По коротко стриженному затылку Юрия Павловича, по его набухшим плечам и крепким, как у павиана, рукам было понятно, что он готов к провокации.

Но Влад вдруг отвел взгляд, обмяк, протиснулся вдоль скамейки, сгреб вещи и вышел прочь, прижимая к груди расхристанную сумку.

– Сборище, блин… – он саданул дверью с такой силой, что висящее на стене зеркало дрогнуло.

Юрий Павлович обрел прежний подтянутый вид, подобрал с пола ремень и сел на угол скамейки. Потом неторопливо снял рубашку, расправил ее, повесил на раскладные плечики и стал натягивать выглаженную белую майку.

Сцена произвела на Максима сильное впечатление и перебила настрой на танцы. От Юрия Павловича исходило обаяние вожака. Как ему удалось подобрать такие веские слова, на которые на самом деле и возразить-то было нечего? Как нужно говорить: низко, утробно? Или смысл в том, чтобы встать в правильную позу и подавить соперника взглядом?

С началом разминки внимание Максима переключилось на Юлю. Она была в узком платье, черном с алой полосой наискосок. Жаль, что не он был главным героем той сцены с Владом, а Юли не было в зрителях. Хорошо бы она почувствовала в тот момент то, что чувствовал сам Максим. Силу. Однозначность. Жестокость. Справедливость.

Они танцевали совсем чуть-чуть во время руэды. Сегодня у Максима неплохо получалось вести, по крайней мере, Ксения ничего не сказала, когда придирчиво смотрела на них с Алисой. И шагать получалось: Максим он перестал смотреть на ноги, как в первые дни, и если бы не зеркало, чувствовал бы себя немного латиноамериканцем. Когда до Юли оставалась одна смена партнера, Максим мысленно прокручивал в голове все, что должен сделать. Не забывать вести. Шагать на первый такт. Руки не опускать.

Самое сложное – это ритм. С этим пока проблемы, но в остальном…

– Аторро! – скомандовала Ксения, и Максим рванулся к Юле.

Но едва они встали в закрытую позицию, едва черные волосы коснулись его лица, он начал путаться. Или она танцевала слишком размашисто и быстро, или он растерялся, но вести Юлю не получалось. Он был балластом, который партнерша пыталась раскачаться в нужном ритме, словно подвешенный мешок. Юля не показывала недовольства, но все было понятно и так. Она говорила вполголоса:

– Не в такт… Быстрее…

Говорила не ему, а так, для справки.

– Аторро! – голос Ксении едва пробивался через музыку. Юля ускользнула безо всякого сожаления.

Когда занятие закончилось, и будущие сальсеро поаплодировали сами себе, Юля поймала его за руку:

– Проводишь?

Впервые взгляд был адресован персонально ему.

– Конечно.

Максим собрался быстрее обычного, передал ключ девушке за стойкой и встал около лестницы. Минуты тянулись долго, но Максим думал, что когда-нибудь он будет вспоминать эти дни с завистью к самому себе. Или не будет?

Юля переодевалась долго, а когда вышла, на ней был черный плащ, тонкие перчатки и вязанная красная ленточка, стягивающая пышные волосы.

– Извини, там толкучка, – она кивнула на раздевалку.

«Извиняется. Хороший признак», – подумал Максим.

Они спустились по винтовой лестнице, вышли на улицу, миновали переход через улицу Коммуны и оказались на парковке. Было тепло, темно и сыро. Приятно пахло дерном.

Около «Тойоты» Юля остановилась и посмотрела на Максима. В ее лице была нерешительность.

– Болит нос?

– Нет, – соврал Максим.

– Слушай, я не знаю, как правильно сказать... – начала Юля.

Он напрягся.

– У меня не так давно были отношения, не очень удачные, и я сейчас не хочу никакой романтики, понимаешь?

Максим кивнул. Он не понимал, но это, видимо, было неважно.

– Ты хороший человек, но мне кажется, у нас с тобой в любом случае ничего бы не получилось.

– Почему? – слова резанули Максима. Свет прожектора высвечивал вокруг ее волос синеватый нимб.

– Максим, не надо зацикливаться на мне. Найди себе девушку… Чтобы она смотрела на тебя широко раскрытыми глазами.

В этом совете было что-то навязчивое, неискреннее. Откуда Юле знать про его девушек?

– Вроде, не набивался в любовники, – сказал Максим. – И в друзья не набивался.

– Я знаю. Не обижайся. Я просто думала, что вчера ты мог неправильно меня понять. Я рада, если ошиблась.

Максим пожал плечами. Хотелось сказать: «Да, конечно, ты не ошиблась, ты сейчас уедешь и останется пустота, и да, мне жаль, что я вчера не залез к тебе по одеяло, и да, я ревную тебя к тому, с кем у тебя были эти «не очень удачные отношения». А сколько их было этих, «неудачных»? И это сводит меня с ума, и я опять буду представлять тебя с твоими неудачниками полночи. А может быть, не стоит ставить на мне крест, ведь терять все равно нечего?».

Но он спросил:

– Ты в среду приедешь?

– Да. Макс, чего у тебя такой кислый вид? Ну, давай, не расстраивай меня.

Она потянула его за край куртки и легонько пихнула.

– Ну, не делай такое лицо. Пока.

Это «Пока» прозвучало скорее как вопрос, словно она ждала какого-то разрешения. И что это за выражение на ее губах, вроде сочувствия, но такого вынужденного, которое совершенно не греет. Нет, лучше просто молчать: все равно ничего путного сказать не получится.

Подождав минуту ради приличия, Юля едва заметно улыбнулась и отпустила его куртку. Ну, конечно, не стоять же посреди парковки всю ночь. Пиликнула сигнализация, она села в машину, дрогнул капот… Взмах руки в тонкой перчатке, и машина покатилась назад.

Ну и катись себе…

Максим сделал крюк мимо родного ЮУрГУ, вдоль парка, через дворы к улице Южной: так он шел минут двадцать вместо традиционных двенадцати. Люди вокруг казались странными. Шли куда-то, говорили, даже смеялись, будто ничего не произошло. Очень неприятно видеть веселых людей, когда чувствуешь бетонную тяжесть над желудком.

Надо было сказать ей что-нибудь веское. Что-то такое, отчего она остолбенела бы, как сегодня Влад, и поняла наконец, кто он на самом деле. Он жалел, что у него нет татуировки, как у Артура или Юрия Павловича. Что он не может схватить ее за талию, как Ред Батлер, прижать к себе и сказать: «Молчи, дура! Ты моя, разве не видно?» Или уйти так, чтобы она в смятении думала о нем всю ночь.

Ну как это удается Юрию Павловичу? Вот его бы она точно послушала.

Максим разгорячено дернул дверь подъезда. Старый, знакомый, противный подъезд. Была ведь тихая надежда, что сегодня Максим его не увидит.

Оксана – дизайнер по интерьерам – имела достаточно свободного времени и вкуса, чтобы придать их квартире-студии глянцевый, но не лишенный уюта вид. Она любила светлые тона – бежевые, лимонные, лазурные. Артур всегда говорил, что ему нравится их дом за ощущение воздуха: даже в прозрачной «Люмине» не дышалось так легко. Это был лучший комплимент для нее, дизайнера.

Оксана зашла на кухню, машинально щелкнула рычажком электрочайника. Чайник зашипел, как сильный ливень.

– Ты есть будешь? – громко спросила она.

– Нет.

Артур появился в дверном проеме:

– Эта дура пыталась меня шантажировать.

Вид у него был напряженный и побитый.

– Я знаю, – Оксана помолчала. – А ты считаешь меня уродиной?

– Нет, – ответил он слишком быстро.

Странно… Но и она не чувствовала себя дефектной. Если бы у нее был шанс родиться красивой – ухватилась бы она за него?

Нет. Вернее – не любой ценой. В уродстве есть свои плюсы, хотя она никому – даже Артуру – не говорила об этом. Все равно не поверят.

Имея лицо шимпанзе, раньше расстаешься с иллюзиями. Не боишься старости и даже смерти. Привыкаешь не замечать мелочей. Хорошо чувствуешь настоящих людей.

Это дается непросто. День за днем вместо косметических процедур, которые тебе все равно не помогут, ты напоминаешь себе о вечных ценностях. Запрещаешь себя спрашивать «Почему?» ввиду бессмысленности вопроса. Реже смотришь в зеркало. Читаешь вдохновляющие книги, героям которых гораздо хуже, чем тебе – но они живут и находят в жизни уголки для радости. Ее любимые книги переезжали с ними из квартиры в квартиру.

С самого детства день за днем ищешь в себе то, что не обезображено природой. И делаешь немало открытий: ты можешь бегать, пусть косолапо, быстро читаешь, великолепно рисуешь, даже поешь. Но главное – ты можешь ощущать, а это уже кое-что. И это вдохновляет. Перестаешь злиться, жаловаться и искать сочувствия. Живешь дальше, находя плюсы в том, что имеешь. Ты крепко встаешь на ноги.

Жизнь вознаграждает сильных. Артур появился в тот момент, когда она уже почувствовала себя полноценным человеком, способным отсекать все те явления и тех людей, что напоминали ей о трагедии при рождении. Она не жила в томительном ожидании принца, но тем приятнее было его неожиданное явление.

Он казался ей человеком глубоким – гораздо более тонким и проницательным, чем большинство людей из ее окружения. Он мог видеть то, что не видят другие. Любовь обычная была ей недоступна, и она искала любви другой, которая не сводилась к взаимодействию двух оболочек. Артур разделял ее идеалы.

Он настолько превосходил ее смелые фантазии, что она, кажется, ослепла от счастья.

Она строила свое книжное счастье, описав себя в прологе одним словом – уродина – и надеясь, что следующий раз к внешности они вернутся потом, после хэппи энда. Артур заставил ее чувствовать себя нормальной – даже более нормальной, чем многие.

Но Оксана не думала о другой стороне. О том, каково это, ложиться в постель с таким вот гремлином: кривоногим, со складками над бедрами, с лицом, в котором есть все, но не на своих местах… Каково танцевать с обезьянкой, которая и двух шагов ровно сделать не может?

Восприятие эстетики, сексуальности основывается на врожденных чувствах, и сколь бы ни был сильным Артур, он не может идти против природы. Вернее не так – он может, ломая себя. И зачем он делает это? Почему она никогда не спрашивала себя: зачем?

В борьбе с иллюзиями она упустила главную. Упустила, что ее отец не знает полумер. Если он поставил цель сделать ее счастливой – он сделает вопреки всему, даже ей самой.

– Слушай, Варя все сочиняла на ходу. Она не могла ничего знать, – Артур держал ее за руку. – Это бредни женщины с неудавшейся личной жизнью.

Но ведь это не важно. На глаза наворачиваются слезы. Да, это неважно, потому что в своем сочинительстве Варя, кажется, была права. Только и всего.

Наверное, Оксана заигралась. Он ведь человек, мужчина, ему тридцать два – не поздно начать все сначала. Имеет ли она право лишать его жизни, к которой стремится его естество?

Он и не оставлял мечты о лучшей жизни. Он одевался, как и в дни их первых встреч, ярко, вызывающе. Он любил красивую обувь, кулоны, браслеты… Он как будто цеплялся за ту прежнюю жизнь, от которой отказался из-за отца, из-за нее. Он часто спорил с людьми, словно пытаясь вписать себя настоящего в новый для него мир.

Или она напрасно думает за Артура? Мать учила ее – не решай за людей. За все время их брака он ни разу не дал повода усомниться в том, что он был честен с ней.

– Уволься, – вдруг сказала Оксана, промакивая глаза полотенцем. – Уволься по собственному желанию. Папа поймет.

В его глазах отражались огоньки светодиодной подсветки. Он долго собирался с мыслями, потом мягко сказал:

– Я не могу. Это не личное дело – там целый коллектив.

– С папой коллектив не пропадет.

– Он отошел от прямого руководства.

– Вспомни, как мы общались, когда ты был продавцом… Разве я любила тебя меньше? Давай уедем в Москву. Работай где угодно, но чтобы не было папы и его свиты.

– Что это изменит?

– Понимаешь, я уже больна сомнением, – говорила Оксана. – Я хочу тебе верить – я очень хочу – но не могу. Прости, не могу. Забудь про папу, про коллектив, про обязательства – просто уволься. Это важно для меня.

Он молчал.

Почему он молчит – это не похоже на него? Где уверенность человека, который всегда видит цель?

Она забрала с собой лишь три вещи: ноутбук, недочитанную книгу и серого игрушечного зайца. Артур был мрачен и тих.

– Ты куда? – спросил он.

– К родителям.

– Останься. Завтра решим.

– Нет, – Оксана расправила отвороты его рубашки. – Я поговорю с папой – больше он к тебе не полезет.

Артур молчал.

– Знаешь, а ты был хорошим мужем. Очень хорошим…

Больше она говорить не могла: нужно было поскорее добраться до лифта, где нет свидетелей. Не хватало еще слезных прощаний.

Все, все. Артур – это прошлое. Нужно отпустить.

* * *

Артур сидел в кресле, не включая свет. На окне чернел кактус, похожий на сгорбленного старика. Впервые за долгое время плана на завтра не было.

Чего он добился? Она просила его уволиться, он молчал. Она расскажет отцу, и шеф вышвырнет его на улицу. Результат тот же.

Надо было согласиться – появилось бы время. Он бы нашел компромисс. Вместе с Астафьевым они бы придумали очередной антикризисный план. Почему он впал в ступор, словно все это не было очевидно?

Удивительно, но Артур почти никогда не врал супруге. Та большая ложь, лежащая в основе их брака, как будто вобрала в себя миллионы маленьких обманов, измен и предательств, которые терроризируют несчастливые семьи. Может быть, он настолько вжился в роль, что разучился врать?

Уволиться? А если и уволиться? Оставить «Люмину» с ее недостроенным цехом, филиалами, прозрачным офисом и полусотней завистников. Уволиться, рискнуть…

Уволиться? И перечеркнуть пять лет жизни. Той жизни, которую он строил по кирпичикам, в полном одиночестве, скручивая себя, выматывая до состояния нервного срыва и не имея возможности даже поговорить с кем-нибудь откровенно. Уволиться и разрушить неустойчивую гармонию между семьей и работой, которую он возвел вопреки здравому смыслу?

Первые месяцы с Оксаной Артур жил с ощущением временности происходящего. Он измерял жизнь неделями, и в понедельник приказывал себе дожить до воскресенья. Проходила неделя – это воодушевляло, и появлялась новая цель – новое воскресенье. Он шел шаг за шагом, стараясь не упускать ни малейшей детали и не давать и повода для сомнений. Оксана была частью работы – той частью, что он выполнял с особой тщательностью.

Но как он посмотрит на нее в то утро, когда она станет ему просто женой? Сможет он ходить с ней в танцевальную школу, где сводит дыхание от девушек из Bounty School, если ее отец освободит Артура от клятвы, которую он соблюдал с религиозным фанатизмом?

Что будет, если Оксана станет ему просто женой?

Артуру стало казаться, что кактус-старик шевелиться; медленно, как стрелка часов, переваливает через горбатые плечи тяжелый мешок.

Так что будет? Ничего хорошего. Он вряд ли сможет быть собой без работы, и не зачем искать варианты.

Альтернатив не было, а значит, его прокол не имел решающего значения. Нужно ждать завтра и действовать по обстоятельствам. И составить резюме прямо с утра.

Артур встал, включил свет, и кактус за занавеской обрел безобидный грязно-зеленый цвет.

Артур даже не знает, нужно ли его поливать.

* * *

Солнечный луч делил кабинет Артура по диагонали. Из приоткрытого окна за спиной веяло холодом. Где-то далеко визжала электродрель: наверное, плотник дошел-таки до бухгалтерии.

Прилепин церемонно постучал и зашел в кабинет украдкой, словно горничная.

– Артур Ильич, я на секунду… Можно?

Артур кивнул. Прилепин заговорил быстро:

– Я прошу прощения, что не успел подготовить к пятнице – просто там менеджеры заказы принесли…

– Да не страшно, – Артур позвал его жестом. – Показывай.

Прилепин протянул альбом с эскизом, нарисованным ручкой. Бумага была исчеркана довольно плотно.

Прилепин листнул альбом:

– Вот тут общая схема.

Схема была набросана от руки и отражала мыслительный процесс Прилепина. Стрелочки указывали, где должны располагаться элементы на самом деле, какие-то фрагменты были густо закрашены, а чуть выше нарисованы новые, правильные.

– Вот это воздушная подушка, тут – захваты, вот отсюда подача идет… – говорил Прилепин, водя пальцем по бумаге.

– Слушай, Федор, – оборвал Артур. – Честно, я ничего не понимаю на этой схеме. Ты же в цех отправляешь электронные чертежи? Сделай нормальный эскиз на компе и распечатай. И напиши краткий синопсис изобретения, как для патента.

Прилепин втянул воздух, свистя:

– Дак… Я же просто саму идею показываю. А оформить – это уже недолго.

– Ну раз недолго, оформи, пожалуйста.

Прилепин помялся, все еще надеясь удивить Артура каракулями, потом собрал альбом и направился к выходу.

– А это… К какому сроку подготовить? – уточнил он.

– Давай к пятнице.

– Хорошо. Хорошо, – Прилепин озабоченно вышел в коридор.

Через полчаса появился Слава и молча протянул документы на подпись. Артур пробежал их глазами и взял со стола тяжелую ручку. Бумага скрипела под ней, как снег.

– Сядь, пожалуйста, – сказал Артур, накручивая на перо позолоченный колпачек.

Слава сел нехотя, закинув ногу на ногу и болтая документами в руке. Пауза нервировала его.

– Что? – вдруг взъерепенился он. – Что ты на меня так смотришь? Я что, украл что-то?

– Слава, – Артура облокотился на стол. – Ты какого фига в мою личную жизнь лезешь?

Лицо Славы вытянулось и стало глуповатым, как у актера Краморова.

– Когда я в твою личную жизнь лез? – заморгал он.

– А кто Воронцовой брехал?

– Кому? Не знаю никакой Воронцовой.

Удивление Славы выглядело искренним.

– Ну, Варя, такая пышка мелированная, болтать любит. Ты на кой ей выложил свои домыслы про меня и Оксану? Не заметил, что госпожа Воронцова – это громкоговоритель?

Слава повел носом, словно принюхиваясь:

– А… Эта… – он оживился. – Слушай, она сама приперлась, спрашивала про тройной стеклопакет. Сказала, что хорошая твоя знакомая, что ты рекомендовал… Про варианты окраски спрашивала. Она сама все знала, честно… Она так и сказала, типа, что ты… Ну, что ты женился на дочери директора…

– Ну-ну. А ты поддакивал.

– Да нет, – Слава жестикулировал, словно показывал карточные фокусы. – Я ей говорю – это не мое дело, а если что-то там всем известно – ну так оно и так известно. Она вообще все сама знала.

Он вдруг вскочил и кинул документы на стол: они коснулись края и разлетелись по полу.

– Нашел повод, да? – завопил он. – Ну очень здорово – давай, напишу по собственному желанию! Я откуда знал? Мне что, взашей ее нужно было выгнать, когда она «по твоей рекомендации»? – он махал руками, как регулировщик. – Она про стеклопакеты спрашивала, про уплотнители – я ей сказал: идти к Караваеву, а она за жизнь… Я что, бить ее должен был? Ну, где, давай бумагу…

Славы схватил со стола листок, упал на стул и принялся рисовать закорючки, прижимая бумагу к колену. Лист прокалывалась, Слава дергал ручку и начинал строчкой ниже.

– Да заколебали вы… – шипел он.

Артур встал.

– Не уволен ты, – он осторожно вытянул бумагу из трясущихся рук Славы. – А рисуешь на заявлении Крейцера напрасно.

Слава сидел, поджав ноги, и выколачивал ручкой сбивчивый ритм. Артур вернулся в кресло, расправляя смятый документ со следами Славиной истерики.

– Да, ладно, Слава. Дрянь она просто и все. И тебя втянула.

Артур помолчал.

– Как там план?

Слава заговорил, словно читая с листа:

– По выставленным счетам почти половина, по оплате 15%, пока идем с опережением графика прошлого месяца, долгов еще много. Если все рассчитаются, выполним. Как у Андрея?

Он поднял глаза.

– Ну, даже чуть хуже. Слава, знаешь что, – Артур откинулся в кресле, водружая ноги на край стола. – Из вас двоих я бы поставил на тебя.

– Почему?

– Потому что ты опытный. И в авторитете. А Андрей пусть шишки набивает – потом пригодится.

Слава неопределенно покачал головой. Артур кивнул ему:

– Ладно, давай, работай. Тебе еще неделю продержаться – там восемнадцатое будет, под горку пойдет. Сделаем план, увидишь.

Слава поднялся, сгреб с пола разлетевшиеся листы, неуверенно глянул на Артура и вышел.

Когда позвонил Астафьев, Артур подумал лишь об одном – почему так поздно? Почему не с утра? Долго спал? Решал текущие вопросы?

Голос шефа был ровный, деловой, настырный. «Давай в шесть-десять, у меня», – он сбросил звонок еще до того, как Артур дал согласие.

Офис шефа располагался этажом выше каморки Артура, и был большее ее раза в четыре: нормальной прямоугольной формы, с приемной и столом секретарши, с небольшой подсобкой, где стоял диван, минибар и прозрачный столик. Большую часть времени офис был закрыт, и шеф появлялся здесь три-четыре раза в месяц. Артуру разрешено было использовать кабинет учредителя для особенно важных визитеров, и в подсобке висели костюм и галстуки Артура, носить которые он так и не привык.

Его собственный кабинет стал вдруг невыносимым. В этих узких стенах Артур всегда чувствовал себя уверенно, словно солдат, занявший удачную оборонительную позицию. Но сейчас, в последние минуты существования Артура в «Люмине», кабинет превратился в ловушку, тесную, душную и опасную.

Артур устроил экскурсию по зданию «Люмины». Он всегда делал так, если мысли заходили в тупик или он стоял на пороге важного решения. Решения всегда принимались здесь, в кабинетах и цехах «Люмины», принимались легко, сами собой.

Он зашел к конструкторам, похожим на пауков: сгорбленных, отрешенных и немного зловещих. Они лупили пальцами по клавиатурам и таскали по экранам виртуальные профили, не обращая внимания на босса. Этим они ему особенно нравились.

Сидящие по соседству дилеры обрушились на Артура с проблемами мелких фирм-посредников.

Артур зашел в бухгалтерию, отдел продаж и к айтишникам, посетил маленький закуток электрика, который оказался пуст. Если бы Артуру понадобился хозяин этого мини-офиса, он без труда нашел его по растянутым в коридоре кабелям.

Артур свернул направо, прошел через закрытый переход в соседнее здание и надолго застрял в цехе. Ему нравилось бывать здесь.

На огромных столах с пневмоподушками резались витринные стекла, жужжали до зубной боли пилы, пахло гарью и ацетоном. Он сидел на ступеньках металлической лестницы и смотрел на весь этот отлаженный механизм, где каждый муравей точно знал, куда, во сколько и зачем ему нужно доставить элемент профиля, тележку с обрезками стекла или мотки уплотнителя. Смотрел на рабочих в фирменной синей униформе; на аккуратные горки алюминиевой стружки в лотках; на нумерованные стеллажи с разноцветным профилем: черным, золотистым, белым, голубоватым.

В шесть ровно он открыл кабинет шефа и сел в пустой приемной, положив ключи на край стола. Пройти дальше этого рубежа он не смог.

– Ты чего не заходишь? – Астафьев ворвался в приемную, размахивая чемоданчиком. Полы его плаща были мокрыми.

Он торопливо открыл кабинет и мотнул головой:

– Ну, давай, бегом. Свет включай. Садись.

Артур опустился на привычное место слева от шефа, ожидая, пока тот снимет плащ, обтрясет от мокрых капель портфель и выудит папки с бумагами. Увесистые скоросшиватели шлепались на стол и под собственной тяжестью расползались веером.

– Ну, тему ты уже понял, – сказал Астафьев, погружаясь в кресло.

Артур кивнул, разглядывая ногти.

– Ты чего скис? На производстве что?

Артур помотал головой:

– Нет, все по плану.

– Ну ладно… Слушай, Артур, ты на кой хрен с югославами связался? Я тебе говорю: там, за бугром, все приличные сидят на таких бобах, что им твоих бонусов на карманные расходы не хватит. А сюда, значит, кто едет? Кто там не нужен. Вот отсюда динама.

Астафьев смотрел на него поверх узких очков. Он был похож на ведущего политической передачи, изобличающего коррумпированность властей.

– Я сам пожалел, – сказал Артур, с трудом вникая в суть разговора.

– Ну да. Опыт – сын ошибок трудных, – Астафьев отмяк. – Слушай, наши – это, конечно, кот в мешке. Но их мы хотя бы можем взять за яйца, понимаешь? Им с нами потом работать. А эти что, залетные. Вот свалит Радован обратно в свою Хорватию или Черногорию, и как ты его достанешь? Никак.

Югославы Артура не волновали. Прокол с ними был поправимым. Неужели Оксана ничего не рассказала отцу? Или это изощренная форма пытки?

Астафьев продолжал синтезировать планы избавления от ленивых югославских подрядчиков.

– Ну, пусть коробку доделывают, – тыкал он рукой в папку, – а коммуникации сами кинем.

Но если Оксана не сказала правду, как она объяснила свое появление в десять вечера на пороге родительского дома?

– А Оксана у вас? – спросил Артур.

– У нас? – опешил Астафьев. – Не знаю, может быть. Собиралась?

– Она вчера не приезжала?

– Нет. Должна была?

– Ну, она хотела заехать зачем-то… Да ладно, может вместе будем на днях…

Артур услышал собственный пульс. Астафьев вернулся к недостроенному цеху:

– Надо делать сразу по СНИПам. Ты возьми прямо под личный контроль…

Но если ее не было у родителей, то где она?

Артур извинился и вышел в коридор. Оксана долго не брала трубку.

– Ты где? Ты где ночевала? – спросил Артур, когда в телефоне раздалось ее неохотное «Да…».

– У Риты. У меня все хорошо.

– Почему не поехала к родителям?

Она замолчала, и казалось, что звонок оборвался. Артур глянул на экран: «Вызов – Оксана».

– Ну… – она говорила через силу. – Зачем тебе конфликты с отцом? Ты же любишь «Люмину». Я не хочу вмешиваться. И говорить не хочу.

Она выждала немного, телефон пискнул и затих. Артур вернулся в кабинет.

– Простите. Москвичи, – сказал он.

– Я что подумал: может быть, нам Григоровича подключить, а? – Астафьев расхаживал по кабинету, лихорадочно придумывая пути спасения. – Это все-таки работа на перспективу, а?

* * *

Все партнерши разные.

Варя – брусок мокрого мыла. Спина у нее мягкая, желейная, необъятная. От Вари исходит свежий дух, как от детского стирального порошка. Шагнул неправильно, она уже выскользнула, расхохоталась, и снова втираться. Танцевать с Варей Максиму сложно.

Браться за Эмму страшновато. Она гнет спину, как балерина, и держит руки слишком крепко: кажется, сейчас как прижмет, приласкает да и задушит. Цвета лица не видно из-за розового слоя, который у глаз пестрит всеми цветами радуги. Эмма взрослая и добрая – никогда не критикует Максима, только ставит руки покрепче, да сжимает его плечо.

Алиса на ощупь сухая и приятная. Она одевается просто, в блузку и джинсы. Или в рубашку и прямую черную юбку. Нос у нее не совсем правильный и лицо немного детское, а смотрится отлично. Напоминаем Максиму одну девчонку из школы, в которую влюбилась половина класса. Алису хочется притянуть поближе, обнять посильнее, дотянув руку до самой правой лопатки, но Ксения говорит: ладонь должна быть там, где у девочек застежка.

Инна стесняется прикосновений. Пока Ксения инструктирует группу, и все примеряются к новым партнерам, они стоят с Инной поодаль, словно восьмиклассники. Максим протягивает руки, но Инна подходит не сразу, сомневается, потом держится за него легко-легко, будто боится испачкаться. Зато она слышит ритм.

Юля… Юля ничего не стесняется. Она спокойно кладет руку на плечо Максиму, и тонкие браслеты холодят кожу. Спина Юли податлива, и когда касаешься ее ладонью, возникает чувство особой наполненности и теплоты. Она двигается плавно, точно; ее спина пульсирует под ладонью; тело в тонком платье невесомо, как дым; ее дыхание часто. Максим чувствует импульсы. Они начинаются в ладони, проходят через спайку их локтей, через тонкие пальцы на его плече и разливают по всему телу, вызывая странное оцепенение.

Юля ускользает от него, как мотылек. Она смотрит издалека и про себя считает ритм. Максим для нее – боксерская груша, не самая податливая и удобная.

– Аторро! – слышится приговор Ксении, и Максим ныряет под Юлину руку.

Теперь он видит лишь отражение: спина Юли гнется под ладонью Юрия Павловича. Тот что-то говорит, Юля улыбается и продолжает считать в уме. Это заметно по едва уловимым движениям ее губ.

Все это тяжело и бессмысленно. Полина говорит, что у него неплохо получается. Почему это замечает только Полина?

Полине Максим нравится, и ему нравится, что он ей нравится. Под футболкой Полины елозит грубоватый замок лифчика. Футболка на ощупь такая, какие и бывают футболки – чуть шершавая.

Оксана смелая. Она не боится любопытных взглядов, но Максим не может заставить себя посмотреть ей в лицо. Она очень дружелюбна, и смеется над собой. Но он стесняется ее или даже боится.

В раздевалке Максим копался дольше всех. Пришел к ящичку, и не обнаружил ключа. Вернулся на танцпол: вот он валяется, с синей пластмассовой биркой и номером «7», начерканным ручкой. Счастливый номер, а настроение дрянное.

Замок ящичка заел, пришлось вертеть ключом так и сяк, вынимать и пробовать снова. На кроссовках шнурок затянулся в тугой узел: Максим кусал ткань ногтями до крови. Глупо все, бессмысленно.

В раздевалке остались только он и Стас. Тот долго сидел с голым торсом, словно после бани, наверное, медитировал. Лицо у него довольное, нахальное, опытное. От него пахло спортзалом.

– Надо до понедельника потренироваться, чтоб зачет сдать, – засмеялся он. – А то Ксюха отправит шаги учить с этим… длинным.

Стас намекнул на второго инструктора, Альберта, который вел субботние мастер-классы.

– А я не пойду в понедельник, – Максим пихал посеревшие туфли в пакет.

– А че ты? – Стас глянул заинтересованно.

– Да… Не получается ничего.

Тот захохотал, скребя мохнатое пузо:

– Чего? У тебя не получается? Тебя Ксения хвалила.

– Ну… Ксения может и хвалила…

Влад натянул майку:

– Да знаю я, что у тебя не получается. Но Юлька такая, знаешь, на кривой козе не подъедешь. Ты бы выбрал попроще для начала.

Очевидность его чувств смутила Максима. Вроде бы не говорил никому…

– Макс, ты понимаешь, у каждой бабы – своя фишка, – Стас растянул свитер и проткнул его щетинистой головой. – Эмма – на ней табличка «Соблазни меня», на юбку смотришь и все понятно. С Алисой надо говорить о всяких ее рабочих делах, чтобы она чувствовала себя бизнес-леди. Варя, ну это отдельная песня: вставил невзначай, и пока – не скучай. Вот с Ксенией сложнее: если она воспринимает нас, как учеников, ни с кем не будет. Тут ты хоть в лепеху разбейся – не будет. Мы для нее салаги. Значит, если бы я хотел с Ксюхой, то встретил ее где-нибудь в городе, каля-маля, о работе, о жизни и так далее. Чтобы сбить с нее пафос, понимаешь?

– А Юля?

– А Юля это другое. Ну, как тебе объяснить? У баб бывает такое в жизни – не хотят они. Ну, полгода, год, может, что стряслось. У нас нет такого, чтобы вообще не хотеть. А у них бывает. Юля, она вроде бы со всеми, и вроде бы ни с кем. Ей сейчас мужики параллельны.

– Тык, – фыркнул Максим. Это он и сам понял.

– Но у нее другая фишка, – продолжил Стас, проверяя ящичек. – Юлька пробита по танцам. Сальса, мадейра – или как ее? – меренга, бачата, пачанга. Это ее заводит. Это для нее вместо секса. И если бы я хотел с ней, то тупо научился бы танцевать. Вот тупо.

Он поводил бедрами, как индийская женщина.

– Вот я и учусь, – вяло отозвался Максим. – Не помогает.

– Да ты че? – Стас аж зашипел. – Надо же ее удивить! Надо так научиться, чтобы она выпала. Чтобы рыпнуться не могла. Чтобы ты взял ее в стойку, вот так, – Стас показал как, – и она тебе тут же отдалась. Учись танцевать, дорогой, учись танцевать. Ты либо вкалываешь до потери пульса, либо сидишь и ноешь, пока какой-нибудь урод трахает Юльку, потому что умеет танцевать.

* * *

На занятие в среду Артур не пришел. Юля заметила его отсутствие сразу на разминке, и отчего-то расстроилась. Так, наверное, расстраивается актриса в отсутствии главного зрителя. Она не стремилась произвести на него впечатление и тем более вернуть, но почему-то ей хотелось, чтобы этот, новый Артур думал о ней хорошо. Чтобы он видел ее расцвет.

Оксана вела себя странно, была слишком общительной, и большую часть занятия танцевала с Юрием Павловичем. Они о чём-то шептались в паузах, подтрунивали друг над другом и несколько раз привлекали внимание Ксении.

Юля удивилась еще больше, когда вышла из раздевалки следом за Оксаной и увидела, как Юрий Павлович взял ее под руку и повел по лестнице.

– Оксаночка, я не уверен, что они работают до девяти, может быть, сразу в «Молнию»?

– Мне без разницы, – Оксана весело переваливалась по ступенькам.

У крыльца, ежась, стоял Артур. Дул холодный ветер, и странно, что он не зашел внутрь.

Артур шагнул навстречу Оксане, она отстранилась, крепче взялась за Юрия Павловича, и оба ускорили шаг.

– Мы можем поговорить? – спросил Артур их спины.

Юля обнаружила, что так и стоит на верху крыльца; пальцы теребили мягкую кожу сумки. Нужно бросить Артуру «Привет», пройти мимо и сесть в машину, но в этой последовательности действий было что-то нелогичное, нечеловечное.

– Привет, – сказала она и остановилась за спиной бывшего.

Артур повернулся:

– Привет, Юля.

Голос прозвучал ровно, как перестук колес.

– Почему она ушла? – Юля кивнула на контуры, которые пересекали улицу Коммуны.

– За семь лет причины не изменились, – Артур помолчал и вдруг спросил. – Как живешь? Стала милиционером?

Вопрос развеселил Юлю:

– Не-ет. Хватило меня на неделю. Начальница, толстая такая, ручище – как у прораба, первое, что спросила: «Девочка, а ты понимаешь, что личная жизнь у тебя начнется с выходом на пенсию?» Ночные дежурства, пепельницы, мат… О чем я думала?

– И кто ты теперь?

– Риэлтор, – она протянула визитку, держа ее двумя пальцами.

Артур спрятал карточку в карман и кивнул на здание школы:

– Здесь суши-бар на первом этаже. Пойдем.

Нужно было отказаться. Хотя бы потому, что он даже не спросил «Пойдем», а отдал распоряжение. Но в его исполнении самоуверенность выглядела естественно, Юля захотела разозлиться, но не смогла.

Они выбрали столик в углу. Какое странное место: Юля здесь точно в первый раз, но как будто и не в первый. Кремовый диванчик, запах табачного дыма, приглушенный желтоватый свет… Это слишком напоминает их непутевые встречи тогда, семь лет назад, которые она по наивности считала началом чего-то настоящего.

Артур заказал на обоих, не открывая меню. Официантка слушала его, почтительно кивая.

– Васаби? Два? И палочки? Хорошо.

Юля сравнивала нового Артура с человеком, которого знала в юности. Он избавился от мушкетерских волос, которые салились и придавали ему сходство с хиппи. Теперь длина темных прядей была на грани допустимого для руководителя его уровня. Исчезла болезненная худоба, глаза потускнели, на шее обозначились первые морщины. На тонких, музыкальных пальцах к двум знакомым кольцам добавилось скромное обручальное и перстень с рубином. Осталось выражение губ, упрямое, немного ироничное.

И странная, странная грусть на лице – нечто чужеродное, новое, нехарактерное для него, человека действия.

– Артур, прости мою нескромность: что у тебя с Оксаной?

– Брак по любви исключаешь?

– Ты и она… – Юля сморщила нос. – Извини, не верю. Не верю.

Артур разглаживал плетеный узор салфеткb. Потом ответил, не поднимая глаз:

– Оксана – дочь Астафьева.

– Астафьева? Того Астафьева? – Юля повела головой, словно тот сидел за спиной. – Ты женился на карьере?

Артур не смутился.

– Считай, что так. Будешь смеяться, но четыре с лишним года я был счастлив.

– Счастлив с ней или в своем кресле? У тебя ведь хорошее кресло? Кожаное?

– Я был счастлив по совокупности.

Юля рассмеялась без особой радости.

– Не бывает счастья по совокупности, Артур. Оно должно быть абсолютным. Счастье не терпит компромиссов.

– Терпит. Если не увлекаться мечтами.

Официантка расставляла на столе досочки с дразнящими тарелками. Артур зажал пинцетом из палочек рисовый ролл и разглядывал его с сомнением, как насекомое. Юля заговорила:

– Я увидела тебя снова и подумала: бог мой, Артур изменился, повзрослел. Выбрал скромную девушку, завел семью, успокоился... А ты, оказывается, превзошел самого себя, – она погрузила ролл в соевый соус, перевернула и приподняла, стряхивая маслянистые капли. – Артур, ты в самом деле рассчитывал прожить так всю жизнь?

– Да.

– А что теперь? Оксана обиделась, карьере конец, весело, да?

– Она не сказала отцу, но это вопрос времени, я думаю. Он все равно узнает… – Артур отложил палочки. – А потом да, конец.

– Все так серьезно?

– Думаю, призрачные шансы остаются. Нужно все взвесить.

Он сказал это серьезно, тоном, которым поучает подчиненных из своего дорогого кресла.

Юля не знала, как к нему относится. Таких людей нужно ненавидеть. Ради брака с Оксаной он наверняка бросил девушку, которая была с ним в тот момент. Бросил как-нибудь жестко, однозначно, без объявления войны. И даже понятия не имел, сколько времени понадобилось той, чтобы забыть его запах. Он задурил голову Оксане, надеясь утаивать правду всю жизнь, а теперь сделал ей так больно, что обесценил даже то хорошее, что было в их совместной жизни. Теперь он сидит и сожалеет о том, что скоро его кожаное кресло займет кто-то другой.

Но он всегда был таким. Это его природа. Виноват ли голодающий в том, что пытается украсть еду?

А разве он голодающий? Нет, он не голодает, он болен чувством голода, которое нельзя утолить. Это карьерная булимия, замкнутый круг, собака, которая жрет собственный хвост.

Их разлучили амбиции. Юля не хотела быть оруженосцем, Артур был зациклен на войне. Юля сделала его королем Артуром, но этого было мало. Их разрыв был неожиданным, болезненным, но, конечно, логичным. Они стали обузой друг для друга, и подспудно, сквозь слезы она понимала это даже в первые ночи без него – те душные, влажные, бесконечные ночи, когда она гадала, мучается ли он также?

– Артур, а стоит оно того? Ты не думал, что мог достичь всего сам, без комбинаторства? Просто жить своей жизнь и делать то, что умеешь.

– Если бы, то может быть… Пять лет назад мне сделали предложение, от которого я не мог отказаться. И если ты спросишь, жалею ли я о чем-то, мой ответ – нет. Я играл честно.

– Честно? И по отношении к Оксане тоже?

– Да.

Юля рассмеялась и пощелкала пальцами:

– Артур, милый, очнись! Ты предал ее.

– Нет, не предал! – он говорил сухо, резко. – Она была счастлива, а это главное. Не важно, что лежит в основе счастья. Я взял на себя обязательства, и я исполнял их.

– Ты когда-нибудь изменял ей?

– Нет.

– Трудно поверить.

– Это так.

Он сидел, наклонившись к ней через узкий столик, притягивая взглядом. Его кожа была гладкой, чистой, уголки губ нервно подрагивали. Она ненавидела его сквозь жалость. Сквозь тоску. Сквозь странную зависть к тому, что сама осуждала.

Юля вдруг подалась вперед. Звякнули тарелки. Она коснулась его губами и закрыла глаза. От Артура пахло апрелем, тем апрелем, что они провели вместе.

Он сидел неподвижно. Юля поднялась из-за столика, одернула платье, опустилась рядом. Руки обвили шею, зарылись в мягких волосах, заскользили по щеке, теплой, уже незнакомой…

– У-у-у-о-о-о-у, – раздался одобрительный возглас откуда-то сбоку.

Он целовался, яростно, как студент, с фантазией, не переводя дыхания.

– Поедем ко мне, – прошептала она на ухо.

И вдруг все прекратилось. Он отстранился и показал правую руку, на безымянном пальце которой тускло играло кольцо:

– Я еще женат, окей?

Она смотрела испытующе, но это не выглядело шуткой. Куда делся студент? Перед ней опять сидел тот Артур, который сказал ей однажды: «Давай перестанем обманывать себя. Так лучше, окей?»

Это его мерзкое «окей?», после которого обида достигает таких пропорций, что хочется забиться куда-нибудь в одиночестве и жалеть, жалеть, жалеть себя.

– Я отвезу тебя, – он подтолкнул ее, помогая встать. – Счет, пожалуйста.

Юля поправила сбившееся платье и ответила сипло:

– Не надо, я на машине.

Она подошла к зеркалу, раскручивая помаду. Что за отчаянное выражение лица? Что за тоскливый блеск в глазах? Нужно тряхнуть головой, выдохнуть и стать риэлтором Юлей, которая хрипло смеется и не обсуждает личные проблемы с подушкой. Все. Успокоилась.

Нет, не успокоилась. Этот самоуверенный мальчик, похожий на плакат с Джонни Деппом, опять выбил ее из колеи. Какого черта она разрушила тонкое равновесие их отношений в танцевальном зале? Откуда взялась эта дьявольская иллюзия, что Артур может быть обычным? Просто парнем с предсказуемыми комплиментами и эрекцией по графику?

Ветер на улице усилился. Юля подняла воротник и спрятала руки в карманы, шагая так быстро, как позволяли каблуки. Артур шел чуть впереди, погруженный в свои мысли. Он уже не думал о ней, о поцелуе, о той внезапной страсти, которая всколыхнула и его тоже. Они шел и спокойно просчитывал следующий ход. Он нисколько не изменился за эти годы, просто научился прятать шипы.

Юля, ты дура.

Астафьевы жили в коттеджном поселке недалеко от Шершневского водохранилища. Их дом с огромными окнами, застекленной террасой и мансардами смотрелся ненастоящим, слишком легким, европейским на фоне капитальных красно-кирпичных замков соседей.

Артур оставил машину у въезда в переулок, прошел вдоль зеленого забора с остроконечными литыми башенками и остановился перед металлической калиткой. Через забор тревожно глядел окуляр видеокамеры.

За последние годы он никогда не был здесь без Оксаны, и тем более, никогда не являлся без приглашения.

Можно было позвонить. Но это не телефонный разговор.

Артур нажал кнопку звонка. Шевельнулся объектив камеры, треснул домофон, калитка приоткрылась. Он прошел мощеным тротуаром мимо грязноватого детского бассейна, низкорослых елок и деревянных гномов с придирчивыми взглядами. Потом свернул на газон и сел на большую качелю, которая разминала примерзшие суставы заунывным скрипом.

Сергей Викторович вышел через дверь веранды в кроссовках на босу ногу и черном махровом халате. На груди был вышит золотой вензель.

– Чего не заходишь? Случилось что? С Оксаной? – спросил он торопливо.

Артур покачал головой.

– Оксана здорова, – он помолчал, но взгляд Астафьева стал раздраженным. – Сергей Викторович, я вас подвел. Она все знает.

Астафьев хмыкнул, заснул руки в карманы так, что полы халата раздвинулись, обнажая тонкие ноги с отчетливыми икрами.

– Вот черт! Черт! – он топнул. – Кто сдал?

– Да никто, если честно. Сама догадалась.

– Как она догадалась?! – Астафьев жестикулировал в карманах, демонстрируя исподнее. – Она не могла догадаться, кто-то помог, значит!

– Да не важно, кто. Белыми нитками все шито, вот и догадалась.

– А ты-то что? Ты почему не разубедил? – орал шеф, плюясь. – Ну, заподозрила, бывает. Тысячу раз проговаривали схему! Ты что, а? Хватку потерял?

Артур молчал, толкаясь ногой от еще зеленой, пластмассовой на вид травы. Качеля одиноко выла.

– Сережа, что случилось? – услышали они голос Ольги Ивановны, матери Оксаны.

– Да ничего, по работе тут, – нехотя отозвался Астафьев.

– Ты зачем в халате вышел? Там четыре градуса.

– Иди, мать, без тебя разберемся! – махнул он рукой, словно кидал камень.

Астафьев опустился на качелю рядом с Артуром.

– Я не понимаю, – заговорил он тише. – Столько лет все нормально, все довольны, сейчас-то что стряслось? Не могла она просто так взбелениться. Рассказывай, как было.

Артур потер подбородок:

– У нее появились сомнения. Попросила меня уволиться, начать с нуля…

– Ну и что? Что такого-то? Сказал бы: завтра заявление пишу, баста. Она или сама бы передумала, или я бы переубедил. Что такого-то?

– Не знаю.

– Ты понимаешь, что сейчас будет? – завелся шеф. – Как мне с ней объясняться? Она же второй раз не поверит! Она даже мне, отцу, не рассказала ничего! Ты понимаешь, что ты наделал?

Астафьев толкался все сильнее, и от стенаний качели зудели зубы.

– Ладно, эмоции в сторону, – заявил он, тормозя ногой. – Давай решать проблему. Она восприняла все слишком остро. Перереагировала. Тебе нужно мягко, без суеты вернуть ее доверие и убедить, что ты растерялся. Ну, бывает. Не ожидал. Но работа – это вторично. Это лишь средство. Да уволься ты, в конце концов, я тебя куда-нибудь пристрою!

Артур помотал головой.

– Нет.

– Чего? – Астафьев развернулся к нему. – Да ты понимаешь, что я тебя в любом случае вышибу? Я тебя так отрекомендую, что западнее Новосибирска ты даже менеджером не устроишься. Шанс тебе даю. Последний.

– Нет. Я не хочу участвовать в этом фарсе.

– Каком фарсе?

– Таком. Если надо уйти, я уйду. Значит, не судьба. А морочить голову Оксане уже не выйдет. Не выйдет.

Астафьев встал и прошелся по газону. Полы халата волочились по траве. Она напоминал тщедушного царька в огромном платье.

– Ты хочешь работать в «Люмине». А, Артур?

– Хочу.

– Хочешь расти дальше? Хочешь говорить с федералами на равных? Хочешь офис в центре Москвы? Хочешь стать кадровым резервом? Что ты гривой машешь? Если да, то и не ломайся!

– Я не ломаюсь. Нельзя войти в одну воду дважды…

– А ты войди! Подумай, поразмысли! А в бизнесе по-другому? Там все просто? Я тебя чему учил – ищи дерзкие решения, играй на опережение.

– Это не бизнес, Сергей Викторович. Это ваша дочь.

– Вот именно. И куда ей теперь, а? С таким вот багажом знаний? Подумал, нет? Я тебе предлагаю план, который сработает. Я как будто ничего не знаю. Ты уволишься, она удивится. Удивится – пожалеет. Пожалеет – простит. Все. И иммунитет на всю жизнь.

– Я не хочу увольняться так. Я не хочу ждать, пока вы меня пристроите. Я хочу делать то, что умею. Если этого недостаточно… значит, недостаточно.

Артур смотрел дерзко. Астафьев отвернулся в сторону забора, втянул морозный воздух и сказал безразлично, даже чуть весело:

– Крест на себе ставишь, Артур. Я не жестокий, но договор есть договор. Жаль мне тебя. Недоучил, видимо.

Он приподнимался на носках, разминаясь. В прорехе халата сверкали голые колени.

– Жизнь ты осложнил и себе, и мне, – сказал он, не дождавшись ответа. – Послезавтра в девять-тридцать у меня. Все, отбой.

Он зашагал к веранде, разметывая полы. Кроссовки чавкали по газону.

* * *

Квартиры у Инны маленькая. В тупике единственной комнаты почти враспор умещается кровать, перпендикулярно ей составлены два разновеликих комода, рядом – тумбочка с телевизором и узкий компьютерный стол. Свободного места: шесть квадратных метров, не больше. Кухня по-дурацки разгорожена мягким уголком, залезая в лабиринт которого все время сбиваешь колени.

«Ленинградская планировка», – вздыхала Инна. – «Тридцать два метра…»

В зале висел полумрак от тяжелых, сбитых по углам окна портьер, помутневших занавесок и кривой лапы карагача, стучащего в стекла. Пол в квартире был ледянвм. В прихожей стояло пластмассовое ведро со старыми тапочками: можно поискать пару, но для быстроты Максим надевал первые попавшиеся, лишь бы по размеру.

Зато пол музыкальный: на трех особенных досках в коридорном аппендиксе Инна могла сыграть что-то похожее на песенку «В траве сидел кузнечик…»

Максиму нравилась эта квартира: тесный, сумрачный уголок свободы от родителей, любопытных взглядов и шипения скептиков.

Они пробовали танцевать в обуви – неудобно. Тапочки скользили по полу с пенопластовым звуком, а потом и вовсе слетали. Инна разыскала в комоде вязаные носки цвета беж, толстые, уютные, пахнущие нафталином. Что пол скрипучий, даже помогало: если шагатьодновременно, доски заскрипят в унисон.

Инна нашла оправдание и маломерности квартиры.

– На Кубе сальсу танцуют в таких тесных-тесных забегаловках, где все друг друга касаются, – авторитетно заявляла она. – В такой комнате могут находится человек двадцать.

Максим встретил Инну в прошлую субботу на дополнительном занятии школы «Пепо и Фидель». В тот день из знакомых там была только она, и тоже хотела заниматься чаще, так что их альянс оформился сама собой. Они решили практиковаться по вторникам, четвергам и воскресеньям. В понедельник и среду были основные занятия, по субботам – мастер-классы, в пятницу – передышка, когда Инна занималась домашними делами, а Максим делал курсовые.

Дом для Инны – ее убежище. Здесь лицо у нее переставало быть встревоженным, будто она ждала плохих вестей, и голос становился мягче. Улыбалась бы почаще, стала бы почти красивой. Приподнялись бы щеки, исчезло отчаяние с губ, разгладились следы морщин вдоль носа. Но улыбка если и проскальзывает на ее лице, скорее виноватая, невеселая.

И все-таки Инну не понимали. Раньше и Максиму она казалась совсем уж неказистой, бледной и замкнутой, словно нелюбимая дочь в большом семействе. Теперь с ней произошла удивительная метаморфоза, и в лице появилось что-то близкое, понятное, обращенное к нему самому, а оттого согревающее. Наверное, так на нее действовал дом.

Во вторник было их второе совместное занятие, которое привело Максима на грань отчаяния. Они отрабатывали шаг касино и крузаду, когда после очередного «Не торопись» Максим бросил ладони Инны и отвернулся к окну:

– Я не понимаю! – сказал он, запихивая руки в карманы. – В этой песне нет ритма!

Музыку Инна откопала на форуме любителей сальсы в разделе «Нетленка». Но если в школе Ксения включала мелодии, где Максим худо-бедно ловил темп, эта была совершенно дикой.

– Они поют невпопад, – кипятился Максим. – Вот слушай, слушай… Вот тут быстрее… А теперь медленнее… Тут вообще молчат. Где ритм?

Максим не слышал ударных. Музыка была текучей, сбивчивой, похожей на импровизацию. Громко выкрикивала труба, слышался неровный перестук ксилофона или чего-то похожего, гикал солист, но ориентироваться в этом атакующем потоке звуков не было никакой возможности.

Инна ответила:

– Это музыка для сальсы. Все под нее танцуют.

Она зашагала, подламывая ноги и водя бедрами, и Максим, видимо, должна был услышать ритм.

– Я так и пытаюсь, – обиделся он. – А тебе то быстро, то медленно. Просто здесь нет ритма!

Инна подошла к столу и стала смущенно водить курсором по экрану. В окне эквалайзера нервно скакали зеленые столбики.

– Ну… В музыке сальсы четыре такта. Вот, слышишь…

Она начала хлопать.

– Хорошо, – задумался Максим. – То есть нужно делить диапазон между повторяющимися фрагментами на четыре? А где тут повторения? Блин!

Он прошагал по комнате и упал на кровать:

– Я вообще ничего не слышу! Это какафония, а не музыка. Где ударные? Где повторения? Это хуже джаза!

Инна села рядом. Максим продолжал бурчать, глядя в потолок, обклеенный дешевой плиткой:

– Надо делить диапазон на четыре, пусть. А как определить сам диапазон? Сколько миллисекунд длится период? Вот ты знаешь, сколько?

– Ты как-то сложно объясняешь, – сказала Инна примиряющее. – Надо просто слышать… Вот, слышишь? Раз, два, три, четыре… Раз, два, три, четыре…

– А я так буду: раз, два, три, четыре… – Максим считал нарочито быстро. – И то же самое получается.

– Нет, ты не попадаешь. У меня ноги сами двигаются в такт.

– Ну, прекрасно, у тебя ноги двигаются, а вести-то мне! Нет здесь повторяющихся паттернов!

Он перекатился по кровати и закрыл голову подушкой:

– Блин, этот проклятый ритм! Не могу из-за него сосредоточиться, – под подушкой голос звучал низко и плаксиво. – Только и думаю: то ли быстро, то ли медленно? Так я вообще никогда не научусь.

Максим не стеснялся Инны. Ну и пусть считает нытиком, какая разница. А если он вообще не рожден его слышать? Людям с дислексией тоже когда-то не верили, что они не могут читать.

Скрипнул диван. Инна встала, выключила музыку. Послышалось странное звяканье.

– Помоги, – попросила она.

Максим встал. Инна сгружала с одного из комодов тюбики, флакончики, безвкусные часы в виде орла с разметанными крыльями...

– Ты чего? – удивился он.

– Давай, – она кивнула на комод. – Поднимай за сторону.

Комод оказался тяжелым, как шлакоблок. Внутри что-то гулко перекатилось. Инна принялась выкручивать деревянные ножки. Резьба скрипела и заедала.

– Ты меня бить этим будешь? – уточнил Максим, кряхтя. – Давай быстрее, скользит же…

Он опустил скособоченный комод на подложенные Инной книги. На ладонях вспухли красные полоски. Инна постучала отвинченными ножками друг по другу: они издавали сухой, щелкающий звук.

– Это будет клаве, – сказала она. – Клаве – главный ударный инструмент в сальсе. Оно задает ритм.

Инна настучала незатейливую мелодию.

– Это ритм клаве «два на три», – пояснила она. – Попробуй.

Максим взял в руки черные палки, тяжелые, словно внутри был залит свинец. Он попытался воспроизвести последовательность звуков. Инна замотала головой:

– Не-а, – она тикала ногтем по лакированному комоду. – Повторяй.

Ритм клаве напоминал Максиму азбуку Морзе, которую он зачем-то изучил в детстве.

– Не торопись, – советовала Инна. – Вот так.

Через какое-то время движения стали почти автоматическими.

– Будешь тренироваться перед каждым занятием, – постановила Инна, и лицо ее немного повеселело. – Стучи по пять минут, чтобы запомнить.

Она начала шагать румбу под звуки импровизированного клаве.

– Откуда ты все знаешь? – спросил Максим.

С двумя ножками от комода он выглядел, наверное, идиотом, зато звук получался четким, смачным, похожим на цоканье женских каблучков.

– На форуме прочитала.

– А в песне я этого клаве не слышал.

– Иногда клаве присутствует неявно. Но если научишься стучать, сможешь различить и в песне. Тебе нужно развивать чувство ритма. У некоторых оно врожденное.

– Ну, понятно… – проворчал Максим, откладывая деревяшки. – Давай под музыку.

Они занимались часа два. Ноги гудели, запястья перестали гнуться, зато сегодня у Максима получалось вести партнершу, направляя ее локоть к бедру, как учила Ксения.

– Как это называется? – морщил лоб Максим. – А, гуапе! Хоть что-то выходит…

– Да… – кивала Инна. – Только не дави так сильно. У меня, по-моему, синяки будут.

Около девяти вечера оба устроились на кухне, где пахло залежалыми овощами. Максим грел руки о кружку с бледным чаем.

– Тебе яичницу пожарить? – спросила Инна, шурша чем-то в кухонном шкафу.

– Давай, – мысль согрела Максима сильнее чая. – А ты зачем пошла в школу сальсы?

Инна дернула плечами:

– Не знаю. Просто нравятся люди, которые владеют своим телом. А ты?

– Наверное, тоже.

Максим заметил, что после занятий настроение улучшается само собой, даже если ничего не клеилось. Главное, чувствовать пусть небольшой, пусть едва уловимый, но прогресс. Он вспомнил, как полтора месяца назад путался в простейших шагах на месте, а теперь без особого труда делал развороты, даже два сразу. И ритм он одолеет, пусть придется барабанить ножками от комода сутки напролет.

Если продолжать в таком темпе, через полгода, а может, и раньше, он сможет подойти к Юле по-настоящему, по-мужски.

* * *

В прозрачном гостевом зале «Люмины» пахло кофе. Артур сидел на диване перед столиком с деловой прессой, вертя в руках рекламный проспект «Люмины». Все-таки шрифт получился неудачным: четкий, различимый, но не для «Люмины». В округлости букв есть что-то мягкотелое, неконкретное, не вяжутся они с их производством, где воют циркулярные пилы и остро пахнет клеем. Надо было разработать собственный шрифт, дорого, зато навсегда.

– Артур Ильич, а вы чего тут? – спросила ,бухгалтер Наташа, проходя мимо. Она таинственно улыбалась.

– Проверяю, во сколько сотрудники приходят на работу, – Артур показал массивные часы с тремя циферблатами.

– Еще тринадцать минут, – заняла оборону Наташа. – Мы с полдесятого, я просто раньше иду…

– Да, я знаю, Наташенька. Вы вообще молодец.

Она довольно сощурилась, и каблуки застучали энергичнее. Стройная, в светлом пиджаке и черной юбке Наташа выглядела строго, как стюардесса. Надо было ей передать дилеров, а не клуне Захаровой, настолько тщательной, что она не способна уложиться ни в один дедлайн.

Артур видел закрытую дверь с табличкой: «Директор». Он пришел раньше на двадцать минут, но открывать кабинет не хотелось. Зайдешь, включишь свет, захочется кофе. Потянет сесть в свое кресло и закинуть ноги на стол, как обычно. На столе – бумаги на подпись. В обычный день он пробежал бы их глазами, поставил размашистый вензель или отложил в сторону. А что с ними делать сегодня – неясно. Может, у него есть еще две недели, а возможно, и нет.

К двери с надписью «Директор» подбежал Слава, дернул ручку и разочарованно огляделся.

– Слава, – позвал Артур, и тот встревожено обернулся. – Чего хотел?

Слава подскочил в ажиотаже:

– Артур, я вообще в шоке!

– Слава, спокойно, – Артур указал место рядом с собой. – Ты сядь.

Слава бухнулся на диван. Его щеки горели, словно он сжег их на солнце. Слава почти заорал:

– Слушай, ну звонил я сейчас Ривману, теперь он говорит, что в октябре оплаты вообще может не быть. А сегодня какое? Девятнадцатое. Это мне снова на него два дня убивать? У меня людей уже нет. У-у, как ненавижу этих хитрожопых… Почему я его умолять каждый раз должен? Я что, в долг прошу?!

Слава сидел на краю дивана, скручивая в трубочку пачку счетов.

– Да плюнь на него, – ответил Артур. – Не трать время: замораживай работы и все. У Ривмана тоже сроки горят, он дольше недели не продержится. Найдет деньги. Премию себе урежет.

Слава поежился:

– Ну как – «замораживай»? Обидится. Это же отношения… И деньги немалые.

– Ну, сколько там? 350? 400? Поработай эти два дня с остальными должниками, соберешь не меньше. А там и Ривман созреет. И отношения улучшатся. Он же еврей, он все понимает. Это очень умная нация.

– Да меня сам подход бесит. Мы ему навстречу, чтобы график выдержать, а тут на тебе…

Из дальней части гостевого зала проступила фигура Астафьева. Ее контур, ровный, как трафарет, нарисовался в контровом свете. Клипартовский рисунок, а не человек.

Шеф остановился около лестницы, глянул на Артура, демонстративно постучал по циферблату часов и указал пальцем наверх в направлении своего кабинета. Он поднимался по лестнице не спеша, придерживаясь рукой за блестящие, металлические перила.

Артур посмотрел на часы. У него еще четыре минуты.

Слава успокоился. Идея проучить Ривмана пришлась ему по нраву, но он не мог взять на себя такую ответственность. Теперь же, с разрешения директора, можно дать хитрому еврею смачный, русский отлуп. Слава хлопнул свертком счетов по ладони и резко встал:

– Ну, ладно. Пора работать.

Артур последний раз поглядел на рекламный проспект. И цвет фона надо было сделать насыщенным, приятным глазу. На макетах он казался коричневым, солидным, а на реальных образцах прекратился в болотный. Почему он заметил это только сейчас?

Он кинул буклет на столик, встал, одернул толстовку и пошел в направлении лестницы. Потом сунул руки в карманы и, дурачась, запрыгал по ступенькам в такт музыки, которая звучала в голове. «Lights go out and I can’t be saved, tides that I tried to swim against…»

Толкнул дверь пустой приемной, вошел в кабинет Астафьева без стука, сел на привычное место и уставился на шефа. Тот неторопливо выкладывал из чемоданчика бумаги, разглядывая их через висящие на кончике носа очки.

Артур смотрел на Астафьева без смущения, без страха. Тот шевелил губами, раскладывая листы в три пачки, не обращая на своего «исполнительного» ни малейшего внимания.

– Так… – пробормотал он наконец. – Вот это занесешь секретарю.

Он передал Артуру пачку документов, хлопнул чемоданчиком, убрал его под стол, сел в высокое кресло, взял со стола ручку и обдал Артура скептическим взглядом.

– Ну, что подумал? Последний раз предлагаю. Давай решать проблемы, а не усугублять их. Так как?

– Нет.

– Последствия тебе известны? – Астафьев смотрел поверх очков.

– Можно не напоминать.

Зазвонил сотовый шефа. Он поднял тонкую, как шоколад, трубку, несколько раз утвердительно хмыкнул, затем сказал нетерпеливо:

– Ну, пусть Нефедов разберется, это его епархия. Все. Отбой связи.

Он снял очки, сожмурился и начал растирать глаза, словно долго смотрел на солнце. Потом закряхтел:

– Да… Слушай, ты все обдумал?

– Обдумал. Не хочу занимать чужое место.

Не так сложно подписывать себе приговор. Сложнее делать это с таким лицом, чтобы на нем не читалась мольба о пощаде, жалось, досада, словно ты надеешься на последний шанс. Инстинкты пытаются говорить за тебя, поэтому непреклонность нужно сыграть.

– М-да… – Астафьев проморгался и вдруг закричал. – Вот что ты за сволочь, Артур?

Он вскочил, засунул руки в карманы и, раскачиваясь, как марионетка, заговорил со стеллажом, на котором блестела его коллекция ненужных вещей.

– Ты понимаешь, что я не могу тебя сейчас снять? А? Ну куда я без тебя, сукиного сына? Финны мне уже череп прогрызли с этим цехом, на рынке подъем прогнозируют! Ты же, дрянь такая, хорош! О-о, ты очень хорош… Я же сам тебя учил! Где я такого мерзавца найду, а? Ты об этом подумал? Кого мне ставить, а? Ну, Гришаева что ли? А?

Плечи шефа дергались в такт выкрикам. Артур не мог подавить улыбку.

– Ну что ты молчишь? Ты будешь увольняться? – Астафьев снова упал в кресло и облокотился на стол.

Артур не ответил.

– В общем так. Увольнять тебя сейчас я не могу, понял? – шеф словно спорил с кем-то. – Это вопрос не личного характера, – он дирижировал ручкой. – Это вопрос бизнеса. Если тебе интересно мое личное мнение, то вот так не делается. Не делается, понимаешь? Но это личное. А если мы о бизнесе, то нецелесообразно тебя увольнять. Нерентабельно. Вот так.

Артур кивнул.

– Все, что расселся? Документы секретарю, с Радованом разберись и про план не забывай. Как в октябре дела?

– Пока терпимо, – Артур встал.

– Терпимо… Не терпимо, а чтобы к ноябрю деньги были! Не хватало нам еще кредиты рефинансировать до морковкина заговенья.

– Я могу идти?

– Да… Погоди, – Астафьев посмотрел на Артура как-то затравленно. – Ты с Оксаной… В общем, я тебе не приказываю, я тебя просто прошу: ты с ней наладь отношения, если возможно. Ну, как-нибудь, – он сделал неопределенный жест рукой, и тут же разозлился. – Все, что встал? Иди.

Артур осторожно закрыл дверь приемной и подошел к перилам, откуда открывался вид на гостевой зал «Люмины», огромный и светлый. Он стоял, словно капитан на верхней палубе собственного корабля, глядя на снующих матросов. Ладонь лежала на холодной, основательной трубе перил. Можно было представить, что в лицо дует влажный ветер, а из-под купола несутся крики чаек.

Он сделал это. Он это сделал.

Он соскочил с крючка. Только сейчас он осознал, каким адским ярмом висел на нем злополучный секрет. Скольких нервных клеток, чашек кофе и лет жизни стоили ему собственные успехи.

Ему подписали вольную. За глаза еще долго будет звучать «выскочка», «карьерная проститутка», «пижон», но это не важно. Людей не нужно торопить. Теперь есть время, времени хоть отбавляй.

Артур пошел по лестнице вниз, скользя ладонью по могучим перилам.

– Артур Ильич, можно на секундочку… – услышал он голос Прилепина.

Тот приближался через гостевой зал наискосок.

– Артур Ильич, я не успел подготовить эскизы, это сильно критично? – запыхавшись, спросил он.

Артур улыбнулся. Прилепин был невысоким, коренастым, и сильно переживал из-за своей фигуры, как он думал, недостаточно мужественной. Он с трудом выдерживал прямой взгляд, напрягаясь, чтобы не отвести глаза, и кивал так коротко, словно на его большой голове стоял стакан с водой.

– Слушай, Федор, – Артур склонился к нему. – А зачем тебе это все? Ты же хороший конструктор, тебя ценят в отделе. Чего ты так напрягаешься?

– Ну там рутина… Нет, если все эти идеи ерунда, вы так и скажите. Я просто…

– Так ты мне их так и не показал, – рассмеялся Артур. – Федор, если ты хочешь развиваться, расти, я одобряю. Но если хочешь что-то сделать, просто возьми и сделай. Возьми и сделай. Только так.

Артур смотрел прямо на Прилепина. Тот отвел глаза, потом кивнул:

– Ну да, понял. К пятнице?

– Да, давай к пятнице. Буду ждать тебя с эскизами и синопсисом.

Прилепин кивнул, помялся и зашагал к конструкторскому офису.

Артур вернулся в своей кабинет, включил свет. Нужно открыть окно и выпить кофе. А потом разобраться с документами. Э-эх!

* * *

В студии танцев KosmoDance царило брожение. Родители хип-хоперов пытались отловить в толпе своих разгоряченных чад, гибкие девушки из Bounty School протискивались к раздевалке, а девушка на ресепшене, Алла, перемещалась вдоль стойки по-спортивному быстро.

– Ключ? Абонемент? А ваша фамилия? Спрайт? Два-двадцать посмотрите? – Алла отвечала вопросами на вопросы, которые сыпались на нее, точно мячики для сквоша.

Толстая Варя встала на цыпочки и навалилась на стойку грудями, нетерпеливо постукивая абонементом.

– Девушка, а ко мне подойдите? – крикнула она Алле, недовольно разглядывая вставшего рядом Стаса.

Алла выбивала в кассе чек, сделав жест «Минуточку», и Варя навалилась сильнее, отчего и ее короткие ноги в черных мокасинах приподнялись над полом. Стас закрывал ей обзор.

Варя повернула голову и встретилась глазами с Артуром. Он стоял у окна и смотрел перед собой. Варя маячила на линии обзора неоформленным пятном, поспешив отвести взгляд. В ее позе появилось что-то горделивое.

– Ну, сколько можно? – заскулила она. – Дайте ключ от шкафчика.

Алла сунула руку в коробку и протянула Варе ключ с синей биркой.

– Девушка, ну что вы? – завизжала та. – Это от мужской раздевалки.

Алла отдернула руку и передала ключ Стасу.

– А женские, значит, кончились… – растерялась она. – Подождите, пожалуйста, скоро сдавать начнут.

Варя прошипела что-то, сползла со стойки и ушла вглубь помещения к ширмам.

Артур разглядывал девушек Bounty School. Короткие шорты, юбки и пестрые лосины провоцировали. В походках участниц, жестах, осанке было что-то зрелое, опытное, многообещающее, хотя большинству «баунти» было лет двадцать.

– Привет! – услышал Артур голос Лады.

На ней было аккуратное пальто и неожиданно красный берет. Она взяла его за хлястик куртки.

– Ты вернулся? – Лада смотрела ясными глазами и говорила тихо, почти шепотом. Ее брови лукаво приподнялись. – Насовсем?

– Да, хватит халтурить. Много прошли?

– Нет, ты нагонишь. Я помогу, если хочешь.

Он кивнул. Лада легонько ткнула его пальцем в живот и прошла к стойке, где Алла вручила ей ключик с красной биркой.

Оксана пришла минуты за три до начала занятия, когда основная часть их группы уже переоделась и кучковалась возле ширм.

Артур поймал супругу за руку и отвел к окну. От стекла веяло холодом.

– Надо поговорить, – сказал он.

Оксана с сожалением поджала губы и кивнула. Она не выглядела заплаканной, обескураженной или даже расстроенной. Появление мужа заставило ее сосредоточиться, нахмуриться, словно она ожидала какую-то пренеприятнейшую новость, давно ей известную.

– Почему ты ничего не сказала отцу?

Оксана шмыгнула носом и пожала плечами:

– Не знаю. Он бы тебя уволил.

– Ну и что?

– Как что… Ты ведь, правда, на своем месте… Это твое. Я не хочу больше вмешиваться в ваши отношения с отцом, с «Люминой», с твоим коллективом. Я оказалась лишним звеном.

– Шеф меня не уволил, – Артур пытался заглянуть ей глаза, но она смотрел ниже, на бляху его ремня. – Слышишь? Он все знает, и я остаюсь в «Люмине». Он больше не причем.

– Я знаю, что он знает. И знаю, что ты остаешься. Очень рада за тебя.

– Речь не о том. Больше нет обязаловки – я свободен. И я предлагаю вернуться к прежней жизни.

Оксана оперлась на подоконник. Артур видел слабое отражение в стекле за ее спиной.

– Нет, – ответила она. – Прежней жизни уже нет.

– Ничего не изменилось…

– Изменилось. Мне не нужно такое счастье.

Она теребила замок сумочки, потом потянула его, достала из бокового кармашка помятый абонемент и шагнула к стойке. Алла поспешно протянула ей ключик.

В этот момент со стороны туалетов походкой проводницы к ним пришагала Варя, болтая рыжей сумкой. Глаза ее блестели от творящейся несправедливости.

– Тут очередь вообще-то, – огрызнулась она. – Девушка, я же раньше стояла?

Алла замерла, затем протянула ключик Варе, и красная бирка исчезла в ее пухлом кулачке.

– Эй… – Артур шагнул вперед, но Оксана поймала его за локоть.

– Не связывайся, – тихо сказала она. – Я с Маринкой переоденусь.

Варя затопала в сторону раздевалки. Оксана отпустила ее, грустно улыбнулась Артуру и пошла следом.

– Погоди, – остановил ее Артур. – Возьми вот.

Он протянул ей связку из трех ключей: магнитная таблетка от домофона и пара стальных, увесистых.

– Возвращайся в квартиру, – сказал он. – Я съеду завтра.

– Куда ты?

Оксана поглядела взволнованно.

– В старой квартире перекантуюсь. Это не проблема. Возвращайся в нашу… в свою.

Оксана кивнула, и ключи звякнули в глубине сумочки.

Артур торопливо зашел в раздевалку, переодел лишь обувь и рысцой выбежал на танцпол. Лада поманила его, указывая на соседнее место. Люди вокруг расступились.

– Блудный Артур вернулся, – прокомментировала Ксения, разминая шею. – Голову по кругу… Теперь правое плечо вперед.

Лада была одета не как обычно. Джинсы с низкой талией, широкий пояс, рубашка, завязанная выше пупка аккуратным узлом, на шее – кулон с акульим зубом. Было в ее облике что-то новое, задорное. Светлые волосы в крупных кудрях перетекали по спине.

– Разбились по парам! Закрытая позиция! Мальчики, корпус на партнершу – иначе уведут, – командовала Ксения.

Вести Ладу было легко: у нее чуткая спина. Артур ослаблял руку, Лада заполняла пространство. Он давил сильнее, она шагала навстречу, не сопротивлялась и не спешила. Лада качала бедрами, и широкий пояс отходил от тела, открывая шрам над правым пахом. Артур думал об этом шраме: должно быть, он совершенно не ощущается под пальцами.

– Смена партнера, – послышался голос Ксении. – Повторяем гуапе.

Артур оказался с Инной, которая старалась не смотреть ему в лицо. Ей не хватало парня, способного ее раскрыть. Она стеснялась мужчин, но слишком открытый сарафан, который едва держался на ее плечах, выдавал некоторое сожаление об этом.

Эмма, приветливая, сохранившая грацию, поглядывала на него с любопытством. Движения у нее были твердыми, чуть резковатыми, в руках чувствовалась мужская сила, в черных глазах читалась двусмысленность. С ней можно закрутить роман, бурный, дикий, насквозь фальшивый, но оттого особенно настоящий. Артур знал ее мужа: у него длинные руки, но плохое зрение.

Оксана вела себя как обычно. Артур сжимал ладонь, теплую и привычную, супруга повторяла его движения механически. Она очень старалась.

Юля смотрела мимо. Было в этом что-то досадное и красноречивое. Она двигалась эмоционально, работая плечами так, что Артур ощущал форму ее груди под свободной майкой.

У Алисы любознательные, веселые глаза. Ей нравилось танцевать с Артуром – это видно по тому, как горячо, размашисто она шагала. Алиса то и дело извинялась и одергивала короткое платье, которое задиралось, обнажая черные чулки почти до среза.

Ксения встала сбоку, придирчиво следя за их движениями. Затем взяла Артура за руку:

– Покажи, как ты ведешь.

Она жестко поставила руки, чуть присела, и в самом деле напомнила кубинскую женщину с обильными бедрами и выпяченной грудью.

– Ну? – она нетерпеливо кивнула.

Артур пропустил нужный такт, и Ксения помогла:

– Пять, шесть, семь… Раз, два, три… Пять, шесть, семь… – они шагали касино. – Хорошо, но можно сильнее. Чуть быстрее… Раз, два, три…

Пока все делаешь правильно, Ксения податлива, как марионетка. Но руки у нее холодные, крепкие, и едва Артур переставал вести, она останавливалась и шагала на месте.

– Я сама ничего не умею, – говорила она, глядя на него снизу. – Если ты не ведешь, я не знаю, что мне делать.

После занятия вокруг Ксении собрался кружок из желающих обсудить свой прогресс. Оксана ушла за ширмы, Артур выждал минуту и направился к раздевалкам. Из открытого кармана куртки лилось слабое свечение. На сотовом обнаружилась смска от Лады: «Поехали в Эмиру? Там сейчас никого».

Артур сдержанно улыбнулся. Он вспомнил шрам над ее пахом и быстро набрал:

«Машина у входа в парк. Номер 713».

* * *

Пол в массажном кабинете был покрыт шершавым, прохладным ковролином, который сбивался и натирал лопатки.

Артур лежал на спине, прикрыв веки. Было тихо. Люминесцентные лампы, гудя, источали ледяной свет. Лицо Лады, мягкое, очень русское, колыхалось над ним в ритме сальсы. Теперь темп задавала она, Артур лишь подчинялся, касаясь пальцем шрама на ее бедре. Шрам был гладкий, гораздо более гладкий, чем кожа вокруг, и подушечки пальцев легко скользили по его дорожке. Лада дышала, стискивала кисть Артура, прижимала ее так сильно, что он едва мог пошевелить пальцами.

Расстегнутая рубашка спала с плеч. Замерев на мгновение, Лада освободилась от рукавов, роняя рубашку на бедра. Руки уперлись Артуру в грудь, дыхание стало коротким, отрывистым. В воздухе плясал кулон в форме акульего клыка.

– Подожди, – он приподнял ее и помог взобраться на кушетку. – Ложись на живот.

– Да вы скучали в вашем стойле, сударь, – прошептала она, млея.

У Лады чувствительная шея. Артур зарылся в ее волосы и добрался до особой точки чуть ниже скулы, и тело Лады отозвалось едва заметной дрожью. Он коснулся снова, и еще раз, и снова, пока она не схватила его за холку, прошептав:

– Давай уже…

Она изогнулась, повторяя исходную позицию сальсы. «Грудь вперед, бедра назад», – звучали в ушах слова Ксении. – «Двигайте бедрами, девушки: это самое красивое, что у вас есть».

Все эти годы Артуру не хватало этого покорного бесстыдства, трепета, отзывчивости, которые уводят из реальности, делают ее несуразной и далекой. Совсем как в те первые, неумелые разы в квартире одноклассницы под аккомпанемент телевизионных новостей, звучащих до одури глупо.

Отклики Лады становятся судорожными, мускулистыми, она сжимается, дрожит, цепляется за него вывернутой рукой, царапая плечо. Потом импульсы идут на спад, становятся реже, мягче, слабее, тело теряет упругость. Рука, безвольная, как метелка, щекочет его ухо.

Он дышит ее волосами. Кудри пахнут апельсинами.

Стало прохладно. Артур приподнялся, подцепил куртку и накрыл их плечи – Лада притиснулась поближе, водя пальцем по его запястью.

– Поедем к тебе? – спросила она тихо.

Ключи от квартиры он отдал Оксане, да и сама мысль приводить туда кого-то – даже милую Ладу – показалась ему пошлой.

В его старой двухкомнатной хрущевке, унаследованной от родителей, сейчас пыльно, душно, и стоит затхлый запах репчатого лука. С той квартирой у него связано много воспоминаний, и было бы неправильно наслаивать на них новые, поспешные.

Он мог снять гостиничный номер, но и в этом было что-то вульгарное, мужицкое. Уж лучше здесь, на кушетке массажного кабинета под анонимным светом люминесцентных ламп.

– Эй, – Лада погладила его по плечу. – Ты не отвечаешь.

– Извини, сегодня не получится, – он коснулся ее губами. – А ты не одна живешь?

– Да, снимаю квартиру с подругой. Не знаю, она, наверное, дома. Я не предупреждала.

Это хорошо. Почему-то так даже лучше. Артур приподнялся на локте.

– Лада, почему ты не замужем? Почему одна?

Она коротко пожала плечом и не ответила.

– Прости, – Артур зарылся в ее белокурые волосы. Она лежала тихо-тихо, прижавшись к нему, как ребенок.

Артур думал о странных вещах. Он спрашивал себя, считать ли случившееся изменой? Оксана освободила его от обязательств, но все еще оставалась женой. Десять дней назад он спал с ней.

У него было много женщин, еще больше желали видеть его своим, но удивительным образом он почти никогда не изменял избранницам: пару эпизодов в хмельной коме он относил на счет случая, гримасы судьбы. Он мог бросить женщину жестко, враз; «резал по живому», как учил отчим, но измену считал чем-то мелким, суетливым, недостойным его самого.

Он лежал и думал, что эйфория, охватившая их с Ладой, едва они заперли тяжелую дверь «Эмиры», куда-то улетучилась. Остались лишь замерзшие плечи и синтетический запах апельсина.

За пять лет с Оксаной он утратил важный навык – он точно не знал какой. Артур вспомнил Юлю – буйную Юлю – наполнявшую ночи действием и особым смыслом. Он не забыл ощущение триумфа, умиротворенности, полноты бытия, не покидавшее их до самого утра, ощущение, которое позволяло не замечать грязных подъездов, осуждающих взглядов, счетов за квартиру, пузырящихся обоев и хронических недосыпов.

Но это было давно. Почему хочется одеться и уйти? Почему нет желания соорудить из одеяла шалаш и хохотать там до утра, грея друг друга дыханием?

За эти пять лет он потерял что-то важное.

* * *

Давно стоило купить машину. У Лады были права и даже деньги, вот только водить она не умела. Уже три года обещала себя решиться, найти инструктора, вспомнить навыки и купить машину. Или наоборот: купить машину, найти инструктора…

Будь у нее автомобиль, Лада была бы свободней. Она бы не расстроилась, когда Артур прислал SMS с извинениями, что не сможет забрать ее сегодня. Приехала бы в студию KosmoDance сама, увидела его, а все остальное не имело бы значение.

Неделю назад она ездила на родной 54-ой маршрутке, не замечая ни надсадного воя, ни сквозняков в салоне. Она считала себя свободной. Сегодня в этой грязной «Газели» с бренчащими сиденьями было что-то унизительное, убогое. Хотелось выбраться из нее и поскорее забыть об этой получасовой муке.

Лада вышла на остановку раньше, на Энгельса, спустилась вниз к Коммуны, миновала вход в центральный парк, прошла узкой тропинкой по ковру мокрых листьев, и оказалась у здания школы, убив таким образом двадцать минут. Она тянула время, чтобы не стоять одной у стены, делая вид, что с интересом изучает «космографию» на стенах школы. Пусть Артур приедет первым.

Ей нравилось танцевать с Артуром. Он двигался свободно, умел вести, но главное, не был зациклен на технологии. Он не смотрел на ноги, как некоторые, не шептал под нос «раз-два-три», он вообще не думал о шагах и поворотах. Наверное, он ошибался и что-то делал неправильно – Ксения часто одергивала его, даже подтрунивала – но Артуру это было неважно. Его внимание сосредотачивалось на ней, на Ладе. Шесть минут быстрого ритма он превращал в продолжение вечеров, проведенных вместе, разыгрывая маленький спектакль, наращивая темп, намекая на какие-то непристойности, воспоминания о которых вызывали у Лады тщательно маскируемую улыбку. Она чувствовала его желания, и это было важнее шагов.

Ксения объявила смену партнеров, но они проигнорировали команду, и Лада знала, что ее собственничество нравилось далеко не всем. Кто-то из девушек второй танец подряд танцевал с другой девушкой – сказывалась нехватка парней – но Лада не думала об этом. Полторы недели назад она сама была на их месте.

Потом пришлось отпустить Артура. Максим очень старался и страшно переживал, если сбивался с ритма или толкал Ладу на других танцоров, один из которых больно засветил ей локтем. Это портило всю картину: Максим так долго приходил в себя после ошибок, извинялся, вслушивался в мелодию с лицом телеграфиста, так долго искал ключевой бит первого шага, что настроение танцевать пропадало. Движения у него получались неплохо: из мальчика с пластикой Буратино, угловатого и ершистого, он начал превращаться в стройного молодого человека, эффектно припадающего на одну ногу и четко простукивающего «точку» на такт четыре и восемь. Но ему не хватало наплевательского отношения и расслабленности, которые должны быть у настоящего сальсеро.

Стас любил танцевать с зеркалом. Лада удивлялась, замечает ли он вообще смену партнерш, потому что все, что интересовало Стаса – это правильный, вызывающе сексапильный шаг его отражения. Шаг был действительно хороший, с фантазией, но от Стаса пахло табаком и немного перегаром. Наверное, поэтому он так часто смотрел в зеркало – от его отражения не пахло ничем.

Юрий Павлович галантен и ироничен. Он шагал едва заметно, как будто и не старался, но танцевать с ним было приятно. Он фиксировал руку, и Лада ощущала твердую ось, вокруг которой седоватый мужчина оборачивал ее ловко, надежно. Он отдавал приоритет партнерше, и с ним легко было чувствовать себя женщиной.

Артур танцует с бывшей женой… Нет, нельзя называть ее бывшей – как-то неправильно это. Сложно понять, что у них за отношения: танцуют спокойно, ровно, даже перекидывают словами. Можно подумать, брат и сестра.

Артур с Юлей… Раньше Юля нравилась Ладе: она была независимой, раскованной, самостоятельной. Теперь стала чересчур стараться, импровизировать, делать странные акценты. Рука Артура захлестывала ее спину слишком широко, слишком уверенно, он смотрел ей в лицо, а она отворачивалась, и в напряжении ее подбородка было что-то лишнее, непонятное для Лады. Артур и Юля никогда не говорили друг с другом, но Ладе все равно хотелось перемотать этот танец.

Инна танцевала с Артуром на цыпочках, мелкими шажками, точно боялась разбудить кого-то. Ее смущала дистанция, привычная для Артура, смущал, наверное, и сам Артур с его браслетами и татуировкой; Инна отстранилась от него до натяжения рук, смотрела в сторону и чуть вниз. Вместе они напоминали танцующих старшеклассников.

Иногда Ладе хотелось подойти к Оксане и бестактно расспросить про Артура. Лада знала про него много: что он заказывает в ресторане, какая у него машина и сколько родимых пятен на спине – два. Но на самом деле, она не знала про него ничего.

Он казался легким в общении, но пускал ее в свой мир не дальше порога. Она не знала, бывает ли он раздраженным и если да, то что его раздражает? Боится ли он чего-нибудь? Сожалеет ли о своей прежней семье? Что его привлекает в женщинах, конкретно, в ней самой? Любит ли он детей? Каким он видит себя через десять лет?

И главное, какое место в своей жизни он отводит ей, Ладе?

Но если бы на все вопросы были ответы, думала бы она об Артуре каждую свободную минуту?

Эти вопросы теряли смысл, когда они шли рука об руку, впереди был целый вечер, а потом – целая ночь.

* * *

День рожденья Полины был 28 октября, в пятницу, и она захотела отметить вместе с группой. В этот же день «старшие» устраивали вечеринку в ресторане Las Margaritas, и события решено было совместить.

Максим волновался. Инна завязывала ему полосатый, красно-синий галстук, дергая за воротник и закрывая обзор на зеркало. Его гавайская сине-желто-зеленая рубаха топорщилась у пояса, светлые брюки безвольно висели, черным ботинкам не хватало лоска…

– По-моему, ряженый какой-то, – Максим оглядел себя. – То ли стиляга, то ли клоун… Эклектично получилось…

– Ты выглядишь очень хорошо, – Инна склонилась и поправила ему брючины. – Штанины длинноваты, давай прихвачу быстренько? Где у тебя нитки?

– Не надо, – Максим нахмурился. – Лучше я рубашку сменю.

– Зачем? Это же вечеринка. Там все будут нарядные.

Сама Инна одета в яркое платье с подсолнухами, в светлых волосах – красивая рубиновая заколка.

Максим шмыгнул носом:

– Ну, тогда пойдем, пока мать не вернулась. Она точно не одобрит.

У подножья «Мизара» они остановились, читая вывески над входом. Огромное здание нависало над Максимом, словно требуя пропуск. Сложно представить, что за холодными стеклянными дверями может быть что-то яркое, оглушительное, кубинское, где будет уместна его крикливая рубашка.

Инна потянула Максима за руку, они миновали небольшой холл, по указке картонного мексиканца оказались у лестницы, поднялись на второй этаж и попали в полутемный зал ресторана.

Казалось, весь свет исходил от свечей, вставленных в бутылки с этикеткой Olmeca. Свет отражался от оранжево-синих стен, создавая странное полукарнавальное, полузловещее настроение.

В ресторане было людно. На барной стойке высились кальяны. В центре длинного зала на приподнятой сцене размещалась ударная установка, рядом с ней – колонки Hiwatt, на стене висел флаг с портретом Че Гевары. Удушливо пахло жареными кальмарами.

Любители сальсы заняли карман напротив сцены, где стояли четыре столика и несчетное количество стульев. Собралось уже человек двенадцать, и Максим с досадой отметил их весьма будничное одеяние. На Артуре была майка с надписью Princeton Plainsboro, Лада кутала плечи в темный платок, Юрий Павлович был в традиционной светлой рубашке, и даже виновница торжества Полина выбрала темное платье, обозначив себя лишь желтым цветком в волосах.

Кто-то из старших при виде Максима изобразил ногами пошлые «па», и сказал под дружные смешки остальных:

– Свинг, бэби, свинг! Пятидесятые? – он сунул руку Максиму. – Женя.

– Максим, – ответил тот, держа холодную кисть нового знакомого, тощего, со следами оспин на лице.

– Вы проходите, – кивнул Женя на свободные места.

Максим с Инной устроились в дальнем углу, сразу за Юрием Павловичем. Тот что-то спросил, но Максим не расслышал и просто кивнул.

Скоро появилась Юля, и у Максима отлегло. На ней было алое платье, закрытое и вместе с тем откровенное. Его анатомическая форма подчеркивала все нюансы ее безупречного тела, даже две соблазнительные выпуклости-косточки на бедрах. Она была одета, как и сам Максим, ярко и вызывающе.

Максим открыл увесистую книжицу меню, пролистал безразлично и отложил в сторону. Что вкуснее – тапас, кесадилья, бурритос или пельмени эмпанадос знали, быть может, Артур или Стас, но не он.

– Давай мохито? – предложила Инна, изучая карту напитков. – Или текилы?

Максим кивнул.

Олег, с которым Юля провела опен-эйр, опоздал. Здороваясь со всеми, он торопливо повесил на спинку стула чемоданчик с ноутбуком, сменил полузимние ботинки на легкие мокасины и почти выбежал на танцпол, как слишком легко примагнитив Юлю. Она как будто даже ждала его появления.

Девушки из старших групп – их было четверо – смотрели на Юлю пренебрежительно, и когда она выходила к сцене, начинали двигаться жарче, агрессивнее, демонстрируя класс. Когда им не доставалось пары, они уходили через зал к барной стойке и сидели там на высоких стульях, отпивая из широких, треугольных бокалов. Они смеялись.

Сегодня у Олега были конкуренты. Тощий злой Женя оказался хорошим сальсеро – так, по крайней мере, показалось Максиму. Он двигался сложно, агрессивно, щелкая каблуками, как чечеточник, делал двойные обороты и заставлял Юлю повторять его многозвенные маневры. Она ошибалась к радости некоторых, делая один оборот вместо двух или сбиваясь с шага, но Женю это не смущало.

Танцевала Юля и с Артуром, потом недолго с Юрием Павловичем, и снова с Артуром. Иногда она возвращалась к столикам и сидела одна. К ней подходила маленькая, испуганная официантка, и Юля что-то говорила ей на ухо.

– Кокориту? – кивала девушка, помечая в блокноте. – Одну?

Опытные пары танцевали перед сценой, умело уворачиваясь от снующих мимо официанток. Из-за ударной установки хмуро глядел крепкий, полноватый мужчина в широкой майке с надписью No Pasaran. Вид у него был скучающий. Иногда к нему подходили Олег или Женя, говорили что-то на ухо, «нопасаран» отворачивался к пульту и включал следующую композицию. Посетители ресторана, казалось, не обращали на сальсеро никакого внимания.

Максим с Инной встали в углу, возле колонн.

– Давай начнем с линейки, – предложила Инна. – Или румбы.

– Хорошо. Тогда считай «раз-два-три»: я вообще не слышу ритма.

– Ты смотри лучше на опытных, – Инна развернула Максима лицом к сцене.

Опытные шагали слишком сложно и как-то небрежно, но сегодня Максим не переживал. Он просто двигался в темпе, копируя их фривольность. Ему казалось, что получается неплохо.

– Давай покрутимся, – Инна подергала Максима за руку.

Они отрабатывали вращения, когда сбоку подошел чуть запыхавшийся Женя и хлопнул в ладоши:

– Стоп-стоп, ты же ей руку сломаешь, – он взял Максима за локоть и отодвинул к столикам. – Вот так, смотри, нежно, как будто гладишь ее по ладони… Это же сальса, эмоции…

Он водил рукой, Инна смущенно вращалась.

– Ну, чувствуешь ось? – спросил ее Женя, придвигая Максима обратно. – Легко, да, крутиться?

– С ним тоже легко, – заявила Инна.

Женя хохотнул и исчез в направлении танцпола.

Через полчаса Максим с Инной переместились к барной стойке, пробуя на вкус разные сорта текилы. Особой разницы между «Тиеррой», «Хосе Куэрвой» и «Саузой» Максим не ощущал – все были одинаково противными. Зато заведение со стенами, выкрашенными, наверное, мексиканской кактусовой гуашью, нравилось ему все больше. Нравилась ему и Инна с ее бледным лицом, и вежливый бармен, и даже собственный галстук, удивительным образом подходящий к стилю заведения.

Поодаль от них за стойкой сидели Артур с Юлей. Она слушала его, склонив голову набок, водя пластмассовой трубочкой по стенкам пустого бокала. Гибкие пальцы Артура что-то показывали ей, словно лепили из пластилина.

Музыка прекратилась, и в паузе раздался нарастающий смех, затем выкрик:

– Бачату! – послышалось сзади. – Олег, давай!

– Реггетон!

– Не, не!

– Бачату, бачату!

Юля с Артуром соскочили с высоких табуретов и направились к сцене. Максим поспешил за ними, словно боялся пропустить важное.

– Ты куда? – кинула вслед Инна.

– Посмотреть, – отозвался Максим.

Олег что-то сказал мрачному «нопасарану», потом обернулся, обвел глазами присутствующих и протянул руку Юле. Вышагивая, как страус, он приблизился к ней, упал на колено и склонил голову под одобрительный раскат зала.

Но тут же между ним и Юлей оказался Артур, который похлопал Олега по плечу и сказал не зло:

– Олег, у тебя же большой выбор, – он показал ладонью на круг зрителей, и взял Юлю за руку. Они вышли в центр танцпола.

Олег умело скрыл обескураженность и вытащил из толпы смуглую девушку в кроткой розовой маечке, которая смеялась и зачем-то пожимала плечами.

К ним присоединились еще две пары. Остальные потянулись в зрительный зал к недопитым коктейлям и фрагментам пиццы. Задвигались ножки стульев.

Танец Артура и Юли, наверное, не был бачатой. Они двигались по-другому, не так, гораздо спокойнее и проще: это напоминало «медляк» на обычной студенческой дискотеке.

Максим вдруг осознал, что стоит посреди зала, закрывая сидящим вид на танцпол. Он сместился в сторону и упал на свободный стул.

-Полинка, чтобы у тебя все было и тебе ничего не было! – слышалось за соседним столиком.

В этой скованности движений чувствовалась странная близость, словно Артур и Юля не хотели рисоваться, как соседние пары, храня какой-то секрет.

– … ой… глаз-алмаз уже не алмаз… – хохотали рядом.

Тайная жизнь Юли сводила с ума. Максим не знал ее такой, тихой, покорной, чувствительной, и сгорал от мысли, что кто-то сумел обезоружить ее, встать с ней вровень, заставить восхищаться собой, доверять, хотеть.

– … я всегда готов потанцевать новичка… – говорил кто-то убежденно.

Максим старался унять фантазию. Мало ли ложных романов случалось на студенческих дискотеках?

– …Ваня, ну прекрати! – заливался рядом женский голос.

Танец длился бесконечно, а когда закончился, к сцене потянулись новые пары. Олег привел за столик свою даму в розовой майке и галантно отодвинул стул.

Артур с Юлей направились к барной стойке, но не сели на высокие табуреты, а прошли чуть дальше, к выходу. Секунду они стояли, и вдруг быстро, словно вспомнив о чем-то, зашагали к выходу.

Как это отвратительно! Максим не может даже разозлиться на Артура, потому что осознает его превосходство. Разве так должен вести себя мужчина, который когда-нибудь привлечет Юлю? Он должен ненавидеть этого Артура с его побрякушками, дорогими джинсами, обтягивающими майками и уверенностью в каждом жесте… Но Максим не может его ненавидеть: это будет даже нечестно.

Боковым зрением Максим заметил, как из-за соседнего столика поднялась Лада, прикрывая лицо салфеткой, обогнула неровные стулья и убежала вглубь кишки ресторана. Ее черный платок развевался, как траурная мантия.

Максим встал. Здание качнулось и выровнялось. Если быстро вертеть головой, гуашь на стенах смазывается в цветастый след.

Официантки улыбались ему в лицо. Разговоры за столиками звучали глухо, как через вату. Инна пыталась взять его за плечо, но рука соскользнула, как кожа змеи.

Он прошел мимо второй барной стойки, повернул направо около длинного стола и обнаружил Ладу в дальнем углу ресторана. Она сидела, прикрыв глаза ладонью, и скребла длинным ногтем диванчик из кожзаменителя. Черный платок сбился на одно плечо.

Максим опустился рядом и коснулся ее руки. Лада дернулась:

– Ты чего?

Под ее глазами были черные, страшные подтеки.

– Это ты из-за них? – спросил Максим, махнув в сторону основного зала.

Лада не ответила и снова отгородилась ладонью. Максим встал, огляделся, качаясь, шагнул к большому смеющемуся столу. Он подставил поближе чей-то бокал, плеснул из стеклянного кувшина светлой жидкости и вернулся к Ладе.

– Вот, выпей.

– Спасибо, – она сделала небольшой глоток и отставила бокал. – Ты иди. Я скоро приду …

Но она не пришла. Максим видел, как немного спустя Лада, кутаясь в платок, просочилась сквозь ряды танцующих и растворилась в оранжево-синем тумане ресторана Las Margaritas.

Максим вцепился в руку сидящей рядом Инны и сказал:

– А пойдем, станцуем?

Инна глянула с тревогой.

– По-моему, ты пьяный. Поедем ко мне?

– К тебе? Нет, надо тренироваться, тренироваться… – он теребил руку партнерши.

– У тебя не получится сейчас. Поедем. Завтра мастер-классы. А с утра можно у меня репетировать. Поедем, – уговаривала Инна.

– Ну, как скажешь…

Максим встал, и здание снова качнулось.

* * *

Кто придумал это дурацкое отопление? В старой хрущевке Артура батареи были вмурованы в капитальные стены, и грели так, что окна в доме закрывались полностью лишь в лютые морозы. От стен шел неприятный, инфракрасный жар, обои сохли и отслаивались, а жильцы часто простужались. Многие выводили батареи наружу, но мама до самой смерти сопротивлялась этому. «Зато тепло как», – кивала она на старые стены.

Артур сидел на разложенном диване, подложив под спину подушку и ощущая жар плечами. Через балконную дверь тянуло сухим, морозным воздухом, который холодил пальцы ног.

Квартира была пропитана воспоминаниями. Их переезд в 1985 году, когда Артуру было шесть лет. Развод родителей тремя годами спустя. Свадьба матери с отчимом, военным летчиком, в 1991. Болезнь матери и ее смерть в 2007.

А между этими событиями – целая жизнь. Взрослая, свободная, увлекательная жизнь, начавшаяся тогда, с появлением отчима, который оттянул на себя внимание матери и запретил ей слишком часто «сюсюкать» с Артуром. Эта прекрасная, буйная жизнь закончилась после женитьбы на Оксане, уступив место другой жизни, которая была не лучше и не хуже прежней, просто другой, в новых квартирах, с новыми людьми. А потом мама умерла.

Последние полгода ее жизни они дежурили здесь с Оксаной по вечерам. Оксана стоические переносила все то, что угнетает в любом возрасте, а в 19 лет должно нагонять ужас: утки, горсти таблеток, галлюцинации, исколотые хрупкие вены, запах больницы. Оксана никогда не жаловалась, но при этом пропускала горе через себя больше, чем сам Артур. К тому времени она хорошо знала цену страданий.

Артур тряхнул головой и постарался отвлечься от стены, за которой находилась комната матери: он почти ничего не трогал там с сорокового дня, когда родственники помогли ему навести привычный порядок. Он старался не заходить туда без повода.

Артур оглядел свою комнату, казавшуюся когда-то довольно просторной. А всего-то двенадцать квадратных метров.

Юля лежала рядом, укрывшись простыней. У нее тоже было свое место в этой квартире, пусть совсем небольшое. Тогда, семь лет назад, они были здесь случайно, по каким-то делам Артура. В тот день он познакомил ее с отчимом.

Юля приподнялась, обернулась в простыню и вышла из комнаты. Артур слышал скрип половиц под босыми ступнями.

Она вернулась через несколько минут, села на стул, поджав ноги и расправив простыню так, что остались лишь кончики пальцев. Было в этой самодельной тунике что-то неправильное, разъединяющее.

– Зря мы… – произнесла она, глядя перед собой.

Зря? Наверное. Балконный воздух начал морозить открытые голени, Артур сгреб их, пряча под подушку.

– Я уже не тот? – спросил он, глядя ей в лицо.

Юля наклонила голову, и черные волосы съехали вдоль простыни.

– Ты не тот. Я не та. Давно не чувствовала себя такой дурой.

Эти моменты нужно спокойно пережить и оставить позади. Не стоит требовать объяснений, оправдываться, комплексовать. Отсечь и забыть.

Юля заговорила сама:

– Физиологически все здорово, замечательно. Но как вы мне надоели, спортсмены, со своим быстрее, выше, дольше! – она раздраженно махнула рукой. – Что я надеялась тут найти? Артур, тебе уже не 18 лет, не 25, ты семейный человек! Я надеялась, ты изменился. Я думала, вопрос, кончила я или нет, и сколько раз, наконец, будет волновать тебя меньше, чем то, останусь ли я с тобой до утра!

– Раньше было по-другому?

– Раньше я тебя любила, – она спрятала лицо в простыню. – Зачем мы обидели Ладу?

– Лада – это прошлое.

– Лада – это твое настоящее. Возвращайся к ней, она еще не все фокусы видела.

– Ты стала злой.

– Извини, черт, твои чары перестали действовать! Или я схожу с ума, или почему после такого чумового, улетного, дикого – как еще назовем? – да, животного секса я чувствую себя так плохо?

– Чего ты ждала?

Юля свела брови. Волосы липли на ее лицо.

– Не знаю… Я дура.

Артур съехал по стене и опрокинулся на спину, разглядывая беленый, облупившийся потолок. На нем сидит одинокий комар. Каким чудом он дожил до конца октября?

Юля собралась тихо. Артур слышал, как потрескивает ее платье и бряцает пряжка сумки. Потом стук каблуков в прихожей и удар дверью, от которого комар сорвался с насиженного места и заюлил вокруг кривой люстры.

Артур не чувствовал ничего. Похмелье. Пустота.

Он перестал понимать женщин. Может быть, это уже неважно, но он не мог представить, что после двух пиковых переживаний кто-то скажет ему то, что сказала Юля. Он бы принял истерику на второй-третий день, пусть даже следующим утром, когда просыпается совесть и знобит от страха попасть в зависимость. Когда угодно, но не сразу после.

Он перестал понимать себя. Что-то было не так. Он не потерял форму, секс не потерял остроту, но ушло послевкусие. Женская красота утратила третье измерение. Она будоражила его, но обрывалась слишком внезапно, не оставляя сил следовать за ней. Не был больше той полноты ощущений, которая служила оправданием всему.

Он подтянул простыню, брошенную Юлей на краю дивана, смял подушку и лег по диагонали. Диван стал слишком коротким.

* * *

Разве он трус? Разве он когда-нибудь стеснялся бывших? Какого черта он стоял сбоку, возле стоянки и наблюдал за выходом из студии KosmoDance, точно вражеский шпион?

Давай, Артур, выйди к крыльцу, встреться глазами с Ладой, брось дружеское «Привет» Юле, дождись Оксану, и может быть, твоя карма улучшится.

С крыльца спустилась Полина с незнакомым парнем. Он шутил и лузгал семечки.

Артур не хотел геройствовать. Перед ним стояла другая цель. Он изменит своим принципам, извинится перед Ладой, даже перед Юлей, но позже. Не сейчас.

Вышел Максим, помялся на крыльце, дожидаясь Инну. Она улыбалась. Наверное, у них роман.

Появилась Юля в короткой шубке и вязаной шапочке, из-под которой бились черные кудри. Вид у нее был обычный, деловой.

Оксана вышла под руку с Юрием Павловичем. Это он, интересно, посоветовал ей отключить телефон?

Они пошли к дальнему переходу, когда Артур шагнул из укрытия:

– Постой. Нужно поговорить, – сказал он негромко.

Оксана и ее спутник обернулись синхронно, как будто без тени удивления.

– Привет, – она даже улыбнулась.

– Легок на помине, – прокомментировал Юрий Павлович.

«Не лезь», – подумал Артур.

– Я как раз собиралась тебе позвонить, – пояснила Оксана.

– Ну вот, – Артур сделал жест рукой. – Может, пройдемся? Отвезу тебя домой?

Юрий Павлович деликатно отошел в сторону и развернулся спиной. Спина у него была широкая, непробиваемая.

– Домой? Нет, не надо. Если хочешь, дойдем до парка. Юрий, мы скоро.

Юрий Павлович понимающе кивнул и заложил руки за спину. От его лояльности стало липко.

Артуру должен сказать многое. Главное, выстроить мысли.

Нужно вложить в слова ту убежденность, которую он вынашивал все выходные. Черт возьми, он волновался больше, чем на собрании учредителей.

Он пытался упорядочить тезисы. Работа больше не причем. Он впервые посмотрел на их отношения глазами свободного человека. Он виноват. Но то, что их отношения продлились так долго – не только результат договора. Стоп, про договор лучше не упоминать…

– Ты о чем хотел поговорить? – прервала паузу Оксана.

– А ты?

– Ты же первый сказал… Ну ладно, – она как-то весело махнула рукой. – Я просто подумала, что нам нужно развестись.

Артур остановился и развернул ее к себе.

– Ты о чем?

– Это формальность, но … – Оксана сморщила лоб. – Как начинать новую жизнь со старым штампом?

– Я тебя не понимаю. Сразу белый флаг?

Оксана потерла нос перчаткой, точно ребенок. Потом заговорила отрывисто, даже назидательно:

– Артур, милый, я тебя знаю. Ты человек слова. Ты не отступаешь. Спасибо тебе. За это тебя уважают. Папа тебя очень ценит. Но папа забыл одну вещь. Я жила полноценной жизнью до тебя. Я уродина, но не… – она замялась, подбирая слово. – … не чухоня. Ты мне очень дорог. Ты дал мне новую надежду. Но я буду жить своей жизнью. Без одолжений.

– А если я скажу, что хочу быть с тобой не из чувства гребаного долга? – Артур сунул руки в карманы.

– Артур, чувство долга, совесть, ностальгия… Все это пройдет быстрее, чем ты думаешь. Все очень просто. Ты красивый. Я страшная. И ничего тут не поделать.

– Почему ты решаешь за меня?

– Хватит, – она поежилась. – Сейчас разговор начнется по второму кругу. Не мучь меня объяснениями, я уже все решила. В ЗАГСе нам дадут месяц, поэтому предлагаю не затягивать. Хочется успеть до Нового года. Хорошо?

Оксана улыбнулась и несильно толкнула его в грудь. Он стоял упрямый, как скала.

Она пошла мимо елей возле крыльца школы к аллее, где ждал странный Юрий Павлович. Артур медленно шагал следом. Нужно было начинать разговор первым.

Сбоку он увидел светлую фигуру, которая неподвижно следила за ним. Он повернулся.

– Привет, Лада.

– Привет, – она сочувственно поджала губы.

– Я никогда не считал нужным говорить это, но сейчас скажу. Прости меня. Правда, прости. Ты не причем. У тебя все хорошо.

Лада подошла вплотную.

– Поедем в «Эмиру»? – она смотрела, как голодающий.

– Прости.

– Я знаю, кто поцарапал твою машину…

Наверное, это было последнее, чем она могла его заинтересовать.

– Кто?

– Ну тот… В очках… С которым вы подрались из-за Оксаны. Я слышала, как он хвастался…

– Черт с ним, – Артур поднял руку в знак прощанья и зашагал прочь, наискосок через дорогу к парковке, где стояла поцарапанная машина.

Он завел двигатель. Почему все вышло так странно? Он ждал этой свободы пять лет, пусть неосознанно, тайно, боясь бередить себя мыслями о том, что могло бы быть. Так почему сейчас, когда Оксана добровольно, безо всяких условий дает ему развод, когда шеф признал в нем лидера «Люмины» и освободил от договора, он сидит и думает, что развод – это очень грустно?

Может быть, он просто привык к своей прежней жизни? Оксана любила его сильно, искреннее, но ведь она была не первой и не последней, кто испытывал к нему привязанность, граничащую с зависимостью? Может быть, в нем говорила жалость? Или страх, что этот развод аукнется потом?

Оксана была некрасивой, непропорциональной, чудаковатой на вид. С этим он давно смирился и успел притерпеться. Но помимо этого она была еще и личностью, которая нашла себя в мире, где каждый второй насмехался или жалел ее.

Наверное, поэтому Артур уважал ее – уважал еще до женитьбы, после первых встреч, когда она была подростком. Да, в чем-то она была лучше его самого, честнее, мягче к людям, порядочней, но разве это повод жить с ней? Можно ведь быть друзьями, как когда-то давно.

Так отчего же он чувствует такую безысходность? Это все ненормально и противоестественно. Нужно выспаться и посмотреть на ситуацию спокойно, без ажиотажа.

Нужно просто дать ей развод и побольше работать. Личная жизнь сложится сама собой.

А Оксана… Ну что же, она найдет себе кого-нибудь, и пусть фыркают скептики, но будет именно так. Обязательно появится тот, кто оценит…

Да тот же Юрий Павлович.

Артур представил Оксану с Юрием Павловичем, и ему вдруг стало жалко себя. Он не мог объяснить этого чувства обделенности и несправедливости, которое охватило его при мысли о Юрии Павловиче.

А что остается ему, Артуру? Секс с холодным финалом? Фразы, окончание которых можно угадать по первому слову? Бытовая озабоченность? Новые шмотки? Все то, чего ему удавалось избегать тогда, в молодости, «отсекая по живому», и что ждет его в скором будущем, если он хочет иметь семью в традиционном смысле слова.

Как-то приемник в его машине заклинило на одной волне, и он два дня привыкал к легкой поп-музыке. Оболочки песен, эскизы чувств, беспозвоночные фразы… Чем дольше он их слушал, тем площе становился мир вокруг. Не к этому ли он идет?

Оксана умела удивлять. Вот что главное. Он так и не смог классифицировать ее. Когда казалось, что еще немного и все интересное кончится, она ошарашивала его новым открытием, фразой, решением. В точности как сейчас, когда вместо сожаления она играет роль счастливой вдовы. Зачем?

Да бред какой-то… Незаменимых нет. Будет другая, мягкая, понимающая…

И все равно в этом разводе есть что-то чудовищное.

* * *

– Артур Ильич, а можно? – Прилепин просунул голову в кабинет. Он был похож на осторожную черепаху.

Артур стоял у стеллажа, расставляя папки.

– Федор, у меня через три минуты совещание. В десять-тридцать, окей?

– А… Ну, ладно, – Прилепин втянул голову и прикрыл дверь.

Первым пришел Слава. Он сутулился, вместо приветствия шевельнул губами, кивнул невпопад, опустился на стул и скрестил руки на груди. Артуру не нужно было спрашивать его о выполнении плана. Все и так было понятно.

Артур сел в кресло. «Уо-оу!», – сказал компьютер. Артур набрал на клавиатуре «Нет», и захлопнул ноутбук.

Паузу нарушил Слава:

– Артур, 23 тысячи не хватило, ну? – он начал отбивать туфлей сбивчивый ритм. – На кой нам этот план? Ну что мы, обеднеем без этих 23 тысяч? Цех не построим? В кредит их брать придется? Мама дорогая, 23 тысячи в кредит – да мы же точно по миру пойдем, да?

Артур поднял руку:

– Слава, стоп. План нужен, чтобы прогнозировать развитие компании. Я сегодня должен знать, чем буду заниматься в апреле, окей?

– Ну, а остальные что, не развиваются? – Слава подался вперед. – Почему у конкурентов нет плана?

– Таки прям нет? – Артур закинул ноги на стол.

– Нет, ну, он есть, но жесткого выполнения не требует никто. План носит рекомендательный характер, а мотивация продажников – это процент. Мы же общаемся, я знаю.

– Хорошо, – кивнул Артур. – А теперь посмотри, где наши конкуренты. Сравни доли рынка, темпы развития, перспективы, оборудование, технологии. Слава, мы лидеры, и если хотим удержаться, должны работать по-другому. А если быть, как все – мы и будем там, где все. Они работаю в долг, получают оплату под конец сезона одним куском, рефинансируют кредиты и берут новые. Поэтому они уже три года топчутся на месте. Вот и все.

– Артур…

– Слава, разговор ни о чем. 23 тысячи, на самом деле, ерунда. Это значит, план выполним. Сегодня 1 ноября: в новом месяце у тебя все получится, я чувствую.

Слава откинулся на спинку стула.

– Ну а этот… Щипачев? Выполнил? – нехотя спросил он.

– Тебе немного полегчает, но ему не хватило 59 тысяч.

– Очень полегчало. Это всего-то значит, что общий план не сделали, о чем я говорил еще в сентябре.

Артур усмехнулся. Слава был хорошим руководителем отдела. Он знал подчиненных, создавал правильную мотивацию, защищал их перед Артуром, воплощением расчетливости и зла. Иногда его нужно было немного попинывать, чтобы он – самый опытный сотрудник отдела продаж – не впадал в самодовольную спячку.

Но Слава был жутким паникером и в нештатных ситуациях начинал ныть. Это нытье не особенно сказывалось на его работе. Поскулив, он возвращался в отдел и пахал, как прежде. Но время от времени приходилось выслушивать новые порции Славиных аргументов и делать вид, что его угрозы воспринимаются всерьез. А когда Слава доходил до крайностей, ставить на место.

В кабинет стремглав вошел Щипачев, размахивая листком, который тут же вручил Славе.

– Извините, опоздал, – сказал он, чем-то довольный, и уселся на стул.

– Это что? – Слава разглядывал бумагу.

– Привет тебе от Ривмана, – сказал Щипачев. – Утром пришли. 120 тысяч.

– Вот, ё-маё, – Слава подскочил. – Ё-маё… Артур, это считается? Это же вчера отправлено. Вчера тридцать первое было.

– Да считается, считается, – усмехнулся Артур. – Получается, и ты выполнил план, и общий вы сделали. Молодцы.

– Да, ё-маё… – все повторял Слава. – Еврей, паразит, до последнего дотянул.

Он съехал на стуле, закинув ногу на колено, точно тренер по американскому футболу, и то и дело поглядывал на листок, будто боялся, что чернила вдруг исчезнут и сон кончится. Этот листок с торопливым почерком бухгалтера он как пить дать сохранит на память.

– Так раз общий план выполнили, может, моих не штрафовать? – откашлявшись, спросил Щипачев.

– Андрей, договор есть договор, – ответил Артур. – Ты и так получил карт-бланш.

Щипачев сморщил нос.

Они перешли к обсуждению ноябрьских задач. Слава елозил на стуле: ему уже не терпелось вернуться в отдел и сообщить сногсшибательную новость.

В десять-сорок в дверь снова просунулась голова Прилепина. Артур кивнул:

– Заходи.

Тот держал под мышкой твердую папку. Сев, он суетливо расковырял лапу скоросшивателя, и стал подавать Артуру листы.

– Вот… А, нет… Вот этот сначала… – он щурился и краснел. – Теперь вот этот и этот.

Несколько минут Артур изучал пояснительную записку и чертежи. Прилепин ждал, тяжело дыша.

– Федор, отлично. Есть пара нюансов, их пока не касаемся. В целом – разумно. Я выпишу тебе премию.

– А… – отмахнулся Прилепин. – Я не из-за премии же.

– Я знаю, – Артур наклонился к нему через стол. – Слушай, я покажу еще Володину. Если он одобрит, надо готовить техническое задание на проектирование. Я могу поручить это людям с опытом, которые сделают дня за три. Но мне кажется, будет лучше, если возьмешься ты.

Прилепин закивал:

– Да я уже писал тэ-зэ…

– Но нужно сделать в разумный срок, окей? Давай так – две недели.

– Две недели? Да, хорошо, то есть… к пятнадцатому, да?

– Ага.

Прилепин шумно собрал листки, сминая их, запихал в папку, несколько раз сказал «Спасибо» и вышел.

Без трех минут четыре Артур был у ЗАГСа. Оксана ждала возле закрытой двери с массивной табличкой, на которой были выгравированы часы приема. У двери собралось человек пятнадцать.

– Вы на бракосочетание подавать? – подошла к Артуру молодая девушка-промоутер с буклетами свадебного салона.

Он ответил не сразу.

– Нет, мы, скорее, наоборот…

– Ой, извините, – девушка смутилась, попятилась, и через секунду снова стала приветливой.

Когда тяжелая дверь дернулась и приоткрылась, толпа ожила, скучилась у проема, нетерпеливо двигая ногами. Артур зашел последним. Слева от входа был стол справок.

– На развод? Вы оба здесь, да? – сухонькая женщина-консультант глянула поверх очков. – Вот заявление, заполняйте, паспортные данные, второй кабинет, в очередь.

Хозяйка стола справок произнесла это буднично, безразлично. Глупо ожидать, что она начнет отговаривать их или изобразит хотя бы сочувствие. Она сидит здесь, скорее всего, много лет, видит пары, подающие заявления на бракосочетание, видит эти же пары, подающие заявления на развод. Браки уже не кажутся ей счастливыми, а разводы – трагичными. Она видит лишь крайние точки семейной жизни, но все, что умещается в промежуток между ними, ей недоступно. А крайние точки у всех пар примерно одинаковы.

Оксана старательно переписывала данные с паспортов, скрипя ручкой. Почерк у нее ровный, как машинописный шрифт. Телевизор в углу транслировал выдержки из законов, определяющих порядок развода и раздела имущества. «Развод по обоюдному согласию…» «Развод при наличии несовершеннолетних детей…»

– А это… – молодой парень в спортивном костюме перегнулся через столик женщины-консультанты и заговорил приглушенно. – А как нам заявление на свадьбу подать?

– Пошлину оплачивали? – женщина выложила перед ним два листка. – В любом отделении «Сбербанка».

– А че там, пошлина что ли есть? – парень недовольно сгреб бумаги и вернулся к беременной спутнице, одетой также, как спортсмен перед разминкой.

Оксана подвинула заявление Артуру:

– Проверь. И распишись вот тут…

«Подтверждаем взаимное согласие на расторжение брака и отсутствие у нас общих детей, не достигших совершеннолетия…»

Артур поставил подпись.

* * *

Прошел месяц.

Cегодня – последний день осени. Как по заказу, под занавес сезона снег пошел гуще, воздух стал плотным и туманным. На ступеньках студии KosmoDance образовалась узкая тропинка, такая кривая, словно ее топтали шагом касино.

Максим любил первые снегопады, когда люди просыпаются от осенней депрессии и видят мир чистым. Они сетуют на неубранные дворы, колеи, гололед, но в душе радуются проблемам, которые свалились с неба и дали повод немного похалтурить. «Почему опоздал?» Так заносы. «Дуй на склад» Да ну, видимость плохая…

Максим стряхнул мокрые капли с ботинок, задвинул их в шкафчик, сменил брюки с гамашами на узкие джинсы, натянул кеды с конопляным узором, потоптал, чтобы сели плотнее, затянул широкую шнуровку и снова потоптал. Хорошо.

Придирчиво оглядел себя в зеркало. Глаза красные – это из-за компьютера, прическа покосилась – это из-за шапки. Он извлек из кармана расческу, держа ее, как скальпель, за самый кончик, и под насмешливые комментарии Стаса поправил волосы.

– Ты еще бриолином помажь, – хохотнул тот по-свойски.

Пусть иронизирует. Инна говорила, чтобы танцевать на 100%, нужно выглядеть на 100%. То, что это работает, Максим доказал опытным путем.

Он встал у выхода из раздевалок, разглядывая за ширмами девушек Bounty School. Время подходило к семи вечера. По хлопку ведущей они с готовностью поднялись, скатали в рулоны розовые и синие коврики и потянулись к выходу, румяные и распаренные.

– Я тут, – позвала Инна. Максим обернулся.

На ней было платье со светло-зеленым узором и вырезом почти до бедра. Она встала и выставила ногу, демонстрируя прелести открытого кроя. Волосы были стянуты в тугой локон, глаза густо подведены тушью, и для полного сходства с участницей конкурса спортивных танцев ей не хватало номерка на спине.

– Ну как? – Инна разгладила платье.

– Потрясно, – Максим показал одобрительный жест. – И расцветка как раз под мои кеды.

– Фу, твои кеды, – фыркнула Инна. – Не напоминай мне про них.

– А по-моему, стильно, – Максим сделал шаг и мужской разворот. – Ну?

Инна потянула его за ширмы, на танцпол, где Ксения хлопала, привлекая внимание группы:

– Так, что я вам сегодня обещала? А?

Послышались варианты: «Ничего», «Дискотеку 80-х», «Стриптиз»…

– Неееее, – Ксения хитро улыбнулась. – Я вам обещала зачет за триместр, правильно?

– Неееее… – протянул Стас, подражая ее интонации.

– Ребята, – она опять хлопнула, – танцуете в парах, как хотите. Используйте все элементы – гуапе, прогулка, повороты – все, что знаете. Не забывайте про выражение лица: вы не на производстве. Поехали!

Максим вспомнил, как когда-то один лишь взгляд Ксении, ее совет или случайная мысль сбивали его с шага. «Блин, флешку дома забыл», – вспоминал он, и приходилось заново вслушиваться в ритм, пропускать три-четыре прохода, угадывать правильную долю и все равно начинать невпопад…

Он вспомнил, как судорожно считал про себя «раз-два-три». Как не мог отвести взгляда от собственных ног, потому что так шагать легче. Вспомнил отчаяние при попытках одновременно шагать, слушать и вести.

Теперь эти невыполнимые задачи выполнялись сами собой, и было даже удивительно, что же здесь может не получаться?

– Хорошо, Максим, очень хорошо, – говорила Ксения. – Больше работай плечами. У девочек – бедра, у мальчиков – торс.

Максиму нравилось подчинять Инну. Они провели вместе столько вечеров, так хорошо изучили лица и руки друг друга, что партнерша разгадывала его замысел с полунамека. Он больше не стискивает ее ладонь до синяков, а она не болтала руки так, что вести ее было не проще, чем рисовать вареными макаронами. Они стали слетанной парой, и иногда, для поднятия настроения, Максим представлял, что они не танцуют, а занимаются сексом. Хотя ничего подобного Инна не позволяла.

В ее холодной квартире они тренировались с одержимостью спортсменов. Обычно зачинщиком встреч была Инна, которая любила все делать по графику. Они занимались традиционные полтора часа, и теперь уже Максим, раздосадованный какой-нибудь неудачей, требовал дополнительные полчаса, потом еще и еще. Иногда Инна срывалась и убегала на кухню, крича, что он ее достал. Двадцать минут Максим танцевал в одиночестве или сердито отбивал клаве на ножках комода, потом она возвращалась, вытирала щеки, и они начинали заново.

Они скачали десятки обучающих фильмов и ходили на занятия по пластике в школе «Пепо и Фидель». От изобилия новых фигур иногда переставали получаться даже элементы, отработанные до автоматизма, но Максим не переживал. Он заставлял себя повторять новый элемент снова и снова, пока движения не становились рефлекторными. Он запретил себе раздражаться из-за критики Инны или Ксении, хотя иногда замечания казались абсолютно беспочвенными. Он молча сносил все придирки, и черпал в них силы, чтобы провести дополнительные полчаса на танцполе.

Максим знал свою цель. Он старался не красоваться на занятиях, чтобы не выдавать себя. Его уверенность в том, что все получится, росла с каждым днем.

Инна знала о его цели, и гипотетические отношения Максима и Юли ее не смущали. Инна была влюблена в одного парня, своего начальника, и тоже мечтала, что когда-нибудь заставит его удивиться.

По хлопку Ксении партеры сменились. На место Инны встала Оксана. Управлять ей сложнее, она ошибается при смене шага и запястья у нее не такие гибкие. Но Оксана очень старательная, танцует сосредоточенно, стараясь уловить любой импульс. Она любит танцевать именно с Максимом, по крайне мере, ему хочется думать, что это так.

Потом была Эмма. Ее руки уже не кажутся жесткими, как у манекена. С ней нужно танцевать сильно, подчинять себе, ломать ее, и это заводит. Она больше не кажется Максиму тяжеловесной, как на первых занятиях, и если все делать правильно, Эмма превращается в этакую жеманную фройлан, не лишенную грации.

Музыка стихла, Ксения захлопала и группа поддержала ее аплодисменты.

– Ребята, вы молодцы, – сказала она. – К троим я подошла, им стоит походить к нам в субботу. Остальные – просто молодцы. Прогресс для первых трех месяцев отличный, но! Но! Ребята, нет предела совершенству. Я призываю вас не расслабляться.

Под конец занятия они напоминали школьников накануне каникул: настроение зашкаливало, впереди открывались новые горизонты и новые цели.

Ксения перехватила Максима с Инной.

– Подождите, – она отвели их в сторону. – Вы дополнительно занимаетесь, да?

– Так, по субботам иногда ходим, – соврал Максим.

Он не хотел раскрывать всех карт. Приятно, когда твои успехи считают легкими.

– Мне кажется, вам уже скучновато с ними, – Ксения кивнула в сторону ширм. – Я предлагаю вам перейти в группу, которая занимается немного дольше. Сначала будет трудновато, но, по-моему, вы быстро освоитесь.

Максим сжал руку Инны.

– Здорово, – сказал он. – Здорово. Мы согласны.

Когда они вышли за ширмы, он обхватил Инну и поднял:

– Вот так! Пусть знают!

Она визжала и смеялась.

– Пойдем ко мне? – спросила Инна, распуская локон. – Потренируемся, а потом «Грязные танцы» посмотрим? Или «Сальсу»?

– А… – Максим с досадой почесал затылок. – Мать просила съездить с ней…

– Ну ладно, – кивнула Инна. – А завтра?

– Нет, давай передохнем пару дней. У меня институтских дел накопилось.

– Хорошо… В пятницу не забыл, сборище в «Лас Маргаритас»?

– Нет, конечно. Я зайду за тобой.

Инна вдруг замялась:

– Слушай… – она выпалила быстро: – Я позвала Алексея, ты не против?

Алексей – это ее начальник, с которым у Инны намечался роман. Максим рассмеялся:

– Чего я должен быть против? Мы так зажжем, что он прямо там тебе предложение сделает.

Инна рассмеялась:

– Да, пусть поревнует. Совсем чуть-чуть.

* * *

Слава церемонно постучал в прозрачную дверь и замер на пороге.

– Заходи, чего ты? – удивился Артур.

Задрав подбородок, Слава откашлялся:

– Артур Ильич, хк-кхм. Я вам не помешал?

Скоморошьи ужимки получались у него не очень артистично, зато от души. Артур откинулся в кресле, закладывая руки за голову.

– Да вижу, вижу, выполнил план, – рассмеялся он. – Садись, рассказывай о своих подвигах.

Слава расселся на стуле так, что длинные ноги перегородили половину кабинета. За его ухом белела сигарета.

– Слава, ты что – выпил?

– Артур, – Слава положил руку на сердце. – Первый и последний раз. Но ты понимаешь – сделали ведь!

Он передал Артуру прозрачный файл.

– Сделали! – шмякнул он кулаком по раскрытой ладони.

– Слава, ты радуешься, будто первый раз в жизни выполнил план.

– Вот ощущения именно такие!

Артур пролистал документы и отложил в сторону.

– Слушай, с пьянкой-то завязывай. Каждый план отмечать – сопьешься. В следующем году 12 раз тебе праздновать, запомни.

Слава самодовольно хмыкнул. Потом, словно опомнившись, подобрался, посерьезнел и придвинулся к столу:

– Артур Ильич, личный вопрос можно? – он дождался согласительного жеста. – А правда, что про тебя говорят? Ну… Ты понял.

Артур кивнул.

– Ну как так? – Слава развел руками. – И когда ты планировал объявить?

– Объявить – дело недолгое.

– Дела… – Слава потер подбородок. – И что, этот будет, очкарик?

– Да.

Когда Слава ушел, Артур встал у огромного стекла, за которым отрывался вид на новый цех. Коробка готова, электричество и отопление подключены, залиты фундаменты под оборудование. Успели до морозов. Монтаж станков – процесс ответственный, но не такой зажатый по срокам.

Артур развернулся и окинул взглядом свой кабинет. Неожиданно он понял, почему выбрал это узкое, неприспособленное для офиса помещение вопреки советам Астафьева и к немалому удивлению сотрудников. Дело было не в форме и не в размерах, просто этот кабинет оказался равноудален от всех подразделений предприятия. Он выбрал его подспудно, и не прогадал. Отсюда, из сердца «Люмины», он лучше всего ощущал ее пульс.

Он вышел в гостевой зал. На прозрачном куполе лежал снежный компресс, который снизу выглядел скорее черными. Закончится снегопад, нужно будет почистить – в прошлую зиму уборщики лазили туда раз двадцать, сметая снег длинными швабрами.

Артур вдруг заметил, что сверху из-за стальных перил на него смотрит Астафьев. Они встретились глазами и тот кивнул:

– Поднимайся.

Артур взошел по лестнице туда, где полтора месяца назад он ощутил себя капитаном «Люмины». Он оперся на крепкие перила рядом с шефом. Вдоль гостевого зала торопилась куда-то офис-менеджер Аня. Неспешно управлялся с кофе-машиной айтишник Голованов в майке с надписью «Не помню, значит, не было».Вразвалочку шла наискосок специалист по технике безопасности Нелли Филипповна.

– Не жалко? – Астафьев повернулся к Артуру, и от него пахнуло освежителем дыхания.

– Жалко.

– Я тебя предупреждал.

Артур кивнул. Айтишник Голованов неспешно брел вдоль зала, стараясь не расплескать кофе.

– Слушай, – Астафьев взял Артуру за локоть и повернул к себе. – А может, ну их, этих баб? С ними всегда так: хрен угадаешь. То ли да, то ли нет… А сделанного потом не воротишь.

Артур смотрел непонимающе:

– Вы издеваетесь?

Астафьев казался раздосадованным.

– Ну да, – он опять навалился на перила. – Похоже, издеваюсь.

По лестнице к ним поднимался невысокий, серьезный человек лет тридцати в прямоугольных очках и такого вида, словно рассмешить его было также трудно, как и смутить. «Бэби-Астафьев», – мысленно окрестил его Артур.

– Олег Роланович, приветствую, – Астафьев шагнул навстречу и протянул руку. Артур последовал примеру шефа. Ладонь Олега Ролановича была легкая и гладкая, как пенопласт.

– Ну как, вас уже ввели в курс дела? – Астафьев кивнул на Артура.

– Да, все весьма конструктивно, – проговорил Олег Роланович неспешно.

Артур ревновал к Олегу Ролановичу. Не Астафьева – его-то как раз не было жалко – скорее, свой коллектив. Теперь они будут заходить в глухой кабинет начальника через кордон секретарши, соблюдать дресс-код или, хуже того, «выкать» друг другу на затяжных совещаниях. Они не смогут оправдать свое опоздание тем, что у их босса татуировка и привычка класть ноги на стол. Не смогут сказать ему «Олег, ты в корне неправ», потея от собственного нахальства и ожидая, чем же начальник удивит их на этот раз.

Наверное, дисциплина с Олегом Ролановичем достигнет феноменальных масштабов. И план будет, и прибыль, и премии. И все-таки, Артуру жаль бросать своих сотрудников на этого человека с неосязаемым рукопожатием.

– Если понадоблюсь, я у себя, – Артур обменялся с Олегом Ролановичем понимающими взглядами, кивнул Астафьеву и спустился в гостевой зал.

Откуда-то сбоку из-под лестницы на него наскочил Прилепин:

– Артур Ильич, я дико извиняюсь за задержку – работы было… Ну, вы в курсе… Но я все сделал, техзадание, все, как договаривались. Я сбегаю за бумагами и к вам, можно?

Артур поймал его за плечо:

– Федор, погоди. Я завтра здесь последний день.

Прилепин пробормотал:

– В смысле, увольняетесь?

– Ну да. Так что вот, очаровывай временного и.о. директора, который, я уверен, очень скоро станет директором, – он показал наверх, где за блестящими перилами стояли две фигуры, потом позвал. – Олег Роланович.

Тот склонился вниз, сосредоточено сверкая очками.

– Олег Роланович – это конструктор Федор Прилепин, очень перспективный сотрудник. Но я прошу вас, отправьте его на курсы тайм-менеджмента.

Прилепин стушевался, и едва Артур отпустил его плечи, шагнул в сторону, стремясь укрыться в тени лестницы.

– Я у себя, если понадоблюсь, – повторил Артур и зашагал к кабинету с табличкой «Директор», которая уже почти не относилась к нему.

Прилепин тем временем, извиняясь и «нукая», смущенно объяснял Олегу Ролановичу, почему бывший директор «Люмины» считал его перспективным.

* * *

Оксана посмотрела на часы – четыре-пятнадцать. Холодный ветер обносил щеки. Из-за метели фары машин превратились в дрожащие кляксы. Снежинки покалывали шею.

Она могла зайти в помещение, согреться, посидеть. Но мысль появиться одной в холле ЗАГСа казалась невыносимой.

Этого дня Оксана боялась. На нем лента времени словно стягивалась узлом, заслоняя будущее. До сих пор жизнь шла по восходящей, но этот коллапс нарушал какие-то фундаментальные законы ее вселенной, делал зависимой от случая.

Теперь казалось, что она давно знала финал своего брака, и неосознанно готовилась к моменту большого прощания, чтобы в будущем, когда он наступит, не изводить себя слишком сильно. Наверное, это помогло, но лишь отчасти, и та огромная пустота, которая образовалась в душе с его уходом, не стала от этого меньше.

Четыре-двадцать. На Артура это не похоже, он вообще редко опаздывает, тем более, когда опоздание совершенно неуместно.

Очень плохо, что его нет. Она и так держится из последних сил, боится выдать себя, посеять в нем ненужные сомнения. Она должна отпустить его, и при этом не озлобиться, не сломаться. Но чем дольше его нет, тем меньше уверенности в себе.

Четыре-двадцать пять. Это уже неприлично.

Оксана достала сотовый телефон и через варежку прижала цифру «2».

«Телефон абонента выключен или находится вне зоны…» Оксана не дослушала и сбросила вызов.

Что могло случиться? Стянув варежку, она отыскала в телефоне его городской номер. Гудки шли так долго, что она уже готовилась сбросить, как раздался резковатый голос:

– Слушаю!

Оксана растерялась. Обычно, вызовы принимала офис-менеджер Аня, иногда – сам Артур или кто-то из начальников отдела, но голос был незнакомым.

– Здравствуйте, мне Артура Ильича…

Собеседник замялся и перестал быть раздраженным:

– Э-э-м… Артур Ильич больше не работает.

– В смысле?

– Простите, с кем я говорю? – спросил голос.

– Я его бывшая жена.

– Оксана? Оксана, здравствуйте, моя фамилия Швецов. Швецов Олег Роланович. Мы с вами встречались в Moscow City, помните, презентацию?

Оксана с трудом следила за мыслью собеседника. Она помотала головой, словно он мог ее видеть.

– Оксана, дело в том… – продолжил голос. – Если честно, я думал, что вы знаете. Ваш отец назначил меня на должность директора «Люмины».

– Вас? А Артур? Где он?

Олег Роланович выдохнул:

– П-ф-ф, честно, не знаю. С утра был здесь … Если хотите, я уточню у сотрудников…

– Нет, спасибо. Я… До свиданья.

Оксана сбросила вызов и прижала на телефоне кнопку «3». Пара гудков, и трубка сказала:

– Привет, доча…

– Пап, что это значит? Мы, кажется, договорились? Договорились? Как ты мог его уволить? Ты надеялся, я не узнаю?

Астафьев, пытавшийся вклиниться в ее речь, крикнул:

– Да подожди ты! Раскудахталась! Я не увольнял его. По собственному желанию, понимаешь? По собственному, – сказал он по слогам.

Оксана оцепенела. Ветер дул порывами. Рука начала примерзать к телефону.

– Сам уволился?

– Сам, сам, – проворчал Астафьев. – Думаешь, я не уговаривал его? Думаешь, не объяснял ему на спичках, кто он такой и где его место? Да я ему…

Он осекся.

– Почему ты ничего не сказал? – Оксана прижимала к уху трубку, холодную, как ледышка. – Когда он уволился?

– Оксаша, ты просила не лезть в ваши отношения, просила? Я и не лезу. Мне тут, знаешь… Своих хватает. Между собой решайте.

– А где он сейчас?

– Да я откуда знаю? Не изволил докладывать.

– У него телефон молчит.

– Ну… Не знаю. Батарейка села.

Оксана попрощалась с отцом. Она вдруг поняла, что страшно замерзла, и торопливо зашагал вдоль Цвиллинга к Площади Революции.

В девять – вечеринка в «Лас Маргаритас». Может быть, он придет туда?

Впрочем, не стоит. Если бы хотел, позвонил бы. Лучше пойти домой и пораньше лечь спать. Оксана никогда не навязывалась людям, и это спасало ее от многих разочарований. Не стоит навязываться и сейчас. Все правильно – почитать и ложиться спать.

* * *

Пятница получилась напряженной. До самого вечера Юля показывала квартиры Илье, клиенту, с которым они выбирали вариант вот уже третий месяц. Он был грузный, добрый, женатый, и между ними установилась почти родственная связь. Купить ему квартиру стало для Юли делом чести.

Олег звонил три раза, выпытывая, приедет ли она в «Лас Маргаритас». В рассказы про трудного клиента он, похоже, не верил.

– Юля, клиенты приходят и уходят. Ты обязана придти.Сегодня там будет Антон… – повторял Олег свою мантру.

Слово «Антон» произносилось тоном, будто его уже причислили к лику блаженных. Антон прилетел из Москвы всего на четыре дня, он согласился придти, и она, Юля, должна познакомиться с ним хотя бы для общего развития. Олег так восторгался московским знакомым, что не было сомнений – в очереди желающих танцевать с Антоном он будет первым.

Полдевятого Юля распрощалась с Ильей, заскочила домой, приняла душ, переоделась и к десяти оказалась у входа в «Лас Маргаритас». Кубинская музыка всколыхнула ее еще на лестнице.

Заведение было мексиканским, в карнавальных тонах, с массивной мебелью и барменом-геем. У стойки сидел понурый Артур, и Юля предпочла проскочить вглубь зала, где ее перехватил Олег.

– Садись. Смотри, – он кивнул на танцпол возле сцены.

Высокий брюнет в черном наряде с блестками «привет из 80-х» и лакированных туфлях танцевал в паре с Мариной. Одетая в джинсы и светло-синюю блузку на фоне блестящего во всех смыслах кавалера она смотрелась деревенской простушкой.

Двигались они действительно виртуозно. Путаные фигуры, которые вызывали замешательство даже у Олега, в их исполнении казались элементарными. На первый взгляд, они не делали ничего сверхъестественного, но это была именно та простота, которая достигается через годы тренировок.

– Как тебе? – наклонился к Юле Олег.

– Потрясающе.

Он удовлетворенно кивнул.

– Обрати внимание на плечи. Четкая работа, да?

Еще не стихли аплодисменты в честь «блестящего», как Олег потащил ее к сцене, и с первых тактов понесся так, что пол стал исчезать под ногами Юли. Олег вращал ее из стороны в сторону, делал мудреные захваты и поддержки, и к середине танца не размятые колени Юли заболели. Олег старался произвести впечатление, и отнюдь не на нее.

– Следующий пропустим, – попросила она под конец. – Есть хочется.

Упоминание еды в момент эмоционального пика вызвало некоторое замешательство у Олега, и Юля уточнила:

– День был длинный, устала.

– А… – он кивнул, смутившись.

Они прошли к столику у стены, где, положив руку на спинку стула Марины, сидел брюнет в блестках.

– Антон Голотвин, – представил его Олег. – Юля Рязанцева, моя партнерша.

Он отставил стул, и Юля села. У Антона были густые тонкие брови и тушь на ресницах. Зачесанные назад волосы блестели от лака. Он протянул ей руку и улыбнулся, но Юле показалось, что они не совсем вовремя. Она открыла меню.

Около сцены танцевала их группа. Юрий Павлович в пиджаке с искусственной гвоздикой двигался мало, зато хорошо направлял хрупкую Полину, позволяя ей немного импровизировать. Она улыбалась и старалась быть элегантной.

Стас танцевал с Эммой, оба выглядели отстраненными. На губах Стаса играла непроизвольная улыбка непонятно в чей адрес. Нет, они не танцевали – скорее, оттанцовывали смену.

На Максима с Инной смотреть было интереснее. Они выполняли простые фигуры, в основном вращения, но двигались свободно, естественно. Хоть это и не ее дело, Юлю заинтересовало, есть ли между ними что-то помимо танцев?

Антон говорил нараспев, по-московски растягивая гласные. Он обращался скорее к Марине.

– Да-а, просто сейчас во всем мире идет тенденция к универсализации танца, я имею в виду, что вот те национальные элементы, о которых ты говоришь, заменяются более простыми, доступными фигурами. Это делает танец понятнее большинству, массам, и одновременно упрощает его.

Юле стало интересно, замечает ли он, насколько комичной здесь, в Челябинске, кажется его интонация.

– Но я тебе говорил, что сальса и вообще латинские танцы – это глобальный феномен, – повествовал Антон. – То есть я могу, к примеру, приехать в Милан, или приехать в Рио, в Лос-Анджелес, найти там наш клуб, и я сразу попадаю в тусовку. Я свой, да… – он задумчиво глядел вдоль Марины. – Латинские танцы – это как еще один язык, понятный во всех уголках мира. Это такая субкультура, которая размывает национальные границы.

Олег серьезно кивал, глубоко разделяя точку зрения Антона. Юлю почему-то начал давить смех, и она углубилась в меню, изучая раздел «Соусы». Сальса, гуакомоле, тар-тар, тобаско…

Антон продолжал:

– То есть я, к примеру, могут танцевать любую из этих фигур, но если мы говорим вот о таких, скажем так, любительских вечеринках, то, естественно, приходится сужать репертуар до каких-то общедоступных элементов.

Юля заказал салат из капусты и стейк. Текила, обдав горечью язык, подействовала как кофе. Юля вновь услышала ритм сальсы, который на голодный желудок звучал нечетко.

Антон вдруг энергично встал и протянул Юле руку:

– Разрешите? – он склонился к ней.

Олег разволновался больше Юли.

– Слушай, она недавно занимается… – бросил он вслед.

Антон подвел ее к сцене, замер в исходной позиции и сказал:

– Юля, да? Начнем с простого.

Он был грациозен, как брошенный платок. Лакированые туфли вместо привычного шуршания отбивали тихий ритм. Через плечо Юли он рассматривал интерьер ресторана. Иногда казалось, что он хочет окинуть взглядом зрителей, но едва повернув голову, он тут же отдергивал ее и снова изучал оранжево-синие стены или, что тоже не исключено, голубого бармена. По лицу его было непонятно, выдерживает ли «Лас Маргаритас» сравнение с лучшими заведениями Милана. Не было также понятно, выдерживает ли Юля сравнение с теми, об отсутствии кого он, видимо, сожалел в данный момент.

Постепенно он начал усложнять фигуры, и Юля сосредоточилась. К третьему танцу они остались у сцены одни, и Антон разошелся не на шутку.

Он прекрасно вел, почти не оставляя ей пространства для ошибки. Он подсказывал вполголоса:

– Так… И еще оборот… Нет, нет, назад… Так вот, да…

Звук ее подошв слился в бесконечный шелест. От постоянных вращений закружилась голова, линия горизонта накренилась, и в желудке появилось нехорошее ощущение. Она не совсем понимала свою роль в этом действии: казалось, Антон использовал ее как спортивный снаряд для проработки икр или дельтовидных мышц.

Возможно, он готов был танцевать еще, но Юля выскользнула, освободив место для Инны, и быстро зашагала вглубь зала.

– Ну как? – заинтересованно спросил Олег, отодвигая стул.

Интересно, если бы Юля переспала с Антоном, он бы тоже спросил – ну как?

– Голова закружилась, – ответила она.

Олег уткнулся в свой гарнир из фасоли. Юля не знала, что еще добавить: этот танец напомнил ей секс с Артуром, техничный, долгий, интересный для зрителя, но холодный изнутри.

Олег отвлекся от фасоли и закивал:

– Ну да, да… Но просто ты еще не привыкла к этому ритму.

– Олег! – Юля бросила вилку. – Ну, прекрати.

– Чего?

– Того. Это не сальса. Это стометровка на время.

– Да ты что? – Олег смотрел на нее, как на неполноценную. – Вот это и есть настоящая сальса! От первой и до последней буквы! Обернись! – он стиснул ее плечо неожиданно крепко. – Ваша Инна – она же трех шагов сделать не могла, а теперь что? Погляди, как это смотрится!

– Да мне плевать, как это смотрится! Могу я поесть?

Олег выдохнул, качая головой.

– Ну не знаю… Сальса – это шоу. Надо работать на зрителя, чтобы было приятно посмотреть.

Юля встала:

– Извини, если не соответствовала твоим эстетическим запросам.

– Да погоди! – Олег попытался схватить ее, но лишь махнул рукой.

С тарелкой стейка она пошла в поисках свободного места. За соседними столами сбились крепкие компанейки, эпицентрами которых были Юрий Павлович с его военными байками и Стас, но Юле не хотелось вмешиваться в непонятные разговоры. Он подсела к Максиму, который ютился сбоку у самой сцены за совсем уж крошечным столиком. Судя по предметам, здесь размещались еще двое, но их места пустовали.

Максим вздрогнул и помог ей есть. Его щеки горели то ли от духоты, то ли от текилы.

– Я к вам с вещами, – хмуро сказал Юля, пристраивая тарелку.

Максим опер голову на кулаки, глядя в сторону танцпола.

– Нравится? – спросила Юля, показывая на Антона кусочком стейка на вилке.

– По-моему, мудак, – как-то неожиданно просто определил его Максим.

– Ревнуешь? – ухмыльнулась Юля, жуя. – Завидуешь?

– Не… Пусть вон, Алексей, завидует, – Максим показал на мужчину лет сорока, который стоял у сцены и глядел скорее грустно. – Мне-то что?

– А зачем тогда грубишь?

– Не знаю… Кто так танцует – дергает ее, словно куклу…

Максим злился, все-таки, ревновал. Юлю позабавила его сердитость.

– Ты что? – она вспомнила интонацию Олега. – Это и есть сальса – от первой до последней буквы!

– Да, пожалуйста, – буркнул Максим. – Мы с Инной не так танцуем. Надо чувствовать партнершу, а не вращать ее, как булаву. Она потому и ошибается…

Антон и в самом деле раскочегарился так, что Инна, наверное, чувствовала себя совсем уж раззявой и оглядывалась по сторонам, ища поддержки у зрителей.

Юля вытерла губы салфеткой, подкрасила их, хлопнула зеркальцем и встала:

– Ну, пойдем. Покажешь, как надо.

Максим удивился и последовал за ней.

Его руки стали крепче, исчезла девичья стеснительность, из-за которой Юле казалось, что она танцует с младшей сестрой. Он поймал ритм с середины песни, и уверенно повел – следовать его нехитрым движениям получалось само собой.

Ему нравились одновременные вращения, после которых он останавливал ее скорее взглядом, чем рукой. Он немного актерствовал: то становился взволнованным, как новичок, то нарочито страстным, нахмуренным, подражая стереотипному образу латинского мачо. Эта игра скрашивала однообразность фигур, и впервые за долгое время Юля танцевала свободно, без надрыва, точно на школьной дискотеке. Это было весело, и скоро она включилась в игру, добавив в движения немого цыганщины.

Музыка стала плавнее, и Максим притянул Юлю поближе, перейдя на самый простой шаг.

– Эй-эй, – подтрунивала она. – Это не бачата…

– Неважно, – сказал он.

Иногда они касались коленями. Ей показалось, или он незаметно гладил ее по спине? Нет, показалось. Какой-то запах? Ферромоны? Да нет… Платье как-то странно будоражило кожу, до мурашек. Но оно шелковое, неосязаемое. Или это взгляд? Может быть.

В поведении Максима было что-то двусмысленное. Она хотела перевести все в шутку, но почему-то не смогла. Он смотрел слишком открыто, и чем больше она пыталась справиться с его взглядом, тем больше терялась.

Эти простые движения, а, может быть, текила, начали волновать ее. Она вдруг ощутила приятный трепет, будто кто-то едва заметно касался волос. На несколько минут захотелось погрузиться в этот клейкий релакс и перестать думать.

Она вдруг ощутила мир кожей. Платье скользило по бедрам, волосы электризовались, белье плотно стягивало тело. Наверняка, зал оцепенел и смотрел на них с осуждающей завистью.

Музыка кончилась, и Юля открыла глаза. К своему удивлению, она обнаружила, что зал сидел как и прежде, погруженный в разговоры и трапезу, и никто не обращал на них особенного внимания. Неужели эротический подтекст остался незамеченным?

Они прошли к столику, где сидели Инна с ее не очень молодым человеком по имени Алексей. Он привстал и поклонился. Юля поздоровалась машинально.

– Садись, – кивнул Максим.

Она посмотрела на него украдкой. Теперь между ними есть какая-то тайна, не заметная для остальных, даже для Инны, верной, преданной ему Инны.

– Не надо, – ответила Юля. – По-моему, я отравилась. Как-то мне не очень…

Зачем сморозила? Глупая, избитая отговорка.

Она пошла в сторону выхода, и Максим поспешил за ней, придерживая под локоть. Артур все также угрюмо сидел за барной стойкой.

Они забрали верхнюю одежду, вышли на лестницу, спустились на половину пролета, когда Максим вдруг оттеснил ее к стене и поцеловал.

Он все не так понял. Она же знала, что нельзя его провоцировать…

Юля не стала додумывать мысль и зачем-то ответила ему. Целовался он робко, по-мальчишески, тепло. Он весь дрожал.

Они спустились на этаж. Около картонного мексиканца он снова попытался, но Юля отстранилась:

– Погоди. У меня тормоза отказывают. Это уже неприлично.

– Поедем к тебе, – прошептал он.

И опять этот взгляд… Или ферромоны?

Юля взяла его руку, опустила голову, словно на них смотрели тысячи зрителей, и потянула к выходу. Они миновали стеклянные двери, сбежали с крыльца и пересекли узкий проезд, отделявший их от стоянки. Он вдруг остановился:

– Слушай, я не буду больше спать на коврике под твоим шкафом.

Он смотрел строптиво, как ребенок.

– Конечно, нет, – она коснулась его неожиданно колючей щеки. – Конечно, нет.

* * *

Некоторые путают нас с продавцами алкоголя. Но это напрасно. Не оскорбляйте бармена сравнением с продавцом. Бармен, если уж на то пошло – это интеллектуальный труд, а в отдельных случаях – искусство.

Для клиентов я – человек-невидимка. У нас, в провинции, барменов стараются не замечать. У нас нет такого, знаете, как в американских фильмах: сели за стойку и давай изливать душу.

Здесь так не принято. Бывает, конечно, напьются, исповедуются, но чего они там говорят – черт ногу сломит.

Бармен у нас – вроде мебели. Иногда до смешного доходит: начинают обсуждать меня в моем же присутствии. Вот сидят за стойкой два жлоба, хорошие уже, плечище – в два окорока, головами качают, как бульдоги. И один так небрежно на меня кивает, мол, сейчас каждый второй гей, и как страшно жить. Сказал он, конечно, не гей – другое слово, но смысл тот же.

Ну и что, что гей? Я и не скрываю. И никому не навязываюсь.

Но иногда даже хорошо, что не замечают. Говорят при мне о таких вещах… В любви признаются. Ссорятся. Шантажируют. Такие мыльные оперы бывают – расскажи, не поверят.

Когда начинают откровенничать, я протираю бокалы. Люди думают, что если бармен протирает бокалы, он ничего не слышит.

Сегодня вот пришел необычный такой парень. Видел его уже раз, он тогда с дамой был. А тут один пришел, сел, ссутулился. Заказал мартини с апельсиновым соком. Мужчины, вообще, редко такое заказывают.

Необычный такой, московского типажа, с татушкой в виде воробья на запястье, в браслетах. Волосы черные, немного вьются, назад зачесаны. Когда прядь на лоб падает, очень стильно смотрится: он ее ладонью за ухо убирает.

Плечи у него красивые, мускулистые, но не жлобские. А главное, лицо, такое, знаете, серьезное и немного грустное, точно акварелью нарисованное.

Ведет себя деликатно. Говорит уверенно и в глаза смотрит, но как-то по-свойски, без этого новорусского хамства.

Я вот думаю: артист он или, может быть, бас-гитарист? К нам заходят иногда гастролирующие, чтобы найти кого-нибудь на вечер или просто отдохнуть. В общем, по виду его понятно, что творческая личность, но не московская. Из местных, похоже – «латинцы» его знают. Это я тех называю, которые иногда у нас кубинскими танцами упражняются.

Они там танцуют, он сидит. Подходят к нему, агитируют, он отшучивается и ни в какую. Пьет третий мартини, потом заказывает мохито. Вот, думаю, понеслась душа в рай. Когда же заговоришь-то?

Сидел он долго, часа два. Мне прям интересно стало, не из наших ли он? Ну, есть в нем что-то такое неопределенное. Но не из наших, кажись.

Дальше так было. Подсаживается к нему такая странная женщина. Она в зал влетела, и как была в дубленке, так и села около него. Лицо у нее такое странное, вроде, собачье немного. Есть такие маленькие собачки с большими глазами – вот она вроде них.

Ну все, думаю, сейчас клеиться начнет к артисту моему. Интересно, думаю, сам отобьется или охрану звать?

А он наоборот ожил. Лицо сосредоточенным стало. Пальцы напряглись. В общем, знакомы они.

Она его спрашивает:

– Ты что натворил?

Мне так интересно стало – что же он натворил? А он молчит и лед в бокале изучает. Только стакан держит крепче.

Она к нему придвинулась, пытается в глаза заглянуть:

– Это папа, да? Скажи честно, он?

Тот ей ладонь на руку кладет и заявляет:

– Это не папа.

А потом:

– Я хочу все вернуть.

Тут она, видно, смущается. Начинает так лицом двигать, как комик. Мне совсем терпежу нет: что они там делят?

И тут он начинает говорить, но не как прежде, а настырно так, словно его разозлили:

– Если бы я не ушел – это бы всегда стояло между нами. Я теперь безработный. И я хочу, чтобы ты была моей женой.

А она медлит, словно не хотела этого слышать. Тогда он прямо ругается:

– Ты меня уже достала своим гуманизмом! Почему ты все решила за меня?

Я на нее гляжу: того и гляди заплачет. Губы дрожат и бледная – жуть. Говорит ему:

– Это неестественно. Я не верю.

А он ей:

– Надо было от тебя уйти, чтобы понять…

И не договаривает, что же он там хотел понять? Опять в бокал свой смотрит, а у самого плечи дрожат.

Она головой мотает и носом шмыгает. А он прямо злиться, пальцы сжимает. Кажется, сейчас хватит бокал и швырнет в кого-нибудь. В меня, допустим.

– Верни мне мою жизнь, – говорит хрипло так.

Она нос вытирает салфеткой и за свое:

– Это привычка. Все видят, что мы не пара. Ты красивый, я нет. Это не мелочи.

Тут он оборачивается ко мне, глаза страшные, я даже отпрянул, думал, драться будет. А он – давай спички.

Я ему по стойке зажигалку пихаю, он ее в кулак, чиркает и подносит пламя к лицу. И кричит:

– А давай я себе лицо спалю, и тогда все изменится?

Тут уж не до спектаклей. Подбираюсь к нему сбоку и зажигалку из руки – хвать. Даже руку обжег. Он дернулся было за мной, да не успел, плюнул.

Я зажигалку под стойку, а сам думаю – надо охрану вызывать, пока эти психованные заведение не спалили.

Только гляжу, они уже обжимаются.

Вопили они так, что весь зал на них смотрит. «Латинцы» тоже танцевать перестали, обсуждают. А потом вдруг зааплодировали.

Ну а эти двое посидели, пообнимались и пошли к своим, танцевать, наверное.

А дальше я уже не видел – клиенты подошли. Но колбасили они еще долго, и кстати, поднос с напитками перевернули. Ну, да бог с ним. Главное, ничего не подожгли.