Андрей Важенин, академик РАН: «Я существую в симбиозе всех ипостасей: и врача, и ученого, и администратора, и политика»

На прошлой неделе стало известно, что трое южноуральцев стали академиками Российской академии наук РАН, в том числе и Андрей Важенин. Прецедент практически уникальный, чтобы руководитель лечебного учреждения удостоился такого высокого признания – подобного никто и не помнит. Это раз. Второе – личность самого главного онколога и главного радиолога Южного Урала, заведующего кафедрой лучевой диагностики и лучевой терапии ЮУГМУ, главного врача Челябинского онкодиспансера (ЧОКОД), профессора, д.м.н. и заслуженного врача РФ производит неизгладимое впечатление на каждого. Важенина можно любить или ненавидеть, но остаться к нему равнодушным невозможно, слишком уж он большой. Не мучает ли его тщеславие, зачем к послужному списку так и нужно ли было добавлять академическое звание, что ценит, а чего боится, хочет ли жить вечно и почему, зачем нужна ядерная медицина – эти и другие вопросы мы задали Андрею Владимировичу Важенину в первый же рабочий день в новом – академическом – звании.

– Андрей Владимирович, что для вас значит получение этого звания?

– Для любого человека, который, скажем пафосно, занимается наукой, это предел мечтаний и абсолютно высшая форма признания, причем мало реальная во временном исчислении жизни. Даже близко в своей карьере я не ставил перед собой такую планку! Да, я целился – было членкоррство в РАН с перспективой в РАМН, но не думал, что так скоро и вообще это произойдет. А звезды повернулись, все так совпало... Большую роль сыграло и признание со стороны «старых» академиков, особенно ядерно-оружейного комплекса, результаты той реальной работы, которую мы делали, и авторитет Уральского округа, уральской науки. Мы выглядим нисколько не хуже на фоне других кандидатов – вполне достойно, ничуть не серо, не провинциально. К тому же звание академика – это еще и ответственность. За тех, кого поддерживаешь, за те проекты, которые внедряешь и продвигаешь, потому что Академия наук – это высший экспертный орган Российской федерации в плане перспектив, направлений развития на будущее: в науке, в технологиях, в кадрах в том числе.

– Зачем вам нужна наука? Как это связано с работой врача?

– Наука – это слишком громко сказано (Улыбается.). На самом деле я не очень-то люблю, когда говорят «занят научной работой». Мы же, врачи, вы правы, – не абстрактные теоретики, а совершенно прикладные специалисты. Скорее, это анализ результатов уже проделанной собственной практической работы и того, что происходит в мировой медицине в целом. По сути это поддержание уровня профессионализма. Если этим не заниматься, то ты начнешь скатываться назад, в ремесленничество. Да, это сложно, особенно на фоне той деинтеллектуализации, которая происходит в мире, но делать это нужно.

Я очень трепетно отношусь к русскому языку и уверен, что слова имеют особую силу. Поэтому меня напрягает, когда в прессе ли, с высокой трибуны или от разного рода «специалистов» звучат такие слова, как «он умер от онкологии» или «надо бороться с онкологией». Но онкология – это наука! С ней не надо бороться, от нее не умирают. Да, есть онкологические заболевания, есть рак, есть проблемы в их лечении, диагностике и так далее, но когда коверкают слова, то происходит подмена и содержания. Комментарии, которые пишут в Интернете по поводу нашей работы, говорят о том, что общеобразовательный уровень и ценз общества очень упал и продолжает падать. Вот что страшно! Поэтому удержание интеллектуальной планки очень важно, поэтому молодежь надо вовлекать, нужно воспитывать, учить, натаскивать, отсекать жуликов и прохиндеев, которых сюда лезет тоже предостаточно. Бес стяжательства тоже имеет место быть, когда перед тобой человек, разбитый фактом заболевания, прогнозом, предлагает тебе последнюю рубаху, и удержаться от искушения и не взять эту рубаху – проблема достаточно существенная. Но вот с этой «онкологией» точно надо бороться!

– Рак, мне кажется, самое страшное заболевание, которое…

– Есть болезни не менее страшные, не менее тяжелые и с худшим прогнозом, чем рак, но именно ему отдают первенство потому, что мало понятно, почему так происходит. Для обывателя нет очевидной причинно-следственной связи между его жизнью и самой болезнью, как, например, в дизентерии, в венерических болезнях, не понятен первоисточник, поэтому каждый трактует все по-своему. Психологическая аура у заболевания тоже есть. В целом отношение к онкологическим заболеваниям – это тоже отражение образовательного уровня в обществе: чем цивилизованней страна, тем адекватнее к ним отношение.

– Вам самому никогда не было страшно заниматься таким заболеванием? Когда-нибудь вы испытывали страх?

– (Пауза.). Ну, это работа моя.

– Не уходите от ответа!

– Страх – это когда касается твоих близких, но ни один врач не лечит близких, потому что накатывают эмоции, и теряется профессионализм. С одной стороны, профессиональный взгляд страшен, когда ты знаешь прогноз, знаешь ясно, что будет и как... Вот от этого, да, страшно: видеть бездну и заглядывать... Но я свято верю в интеллект, в уровень культуры: чем выше он у человека, тем достойнее он уходит. Конец этой жизни неизбежен, чтоб мы ни говорили. Смерть – такая же составляющая нашего бытия, как и все остальное. Один парень живет вечно, но перед этим и его распяли (история Иисуса Христа. – Прим. автора). И по-другому никак не получается. Чем человек умнее, культурнее, образованнее, тем адекватнее он к этому относится. Мы все умрем от той или от этой болезни, и не это важно. Мы знаем, как бороться с «нашей» болезнью, знаем, что знания – конечны, и с чудесами на этом свете как-то не очень здорово. Хотя мой соратник и друг отец Никодим говорит, что они есть, но тоже соглашается, что не на каждом шагу случаются, дефицитно это. (Улыбается.)

– А вам бы хотелось жить вечно?

– Боже упаси, нет! Ты несешь определенные знания, технологии жизни, если хотите. Допустим, что бы сейчас делал мой прадед, который был дельным строителем в конце 20-х – 30-е годы? О чем бы я с ним разговаривал, если бы он сейчас был бы жив – как-то я прикидывал это. Да ни о чем! Я его никогда не видел, он жил совершенно в другую эпоху, которую я знаю только по книгам. Тогда были свои навыки, свои представления о жизни. Ну, может быть, если бы это было родовое гнездо – земля, поместье, вековые традиции, то тем для разговоров было бы больше, но тоже все дискретно. А мы? Что мы будем делать в 2050 году? Мы несем определенное представление о праздниках, о быте, а там все будет по-другому, и не факт, что мы впишемся в эту новую реальность.

Каждый живет в своем временном промежутке. Вот смотрите, например, Французский легион – парни, которые за Францию воевали. Они живут в своей среде, в своем поколении и не выходят за эти рамки. Им самим это не интересно, и другим они тоже уже не интересны. А у нас в 70-е помните, когда деды, воевавшие в Великой Отечественной, были еще полны сил? Как они рассуждали: кто-как вел себя в Сталинградской битве, кто на Курске скурвился, кто там в тылу отсиделся и так далее – для них это была жизнь, а для окружающих – скучно. Даже если ты с пиететом относишься к самой войне и благодарен за саму победу, то вот эти бытовые, не исторические, а частные, местечковые детали, внутренние разборки тебе не интересны, а людей это обижало. А для них это была жизнь. Нормальный закон спирали, конфликт поколений – это же не отменить.

Жизнь тем и ценна, что конечна, а не беспредельна! То, что бесконечно и безгранично, цены не имеет.

– Кем вы себя в большей степени ощущаете: администратором, ученым, врачом, тираном, учителем, политиком, карьеристом, академиком?

– (Пауза.). А наверно, это симбиоз! Я прекрасно понимаю, что если я не буду чиновником и администратором, то не будет площадки и возможностей, чтобы заниматься наукой и творчеством. А если я буду заниматься наукой и творчеством, но без политики, административных рычагов, я не смогу реализовать все свои идеи. Карьера – это определенный инструмент для реализации своих задач. С появлением опыта, с продвижением по карьере появляется больше возможностей. Это такой принцип анфилады комнат: взял ключик, открыл одну дверь – видишь комнату, вау – там столько возможностей, ты их используешь, заполняешь пространство, а потом тебе в ней тесно, тогда открываешь другую комнату и снова ее наполняешь.

Конечно, мне интересно заниматься творчеством, наукой, но в течение рабочего дня это занимает три-пять процентов времени, не больше. Но если в диспансере не будет тепла, горячей воды, света, во дворе будут шарохаться заезжие машины, как на стоянке, то ни о какой науке или творчестве речи тоже не будет. И наоборот то же самое: если жить в башне из слоновой кости, то все твои задумки так и останутся лежать в столе в раскрасках и пылиться, не более того. Вот поэтому я этой жизнью и живу: и главный врач, и депутат, и академик, и бог знает кто еще! Винегрет гораздо вкуснее, чем свекла, морковка, картошка по отдельности (Смеется.).

– Представьте, что вы у вас нет лимита по деньгам и вам будет дана та сумма, которую вы хотите на реализацию ваших планов. Что бы вы сделали?

– Ну, такого точно не будет, мы живем в мире конченых возможностей. Это первое. Второе – это плохо, когда безграничные возможности. Это развращает.

– Хорошо, сколько вам нужно?

– То есть вы со мной, как с Шурой Балагановым хотите, сколько тебе нужно для счастья? (Смеется.). На каждом этапе – свои «денежные выражения». Когда я заведовал отделением, мне «нужно было» обновить мебель и купить гамма-аппарат. Сейчас мне хочется иметь протонный центр, источник нейтронов, хочется иметь современный ускоритель, а это очень большие деньги. Для этого нужно убеждать больших людей, убеждать общество, в том что это необходимо, чтобы мне поверили. Статус академика выдает достаточно большой резерв доверия, что ты не пустозвон и авантюрист, что ты можешь реализовывать такие масштабные проекты.

Почему я требую от молодежи защиты диссертаций и отдаю предпочтение кандидатам? Даже не так важна тема, но если я вижу, что человек молодой, кровь бродит, бесы одолевают, многое хочется, но он способен взять длительную задачу – не от утра до вечера, а на несколько лет, решить ее, самодисциплинироваться, научиться работать со своим временем, с коллегами, уважать свое мнение и проталкивать его, – вот если он это сделал, то он – кандидат наук. Если еще больше, то доктор. И я знаю, что ему можно доверить большое дело, и он с ними справится. Кидать красивые абстрактные идеи – проще простого. Это как Павка Корчагин – он будет искрить, блистать, кидаться направо-налево, отличный парень, но замуж за него выходить не надо! Нормальной жизни с ним не получится. Вот вам отличие кандидата наук от Павки Корчагина. Цивилизацию создали сальери, не моцарты.

– А любят-то Моцарта!

– А бабы-дуры (Хохочет.), замуж-то все-равно стараются выйти за сальери, и это правильно! Это надежно, это системное, это поступательное движение. Моцарты – как приправа к блюду, без которой пресно и скучно. Но одним орегано ты семью-то не накормишь! Вот каша-котлетки, тогда и орегано хорошо.

– Все-таки так и не сказали, сколько надо – может быть, упустили свой шанс?

– Если серьезно, то финансирование медицины должно быть стабильным, достаточным, но не развращающим. Есть целый ряд структур, где такое «щедрое» финансирование до добра не доводит, и мы это знаем. Профессиональный спорт, например, куда вбухиваются громадные средства, изъятые из общества в любой форме и развращающие людей, которые в этой отрасли работают. Дайте нам сто миллионов рублей, которые ввалили на поддержку «Трактора», мы купим новый нейтронный генератор – это будет техника, это будут рабочие места, это будет конкретная польза для общества. Зачем идти на поводу низменных слабостей у какой-то ограниченной группы людей, а не подумать о тех, кому эти вложения действительно принесут пользу. Это развращает не только нынешнее, но и будущие поколения. Пацаны смотрят на таких «героев» и думают, что учиться не надо, работать врачом, инженером не надо, служить Родине и быть военным тоже не особо прибыльно, не надо быть изобретателем, банкиром, учителем, а надо во что бы то ни стало попасть вот в эту когорту бездельников, которые гоняют мяч или шайбу и пропивают в заграницах бюджет маленького города. Это даже не является стимулом для массового спорта и развития физкультуры, это дает ложный посыл!

Я очень болел за «Трактор», когда был молодой, жил во дворе, где было много «трактористов», и это были нормальные понятные ребята, которые здесь жили, здесь оставались, с достаточно понятными доходами, да, выше среднего, но это не было так вопиюще нагло и развращающе для общества.

– Андрей Владимирович, вы говорите очень непопулярные вещи и навлекаете на себя гнев...

– Я знаю. А вот, став академиком, взяв высшую планку, я могу говорить то, что думаю! (Смеется.).

– Так вам звание академика нужно, чтобы править умами?!

– В какой-то степени да.

– А статистика по пролеченным больным никого не убеждает?

– Нет. Считается, что это просто долг, это работа. Они не видят за этими цифрами того труда, которым эти результаты достигаются. Власть – любая! – должна действовать в поле нормальных материальных решений, а не заниматься шаманством. Почему процветают всякие там грибы и экстрасенсы – потому что они отвлекают от истинных задач, переводят акцент, снижают градус общественного мнения. Поэтому власть нужно нацеливать на действительно важные задачи. Стратегии отобьются, и в этом я разбираюсь очень хорошо – все, что касается физики, химии, медицины, и я буду это делать. Раз я – академик, значит умный?! (Смеется.).

– У вас уже есть план?

– Конечно! Есть темы, которые надо развивать в регионе, – они перспективные не только в плане медицины, не только в плане лечения онкологических заболеваний. Власть сможет получить от их реализации конкретные дивиденды. Надо убеждать, что есть прорывные технологии в ядерной медицине, которые признаны и в России, и в мире, и в округе, и в этом наше уникальное преимущество. Их развитие паровозом потянет за собой многое: возврат к производству отечественных гамма-аппаратов, что даст кроме появления самой аппаратуры еще и создание рабочих мест на «Маяке», на «Златмаше» – вот тут уже я как депутат буду лоббировать. Производство низкодозного мобильного компьютерного томографа для ранней диагностики рака легкого – с одной стороны, да, диагностика, с другой – рабочие места, работа высокотехнологичная. Есть предприятия, готовые делать кунг для КТ – для бань их делать тоже хорошо, но тут-то интереснее! Это заказ для автозавода «Урал». Есть не менее интересный проект с новосибирцами, чтобы получить борзахватную нейтронную терапию: у нас есть генератор нейтронный обычный и опыт, а у них есть великолепный прибор, и в содружестве мы можем создать новую технологию для лечения – только вот тут без истерик! Это новое качество лечения и полученных результатов, но без громких обещаний чуда – можно вылечить то, что можно, не более того. А что нельзя – то нельзя не только у нас, но и в Америке, и в Израиле, и в Германии.

– Вот поэтому на вас и нападают, что вы «даже лечить не беретесь», говорят, что Важенин – бесчувственный! Почему вы даже не утруждаете себя быть помягче?

– Так было во все времена, еще при великих – во времена Пирогова, Боткина, Склифосовского, Гааза. В медицине за кадром остается жесткий отбор – сортировка. Это вам не доктор Айболит. Помните: «И всем по порядку дает шоколадку, и ставит, и ставит им градусники»? Значит, за доктором Айболитом должна быть система общественного снабжения, кто ему дает шоколадки и градусники, «и всем по порядку» – значит, финансирование безбрежное. На самом деле количество шоколадок конечное и градусников тоже. Значит, и доктор Айболит должен дифференцировать, кому дать шоколадку, а кому нет, но поэзия об этом умалчивает. Есть еще библейская мудрость, которая кочует из источника в источник и трактуется по-разному, но сути не меняет – дай бог мне сил делать то, что я могу сделать, смирение с тем, что изменить я не могу, и мудрости отличить первое от второго.

По сути в медицине все то же самое: есть ситуации, с которыми на современном уровне знаний, подчеркиваю, мы справиться не можем. Вот с этим можем и боремся, и успешно по большей степени. А вот с этим – нет. А на уровне обывателя мы «должны» всем. Помните, с чего мы начали – с силы слова. Я – противник термина «медицинская услуга». Услуга – это сервис: ресторан, парикмахерская, это парковка, шиномонтаж, «хочу вот так, и мне должны сделать» – да, потому что это реализуемо. Медицина – не та сфера, где можно «заказать» исполнение желания клиента в силу объективных причин, ни от кого не зависящих – ни от врача, ни от пациента, помните еще из древних – «нас трое: я, больной и болезнь». Поэтому – медицинская помощь. Врач вкладывает интеллект, свое время, силы, но он – не всесилен, технологии – не всесильны, даже когда по сравнению с прошлыми они являются прорывными. Например, мы отказали в лечении, потому что будут осложнения и так далее – а в коммерческой с радостью взяли и провели это лечение, и не важно, что тем самым сократили человеку жизнь – главное, клиент заплатил «бабки» и доволен. Такого я не приемлю.

– Не идете на компромисс!

– Почему – иду! Я признаю право слабости, признаю недостатки общества, но мы говорим о серьезных вещах для людей, которые хотят услышать и понять. Это одна аудитория, а есть совсем другая. Ее нужно воспитывать, образовывать, втолковывать, где-то ставить жесткие рамки – те же нападения на врачей: это же от бескультурья. Нормальный человек руку на врача, да и вообще на человека, не поднимет, а для таких, кто поднимает, и нужны рамки, причем жесткие.

– А что вы цените в своей жизни больше всего?

– Самое ценное, самое важное – это впечатления! По сути жизнь человека – это погоня, охота за информацией, она может быть какой угодно – научной, эмоциональной – всякая разная. Мне говорил один человек, которого я очень чту, старый друг моего друга детства Милован Ильич Ковачевич, герой югославского сопротивления, полковник Советской Армии. Мы были пацанами, а он нам много чего рассказывал про Югославию, про то, как в войну партизанил в Италии. Он говаривал: «Самое дорогое – это впечатления, а не деньги – они девальвируются, вещи изнашиваются, выходят из моды, бабы изменяют и стареют, а впечатления всегда с тобой». Острые и новые, даже старые – я очень богат впечатлениями! Это самые разные знакомства на протяжении всей моей жизни, друзья, профессиональные встречи, это всякая новая информация, любой результат. Я не люблю это слово «наука». Но что такое наука? Это профессиональная деятельность, связанная с анализом того, что ты уже сделал вчера, с одной стороны. С другой – планирование на основе полученных знаний того, что ты хочешь сделать завтра. Все остальное – «лирика».