Дарья Чайковская, пианистка: «Женщина, которая хочет сделать блестящую карьеру, должна отказаться от семьи»

Много раз Дарье Чайковской задавали вопрос: не состоит ли она в родстве с автором «Лебединого озера», «Спящей красавицы», «Пиковой дамы»? И она всегда отвечала на него отрицательно. Но в этом интервью пианистка впервые рассказала о генеалогическом древе Чайковских, которое позволяет дать положительный ответ. Мы говорили с гостьей нашей редакции – победительницей всегерманских и международных конкурсов, солисткой Московской филармонии Дарьей Чайковской – о конкуренции в мире музыки, о тщеславии и скромности, о причинах малого числа женских имен в списке известных пианистов. Но разговор начался с имени Петра Ильича Чайковского.

– Я знаю, что вы всегда отвечаете на этот вопрос отрицательно, и все-таки не могу его не задать: вы действительно не являетесь родственницей Петра Ильича Чайковского?

– На этот раз я могу дать положительный ответ. (Смеется.) Мой отец (известный современный композитор Александр Чайковский. – Прим. авт.) после многих лет отрицательных ответов на этот вопрос заинтересовался своей родословной и выяснил в конечном итоге, что у нас с Петром Ильичом Чайковским общие корни. В генеалогическом древе Чайковских есть линия купца Чайковского, к которой принадлежат Петр Ильич Чайковский, а также мой дед Владимир Чайковский (музыкант. – Прим. авт.) и мой отец Александр Чайковский. Стало быть, мы все-таки родственники. (Смеется.) Но еще не зная этого, с самого раннего детства я обожала музыку Петра Ильича Чайковского. В театры я начала ходить очень рано, в том числе на балет и оперу. «Спящая красавица», «Лебединое озеро», «Щелкунчик», «Времена года» часто звучали и у нас дома. С этой музыкой связаны многие мои детские воспоминания. Так что этого композитора я любила и люблю вне зависимости от фамилии.

– В ваших концертных программах часто можно увидеть произведения не только Петра Ильича Чайковского, но и вашего отца – Александра Владимировича Чайковского. Он делает вам какие-то авторские замечания во время репетиций?

– Папа – очень толерантный автор. Это можно сказать не только о моем исполнении, но об исполнении его произведений вообще. К сожалению, я не так часто играю его произведения. И совсем не помню, чтобы он меня критиковал. (Смеется.) Какие-то его произведения я исполнила не так, как они написаны. И он это одобрил. То же самое я наблюдала на репетициях с другими музыкантами – он очень доброжелательный композитор и всегда может согласиться с предложениями исполнителей, если ему нравится трактовка его произведения. Музыкантам очень удобно с ним работать.

– Скажите, в вашем творческом досье намеренно не говорится о том, что ваш отец – известный современный композитор?

– Ничего намеренного, просто в нашей семье отсутствует тщеславие как черта характера. Это, наверное, генетическое явление. (Смеется.) Папа всегда был скромным в отношении и себя, и меня, я воспитывалась в этих условиях. Поэтому наши совместные проекты очень редки, папа стесняется меня рекламировать, продвигать, как сейчас говорят. Наше сотрудничество всегда случайно. Может быть, отсутствие такой саморекламы выглядит сегодня странным, но так заведено в нашей семье, и никто от этого не страдает.

– При этом музыканты, которые вас слышали или работали с вами, в один голос заявляют, что вы не нуждаетесь в продвижении, что вы талантлива сама по себе.

– Спасибо за добрые слова. Правда, зависимость от предков, конечно же, существует, я же не с неба свалилась. (Смеется.)

Наверстала упущенное

– Ваши детские мечты всегда были связаны с музыкой?

– Конечно же, музыка играла особую роль всегда. В детстве я мечтала играть на скрипке. Но родители были против, боялись, что я заработаю сколиоз. (Смеется.) Еще я хотела стать актрисой, художницей, танцевать... Интересов было очень много, а усидчивости почти никакой. (Смеется.)

– А как же фортепиано, ведь усидчивость здесь – одно из главных условий успеха.

– Пришлось этому учиться, потому что все говорили, что способности у меня есть, что нужно заниматься. Большинство детей, чьи родители – музыканты, с этим сталкиваются. У кого-то есть природная усидчивость, и все у них сразу хорошо складывается. У меня все было по-другому. Я даже позволила себе вольность – после переезда в Германию два года вообще не занималась музыкой. Зато вернулась в музыку сама, потому что поняла, что это мое. Могу сказать, что с 12 лет я начала заниматься музыкой осознанно. И с этого времени уже никто меня не заставлял играть, потому что я сама это выбрала.

– Чем занимались эти два года «вольности»?

– Немецким языком, в школу ходила, каталась на велосипеде, рисовала... Одним словом, была предоставлена самой себе. Это был отрезок обычного детства, когда из меня не делали ни музыканта, ни спортсмена, ни художника, никого их тех, кто должен рано начать заниматься профессией. И я была очень счастлива, а потом наверстала упущенное.

– Какую часть времени сегодня отдаете музыке?

– Мой учитель – профессор Владимир Всеволодович Крайнев – говорил, что многие талантливые люди не имеют усидчивости, а многие усидчивые не имеют талантов. (Смеется.) Не знаю, от чего это зависит, но порой, действительно, тяжело себя заставить сесть за рояль и провести так несколько часов. Наверное, нужна воля, дисциплинированность. Стимулы, конечно, тоже важны. Были моменты, когда у меня дома просто не было инструмента, невозможно было заниматься из-за того, что я могла помешать соседям... Поэтому я, добравшись до рояля, могла заниматься целый день. Стимулом служили предстоящий концерт или конкурс. И сегодня возникают периоды, когда я могу не заниматься недели две, а потом приходится все наверстывать. Но уже есть база, и я так быстро не теряю формы, как это случалось еще лет 10 назад, когда перерыв в два дня выбивал из седла.

– Почему, на ваш взгляд, среди известнейших пианистов не так много женских имен?

– Мне кажется, это касается любой профессии. Женщина, которая хочет сделать блестящую карьеру, должна иметь мощное здоровье, крепкую финансовую базу, поддержку со стороны семьи либо отказаться от личного счастья. По-моему, это несовместимо для женщины – семья и карьера. Я преклоняюсь перед женщинами, которые умеют это совмещать. Они обладают просто невероятной силой характера и воли. Это какой-то феномен для меня. Мужчинам, на мой взгляд, это делать легче. Мужчины все-таки – не хранители домашнего очага. (Смеется.) А у меня сегодня есть маленькая дочь, дом, ученики... Все это требует времени и не всегда получается заниматься ежедневно собственными программами. Порой умудряюсь заниматься этим только по ночам.

– Сегодня часто говорят о том, что труд музыкантов академического направления оплачивается в разы ниже, чем поп-музыкантов. Да и популярны первые в более узком кругу. Вам никогда не хотелось стать звездой эстрады?

– У меня вообще никогда не было цели стать звездой. Может быть, эти пути ищут те, кто хочет прославиться? А я делаю только то, что мне нравится, не думая о лаврах. В ранней молодости, когда выигрывала на конкурсах, было приятно осознавать, что чего-то добилась. Но и тогда у меня не было цели поехать на конкурс, чтобы выиграть. Хотелось сыграть произведение так хорошо, насколько это возможно. Это важно было сделать для себя. Пунктик тщеславия у меня отсутствует – говорю это совершенно искренне. Я никогда не завидую успехам других музыкантов, если они заслужены. Напротив, я очень рада за них, даже если мои коллеги в данный момент являются моими соперниками по конкурсу. В этом смысле я, вероятно, не удалась. (Смеется.)

– Может быть, напротив, вы в этом плане счастливый человек?

– Не знаю. Возможно, будь я другой, мотивация поехать на конкурсы вновь и вновь, что-то кому-то доказывать была бы большей. А меня необходимость доказывать, напротив, демотивирует. Мне кажется, что это идет вразрез с музыкой.

– Существует ли понятие конкуренции в музыке помимо конкурсов?

– В России этого сегодня гораздо больше, чем на Западе, где понятие маркетинга играет огромную роль. В России, если говорить о пианистах, я сегодня не вижу незаслуженных звезд. Все пианисты с именами – это талантливые музыканты, профессионалы. Напротив, в Америке и Европе полно дутых звезд, которые становятся известными только благодаря вложениям в них спонсорских денег. Это касается не только пианистов, поэтому конкурировать с ними смешно. Среди них есть просто профнепригодные музыканты, хотя и симпатичные внешне. А в России в классической музыке пока что существует общий уровень исполнения, сохраняется «старинное» понятие качества. Можно не соглашаться с интерпретацией музыкантом каких-то произведений, но профессиональное качество есть – это главное.

– После того как открылся «железный занавес», заговорили о том, что труд музыканта на Западе, судя по гонорарам, ценится выше, чем в России. Сегодня такой порядок сохраняется?

– Эти границы постепенно стерлись. Еще 10-15 лет назад я могла бы сказать, что концерты на Западе оплачиваются лучше, чем в России. Но сегодня есть очень хорошо оплачиваемые фестивали в России, а есть практически не оплачиваемые, куда едешь за свой счет, потому что тебе нравится состав участников. То же самое можно сказать о Западе. Но я еще раз повторю, что берусь только за то, что мне нравится. Поэтому могу согласиться на участие в скромно оплачиваемом концерте и отказаться от дорогого проекта. Мне важно, конечно, чтобы я не вышла в минус, если говорить о финансах, но не менее важно получить удовольствие от самовыражения, от сотрудничества с музыкантами. Мне важна программа концерта или фестиваля. Если предлагают сыграть то, что давно хотелось сыграть, или поработать в ансамбле с тем, с кем очень хотелось поработать, я соглашаюсь и на очень скромный гонорар, и на короткий срок подготовки к этому концерту. И я не одна такая.

– Большую часть времени вы сейчас живете в Германии, скучаете ли по Москве? Есть ли в городе вашего детства любимые места?

– Безусловно, я скучаю по Москве, особенно по Дому композиторов в Рузе, где я проводила когда-то все каникулы. Москва, конечно же, остается моим родным городом, несмотря на то, что многое там изменилось. Не все мне нравится в этих переменах, хотя есть и приятные моменты: Москва стала удобным городом в смысле сервиса, там очень многогранная культурная жизнь. Сегодня я, конечно же, разрываюсь между двумя странами – Германией и Россией. Но есть причины, по которым я не могу вернуться и жить постоянно в России. И есть причины, по которым я не могу в Россию не ездить.

– И наверняка у вас уже есть любимые места в Европе?

– Европа, безусловно, красива. Не могу сказать, что есть конкретные любимые места, но я очень люблю бывать в Испании, в Швейцарии, в Австрии. Мне нравится Берлин.

– Много ли у вас концертов в России в этом сезоне?

– Помимо Челябинска, где концерт будет 9 октября, до Нового года я сыграю еще и в Екатеринбурге, где тоже очень люблю бывать. На Урале прекрасная публика, и я с удовольствием для нее играю.