Жутко громко и запредельно тихо. Трагедия в Магнитке остается самым засекреченным взрывом дома путинской эпохи

Формально в магнитогорском деле ничего не нарушено: сроки давности не истекли, ведется следствие... Но что все-таки случилось 31 декабря 2018 года? С момента трагедии прошло два года, на месте рухнувшего подъезда разбит скверик, а магнитогорцы свыклись с мыслью, что 39 человек не вернуть. Только силовики по-прежнему играют в молчанку, и мы до сих пор не знаем, был ли это случайный взрыв газа или теракт.

Обрушения домов в России, к сожалению, не редкость, поэтому есть богатый материал, как расследуются подобные дела. Мы собрали информацию о крупных катастрофах такого рода за последние два десятка лет и проанализировали, чем в их череде выделяется трагедия в Магнитогорске.

Во-первых, она выделяется числом жертв: больше было только во время терактов 1999 года и при обрушении дома в Архангельске в 2004 году. Кстати, то обрушение в Архангельске стоит особняком: первоначально там тоже рассматривали версию бытового хлопка, но через месяц был арестован слесарь, впоследствии осужденный на 25 лет колонии строгого режима по ряду статей, включая 205 УК РФ «Теракт». Выяснилось, что из мстительных побуждений и в пьяном виде он умышленно открыл в доме газовые заслонки.

Серия взрывов 1999 года стала черной страницей в истории России: с разницей в несколько дней рухнули дома в Буйнакске, Москве (два дома) и Волгодонске. В общей сложности погибли 307 человек, а счет пострадавших перевалил за 1700 человек. И то, что это были теракты, стало ясно практически сразу, после взрывов последовал шлейф операций, включая многочисленные обыски, изъятия, задержания. Кстати, похожая активность была и в Магнитогорске, где версия теракта в официальных сообщениях отметается начисто.

Расследование же взрывов бытового газа всегда шло по более-менее одинаковому сценарию. В день трагедии возбуждали уголовное дело, публичили предварительную версию, определяли круг подозреваемых, производили задержания, потом дела передавали в суд или прекращали за отсутствием состава преступления. В любом случае достаточно скоро наступала ясность.

Первые дни и в Магнитогорске следствие вроде бы шло стандартным путем: в день трагедии было возбуждено дело по части 3 статьи 109 УК РФ «Причинение смерти по неосторожности», а 18 января 2019 года (сразу после того как запрещенная в России террористическая организация «Исламское государство» взяла на себя ответственность за взрыв дома и маршрутки) Следственный комитет объявил, что приоритетной версией считается бытовой газ. На этом, впрочем, сходство заканчивается, потому что дальше — тишина. Муссировалась версия с экономией на ароматизаторе для газа (жильцы не чувствовали его запах), но и она не пошла дальше вбросов в СМИ.

В Магнитогорске была еще одна контрастная деталь: невероятная деятельностью спецслужб на улицах города на фоне «режима тишины» для СМИ. Это выглядело нетипичным, ведь расследование бытовых инцидентов концентрируется вокруг места трагедии, а Магнитогорск напоминал зону боевых действий. Утром 1 января дворник обнаружил у ТК «Континент» предмет, похожий на бомбу. В тот же день, только поздно вечером, взорвалась маршрутка (предположительно в перестрелке со спецслужбами). Резко усилился контроль за транспортом. Прошли обыски и задержания, особенно явные — в доме на Ленина, 93, недалеко от места взрыва. Позже силовики работали у ЛЭП, ведущей к ММК, и в других точках города.

Такой рисунок активности спецслужб больше напоминал о терактах 1999 года, когда тоже последовали обыски, задержания и усиление режима. Складывалось впечатление, что версия теракта рассматривается более чем серьезно.

В официальной плоскости эта активность комментировалась предельно скупо, например, маршрутка формально взорвалась из-за неисправности газового баллона. Молчанка, оправданная в дни событий, потом стала перманентной.

Причина гибели 39 человек неизвестна до сих пор. Точнее, об этом не говорят. Не говорят, как причастны ко взрыву погибшие (предположительно) в маршрутке Махмуд Джумаев, Алишер Каимов и Альмир Абитов. Не говорят, почему обрушение дома совпало с появлением в людном месте устройства, похожего на бомбу. Не говорят и о причастности газовых служб, что было бы логично в случае, если речь идет о халатности.

74.RU, как и ряд других СМИ, включая telegram-канал Baza и Znak.com, отправил множество запросов в МВД, Генпрокуратуру, ФСБ и Следственный комитет России. Все ответы сводятся к тому, что информация не может быть разглашена в интересах следствия. Все бумаги как под копирку. Только ФСБ в этом году признала, что подозрительный предмет в урне был. Этим предметом, как и сгоревшей маршруткой, занимается аж Следственный комитет России в Москве.

В случае с другими обрушениями домов ясность наступала в течение года — дело либо уходило в суд, либо закрывалось из-за отсутствия состава преступления, как, например, после обрушения дома в Москве в 2002 году. Но Магнитогорск продолжает жить в информационном вакууме, словно бы ничего не случилось. И дело совсем не в любопытстве: этот вакуум изводит тех, чьи родственники исчезли в день трагедии.

У Татьяны Луньковой под завалами дома погиб родной брат Андрей Кремлёв и вся его семья: супруга и двое сыновей.

Я спрашиваю:

— Татьяна Геннадьевна, как с вами взаимодействует следствие?

— Никак.

— Ну, может быть, были письма, звонки, вызовы…

— Нет. Ни разу. Вот был московский следователь, его звали Андрей, я звонила ему вскоре после обрушения, и он мне говорит: «Предварительная версия — взрыв газа». Я ему: «Ну что вы нам говорите-то, местные уже всё раскрутили, показали, что был теракт». А он отвечает: «Мы с вами по телефону, что ли, будем полемику разводить?» А тут в скором времени Песков [пресс-секретарь президента РФ] взял да и объявил, что это взрыв газа. Ну, типа, помалкивайте все. Мы и когда с Текслером встречались, задавали этот вопрос, он так ничего и не ответил.

Сноха Татьяны Луньковой, Юлия, в декабре 2020 года направила очередной запрос в Следственный комитет России с просьбой опубликовать результаты следствия, но ответа пока не получила.

— Хоть какая-то обратная связь была за эти два года?

— Нет, вообще никакой, — отвечает Юлия. — Мы звонили в Следственный комитет и у нас, и в Москве, ответ один: следствие идет, следствие идет, ждите… А чтобы нам кто-то сам набрал — никогда не было. Хотя все номера у нас взяли еще 1 января 2019 года, когда мы писали заявление в Следственном комитете Магнитогорска.

— По вашим ощущениям, остыли люди? Сами магнитогорцы?

— Не думаю, что остыли: наши [пострадавшие] бьются, а в городе подзабили, потому что понимают — правды всё равно не узнать. Но в городе, наверное, 90% людей считает, что это не взрыв газа. Ну, наверное, есть какие-то оптимисты, но остальные понимают, что при взрыве газа появляется официальное заключение, а у нас его нет уже два года.

Татьяна Лунькова добавляет:

— Кого не коснулось, уже забывают, а нас коснулось — каждый день плачем. Для остальных, конечно, так: было и было. Мы вот хотели повесить мемориальную доску на дом, делали опрос по подъездам, люди сказали нет. Денежки-то получили [за трещины в стенах], а потом сказали: «Зачем нам тут памятники на доме?»

Евгений Фокин, папа мальчика Вани, которого живым извлекли из-под завалов через 36 часов после взрыва, рассказывает, что сейчас сын ходит в садик и о трагедии, конечно, не помнит — ему тогда было 11 месяцев. А как продвигается расследование, Фокины не знают совсем.

— За два года никто не связывался: догадки и всё, — рассказывает Евгений, который тоже признан потерпевшим. — После взрыва спрашивали: «Вас уведомить о результатах расследования?» — «Да, — говорю, — конечно, обязательно». И всё, тишина.

— И какое настроение сейчас: нужно ворошить историю или уже забыть?

— Ну как забыть? Просто так 39 человек погибло, и всё, что ли? Хлопок газа, и до свиданья? Кто виноват-то? — возмущается Евгений.

Виктор Анашкевич под обломками дома на Карла Маркса, 164 потерял родителей. Причину их гибели он не знает до сих пор.

— Говорят, обращайтесь в Следственный комитет в Москву, обращаюсь, а там отвечают, что по телефону такую информацию не дают, — сетует он. — У наших ребят в магнитогорском СК тоже ничего, но они и не виноваты: пожимают плечами и говорят, что помочь не могут. Никто не шевелится. Никто. Никто! Сейчас просто сил уже нет после всех разбирательств с квартирой. Пройдет время, обратимся везде, и в центральные СМИ. Надо ворошить всё это…

Инна Инина, мама и крестная которой жили в соседних квартирах на верхнем этаже рухнувшей секции, говорит, что власти занимаются лишь административным «футболом»:

— Мы обращались к президенту России, нас отправили в прокуратуру Челябинской области, те — в администрацию Магнитогорска, а в администрации отвечают, мол, вопросы решаются. Вот и всё.

Инна сетует, что это непризнание трагедии сказывается и на отношении мелких чиновников:

— Понимаете, до сих пор тянутся истории с компенсациями за квартиры и имущество, суды идут, согласования. И к нам, пострадавшим, такое неприятное отношение, будто мы выпрашиваем от государства непонятно что. Будто ничего не было и мы сами придумали. Мы ходим как просители. Почему так-то?

Сама Инна уже не верит, что правду когда-нибудь сообщат:

— Не думаю, что мы эту стену пробьем. Если официально объявят, что это был взрыв газа, отвечать будет газовая служба, в том числе материально: мы же можем обратиться к ним с исками. Но если они [газовики] ни при чём, им это тоже не нужно. А про теракт тем более не объявят, потому что там компенсации тогда другие будут. Вернее, должны были быть.

Юлия Лунькова разделяет эту точку зрения:

— Когда происходит ДТП и есть виновник, к нему вы и обращаетесь за компенсацией. А здесь что? Нет виновника. Это же только на словах «взрыв газа», а по документам — ничто. В заключениях о смерти написано «травмы, несовместимые с жизнью», но что причинило эти травмы? Нет ответов.

У многих семей до сих пор большие проблемы с компенсациями. Виктор Анашкевич говорит, что не получил деньги за погибшее имущество.

— Уже второй год мурыжат, есть исполнительные листы, но Минсоцзащита всё это затягивает, — говорит он. — Нас таких семей десять. Мне не выплатили 400 тысяч за имущество и еще ряд компенсаций, перекидывают бумажки туда-сюда. Никто не помогает: всё сами, сами потихоньку, а всем плевать! Одни отписки. Одни отписки.

Татьяна Лунькова тем временем готовится к суду, назначенному на 25 января 2021 года, — ее семья пытается доказать, что мама погибшего под завалами Андрея Кремлёва проживала в доме и является прямой наследницей сына. Татьяна описала нам сложную схему, по которой семья получила лишь половину компенсации — не будем грузить вас подробностями, но маета изрядная. Теперь семья Татьяны пытается добиться второй половины компенсации.

— Там погибли мой брат Андрей и его супруга Елена, у обоих — мамы, — объясняет Татьяна. — Вот на одну маму, мою, выплатили половинную компенсацию, а мы сейчас добиваемся, чтобы сумма была полной, потому что мы всё делим на две семьи. Обе мамы — наследники своих детей, но они так посчитали, что компенсацию получают только оставшиеся в живых собственники, а в случае наследников нам приходится в судах доказывать. Всё сделано не для людей!

Похожая ситуация у Инны Ининой:

— Моя мама погибла там, она была единственной собственницей, мне формально ничего не положено, хотя другим, я знаю, в такой же ситуации выплачивали. Мы пытались судиться в Челябинске, но суд проиграли. Почему так?

Отвечая на наши вопросы про взыскание ущерба, все семьи подчеркивают, что компенсации — вопрос вторичный. Главное — не получается смириться с произошедшим и начать забывать. В психологии это называется незакрытым гештальтом — незаконченным делом, без которого невозможно двигаться дальше. Только дело является незаконченным не для горстки родственников погибших магнитогорцев, а для всех нас.

Почему не признать теракт?

После произошедшего мы выпустили два расследования, в которых рассказывали о цепочке событий, происходивших до взрыва в доме и после него. Год назад вышло расследование канала BAZA: журналисты достаточно аргументировано показали, что факты указывают на террористический след в магнитогорской истории. Изложенные обстоятельства официально не опровергались, но и не подтверждались.

Почему власти продолжают двигать версию со взрывом бытового газа? Мы можем только догадываться, но наиболее частая гипотеза — это попытка скрыть фиаско спецслужб. Возможно, в первые часы характер трагедии действительно был неочевиден, а после приезда президента Владимира Путина, который приземлился в Магнитогорске вечером того же дня, объявлять о пропущенном теракте стало слишком чревато. Не исключено, что повлиял и характер происшествия, которое предположительно было исполнено «доморощенным экстремистами», жившими в Магнитогорске много лет. Не забудем и тот факт, что накануне ФСБ зачищала по всей России офисы сети «Красное&Белое», которая вскоре была продана. Возможно, «операция КБ» отвлекла специалистов от более важных задач.

Как бы то ни было, версия с хлопком газа остается основной и по сей день: на днях ее еще раз повторил мэр Магнитогорска Сергей Бердников. Впрочем, это лишь еще одно мнение в череде многих. Официальных заключений следствия по-прежнему нет.

Посмотрите сто фотографий о трагедии в Магнитогорске. Чтобы помнить.