Валентина Челинцова: «Я выстрадала этот праздник!»

Мимо работ этой художницы, которая 40 лет прожила в Челябинске, невозможно пройти с холодным сердцем. В них отразился яркий свет женщины, о которой с огромной теплотой и любовью как о человеке и учителе вспоминают все, кто близко знал Валентину Челинцову, а знали ее многие и многие. Но прежде всего она была талантлива.

В выставочных залах Челябинска, к сожалению, не так часто, как хотелось бы, можно увидеть работы Валентины Челинцовой. В запасниках Челябинского областного музея искусств их более ста – живопись, рисунки, графика. И среди этих работ – «Портрет заслуженной артистки РСФСР А.С. Лесковой» кисти Валентины Челинцовой. В постоянной экспозиции Челябинского областного музея искусств вы ни этого портрета, ни чего-либо другого не найдете.

Работа была приобретена музеем в 1949 году. «По рассказам учеников художницы, Валентина Николаевна пришла к актрисе Анастасии Спиридоновне Лесковой, чтобы писать ее портрет, после того как наш театр получил Сталинскую премию за спектакль «Любовь Яровая», – рассказывает искусствовед доцент ЮУрГУ Галина Трифонова. – Режиссером этого спектакля был Николай Александрович Медведев, позднее ставший одним из основателей челябинской студии ТВ. Это был человек необычайно высокой театральной культуры, хороший режиссер. Анастасия Спиридоновна Лескова играла заглавную роль в «Любови Яровой» и была звездой нашего театра».

Художница вспоминала, что актриса приняла ее несколько настороженно, с недоверием. Надо сказать, что Валентина Челинцова внешне не очень походила на представителя художественного бомонда: она не любила косметики, одевалась просто и даже аскетично, в ее фигуре и лице не было аристократической утонченности. Однако первоначальное впечатление рассеивалось моментально, как только художница начинала работать и разговаривать. «Валентина Николаевна была не просто талантливым художником, она была хорошо образована, очень много читала, прекрасно рассказывала, анализировала. О ее великолепных лекциях ученики вспоминают с благоговением, – продолжает Галина Семеновна. – И мы видим, как художнице в процессе разговора удалось раскрыть не только царственность сценической звезды, но и обаятельность этой женщины, ироничность и живость Анастасии Спиридоновны.

С одной стороны, это типичный парадный портрет. Но, с другой, фигура актрисы полна раскрепощенности. Лескова так широко раскинула руки, опираясь на спинку кресла и столик, что мы не можем не почувствовать в этой позе свободы, есть в этом что-то крылатое. Причем, все ненарочито, во всем какая-то непосредственность. Шелковое парадное платье, сшитое по канонам моды того времени, написано художницей так, что красивая фигура актрисы будто просвечивает сквозь ткань. И, конечно же, эта статная фигура несет в себе, если не образ идеала, совершенства, то олицетворяет собой образец того, какой должна быть женщина – и внутренне, и внешне богатой красотой.

Актриса, конечно, никогда не забывает, что она актриса, тем не менее, в позе ее и выражении лица – много естественности. Как будто она произносит что-то лукаво, и мимика лица очень живая, потому что схвачено мгновение эмоционального перехода. Конечно же, мастерство художницы здесь несомненно.

Здесь есть все, что было принято тогда в светских кругах: и драгоценности, и меховая накидка из черной лисы. Причем художница изображает актрису при таком параде не в роли, но в ее артистической уборной. Мы видим туалетный столик с фигурным зеркалом в барочной оправе, все атрибуты артистической уборной – грим, косметику, флаконы духов...

Кроме того, актрису должно окружать искусство. На столике – фарфоровая статуэтка. Что-то из жизни театральной, из мира карнавала. Этот фарфор напоминает нам мир искусников.

Но Валентина Челинцова идет по пути старых мастеров и художников Серебряного века – поверх всего этого мы видим профиль Анастасии Лесковой, отражающийся в зеркале, как барельеф на медали. Человек реальный и отраженный. В этом угадывается намек на инобытие: актриса в мире повседневности, но одновременно принадлежит искусству и останется навечно в памяти людей, к ней будут обращаться поколения, идущие следом, именно потому, что она – актриса.

И вне всякого сомнения, нужно говорить о философском складе ума Валентины Челинцовой. Как задумана образная композиция портрета? Мы видим, что художница выбирает устойчивую форму почти квадрата. Он гармонично позволяет вместить сидящую фигуру в рост. Но более всего поражает золотой фон, который контурно очерчивает силуэт актрисы. Этот фон совершенно стирает очертания конкретности пространства и разработан он так, что не поддается словесному описанию. Очень сложна фактура нанесения красок. Можно утверждать, что художнику хотелось выйти за пределы конкретного мира и обозначить нечто, что всегда есть над нами. Очень сложные, очень тонкие отношения. И сказано о них языком живописи».

Это то, что Валентина Челинцова всегда себе позволяла и с трудом вписывалась в рамки соцреализма. Ее тоже часто называли формалисткой, как Николая Русакова, и постоянно одергивали на собраниях. В упрек ей ставили и то, что она мечтает о поездке в Париж. Но она туда все-таки поехала, правда, много позднее – в годы хрущевской «оттепели». В Париже была создана серия больших пастелей, в которые художница вложила свои впечатления от кафе, уличных сцен, другой жизни. И как будто Парижем навеяна ее работа 60-х «В Челябинске у магазина», на которой молодая женщина с детской коляской, человек выходит из магазина с авоськами. И обрамляет все это какой-то нездешний городской пейзаж.

«Это был солнечный, светлый человек, – говорит Галина Трифонова. – Ее сформировала Волга, волжские просторы и леса, наполненные солнцем. Для Челябинска она была совершенно уникальной фигурой, недаром ученики несли память о ней до гробовой доски. Рядом с ней хотелось расти, подниматься. Даже я чувствую ее влияние, хотя мы не были знакомы, она уехала из Челябинска в 1972 году, когда я еще не была искусствоведом».

Валентина Челинцова, а по рождению Челинцева (звучание своей фамилии она изменила не случайно), родилась на Волге, в Хвалынске, в 1906 году. Родом из этого города был и Кузьма Петров-Водкин. Сегодня там есть его музей, а в коллекции музея – работы Валентины Челинцовой.

Художником-любителем был ее дед. Собственно, это и послужило в некоторой степени началу художнического пути Валентины Николаевны. Она начала рисовать, найдя на чердаке его этюдник. Потом в ней пробудился интерес к скульптуре. В своей незаконченной автобиографической повести «Тонкая нить» Валентина Челинцова вспоминает, как возила с подружками глину с берега Волги на тележке и лепила, лепила...

Талантливую девочку заметила близкий друг Надежды Крупской и сотрудник наркомата просвещения Александра Яворская. Она посоветовала Валентине Челинцовой перевестись из педагогического техникума в Саратовское художественное училище, где учителями будущей художницы стали Петр Уткин и Валентин Юстицкий, которые соприкасались с саратовской символистской школой.

«Она вспоминала, что пока плыла в Саратов на пароходе, всю ночь делала наброски со спящих на палубе, потому что нечего было показать приемной комиссии, –рассказывает искусствовед Галина Трифонова. – И ее приняли не только потому, что было ходатайство Надежды Константиновны Крупской, а потому, что она была действительно талантлива. После училища уже безо всяких ходатайств Валентина Николаевна поступила в Академию художеств в Ленинград и окончила графическое отделение Московского полиграфического института».

В Челябинск художница приехала в 1932 году в связи с распределением сюда ее мужа – архитектора Михаила Леженя. Но летом всегда стремилась съездить с детьми – в семье было трое сыновей – на Волгу. Муж Валентины Николаевны умер рано, ей одной пришлось растить детей, жизнь складывалась нелегко. Однако окружавшие художницу люди всегда отмечали, что утраты не влияли ни на ее добрый солнечный характер, ни на настроение ее работ, ни на желание все видеть, знать, пропускать через себя и нести красоту этих впечатлений в искусство.

«Конечно же, Валентина Челинцова наладила хорошие отношения с челябинскими художниками и они ее очень ценили: и левые, и правые, – продолжает Галина Семеновна. – Она участвовала в организации Союза художников в нашем городе. В марте 1938 года открылась выставка ее работ – это была вообще первая персональная выставка художника в Челябинске. После нее состоялась персональная выставка Николая Русакова. Здесь, в Челябинске, Валентина Николаевна сформировалась как художник-график, художник-книжник».

Кроме того, Валентина Челинцова оказалась прекрасным педагогом. До самого возвращения своего на родину, она уехала из Челябинска в 1972 году, Валентина Николаевна вела в Челябинске сначала студию повышения квалификации художников, а после войны – студию при Союзе архитекторов. Ее ученики вспоминают, что они занимались в студии до ночи, после занятий гуляли по ночному Челябинску, провожали Валентину Челинцову до дома и разговаривали об искусстве. Она учила их не только мастерству, всегда приносила на занятия полную хозяйственную сумку книг, устраивала лекции по истории искусств, истории художественного языка.

«Причем человеком она была очень чувствительным к тому, что происходит в искусстве, очень современно мыслила, – считает искусствовед. – Она сама, как художник, все время была в развитии, в движении. Судя по архивам, ее постоянно приглашали на столичные творческие дачи Союза художников, она принимала участие в больших выставках. И как художник книги сотрудничала не только с Южно-Уральским книжным издательством, со Свердловским, но более всего, с Московским издательством «Детская литература», которое, как никакое другое, сохраняло традиции прошлого, те, что после партийного постановления 1932 года стали невозможными в искусстве, где все было подчинено соцреализму. В книге же сохранялась вся условность художественного языка.

Валентина Челинцова оформила десятки книг. При этом, работала она не только с текстом. Когда ей предстояло оформить произведение национального автора, она ехала смотреть ту местность, ту природу, тот уклад жизни, которые он описывал. Поэтому сегодня смотреть на ее работы – удовольствие. И умерла она, что называется, на посту – во время поездки в московское издательство. Поговорила с редактором о готовящейся к печати книге, вышла в приемную, села в кресло и умерла. Сердце остановилось».

Валентина Челинцова оставила большое количество графических листов, часть из которых хранится в нашем музее. «В числе этих работ – прекрасные «северные» листы, – завершает рассказ Галина Трифонова. – Когда она потеряла мужа, то переживания были настолько сильны, что ей хотелось с головой уйти в работу. И, когда появилась возможность сменить обстановку – поехать на север, на полуостров Ямал, она поехала. Так родилась серия «Из жизни оленеводов» – это не книжные иллюстрации, это отображение самого пласта жизни, природы. Причем, люди и природа у Челинцовой – целостный мир, в который она вошла и как художник его освоила.

Там же она написала книжечку, которую затем обработала писательница Емельянова, «Окся труженица» – про маленькую девочку, живущую на Севере, и сама ее оформила для издательства. Были также книги из эпоса народов Севера с ее рисунками. Благодаря работам, которые вы сегодня видите, можно оценить и мастерство художницы, как преобразуются ее наблюдения за живой жизнью в искусство, и то, как она символически передает свое видение жизни и быта народов Севера в точно стилизованных формах орнамента (традиция В.А. Фаворского). Этот процесс обнажен. Редко у кого так бывает. Это говорит о том, что Валентина Челинцова была человеком, неотрывно живущим в искусстве, что она не отделяла понятие «художник» от просто человека».

О неразрывности для нее искусства и жизни говорят некоторые факты биографии художницы. Отец запретил девочке Вале Челинцевой заниматься искусством и даже однажды, как говорят, поднял на нее руку. Искусство она не оставила, а вот отчество свое изменила – вместо Никитичны стала Николаевной. Много лет спустя Валентина Николаевна свою фамилию Челинцева стала писать через «о» – Челинцова. Но здесь семейные отношения не играли никакой роли. По словам Галины Трифоновой, сын художницы – Николай Михайлович Лежень – рассказывал: «Однажды мама сказала: «Хочу, чтобы фамилия моя более точно звучала». С тех пор она писала свою фамилию только через «о».

«Это может означать только одно – для Валентины Николаевны не было мелочей, – считает Галина Трифонова. – Она очень много размышляла о символизме и говорила ученикам, что копирование реальности не искусство, не творчество, считала, что на вершине искусства – символизм, открывающий подлинные скрытые вещи».

До самых последний дней Валентина Челинцова писала своим челябинским ученикам письма, в которых нет ни слова о бытовой обыденности, только об искусстве, о внутренних переживаниях, размышлениях о книге, которую писала для будущих поколений художников, – «О симфонизме в композиции картины»...

Сотни писем. В одном из них она рассказывает челябинскому художнику Александру Бовкуну о поездке на творческую дачу «Челюскинская», о том, что и там читает лекции молодежи, делает разбор работ: «Со всеми я подружилась! Провожали! О, как провожали! Меня засыпали адресами! Сашенька, я не «расхвасталась», ведь я выстрадала этот праздник! Но теперь – в путь, в еще более трудный и интересный путь творчества. А мне 70! Поразительно, даже не чувствую! Словно мне всего 22! Все больше и больше искусство овладевает моей душой!».