Николай Ларионов, заслуженный артист России: «Если сохранил бодрость духа, живость ума, интерес к жизни, то причем здесь старость?»

11 декабря заслуженному артисту России Николаю Ларионову исполнится 75 лет. Не верится, потому что он принадлежит к могучей кучке старшего поколения челябинской драмы, которая способна, как атланты, держать эту сцену на своих плечах. Подтверждением тому служит сама афиша: 6, 7 и 10 декабря Николай Ларионов играет в премьере «Дядя Ваня», в свой день рождения выходит на сцену в комедии «Чужой ребенок». 14 декабря зрители увидят любимого актера в «Варварах», а 16-го – в «Картинах московской жизни». Но мы с Николаем Ларионовым мало говорили о театре, мы говорили об увлечении самой жизнью.

– Николай Геннадьевич, представить вас на сцене без гитары невозможно, но, оказывается, вы еще и детей обучаете игре на этом инструменте?

– В Шершнях, в 148-ой школе. Я там уже давно преподаю, с 1996 года. Там работал, светлая ему память, Владислав Тимкин, он и предложил организовать класс гитары, потому что ребята хотели научиться играть. Меня приняли в школу как педагога дополнительного образования. Уроки у нас серьезные: я обучаю и классической посадке, и постановке рук, и нотам... Дело-то это непростое. Желающих было много, но остались самые напористые, стойкие. И несколько ребят за эти годы превратились в хороших гитаристов.

– А вы в свое время окончили музыкальную школу?

– Нет, я самоучка. Все началось в Уфе, я тогда учился в строительном техникуме и жил у бабушки. В ее доме на стене висела гитара, я ее брал в руки, пытался что-то изобразить, песни подбирал по слуху. Дядя мой показал мне несколько аккордов, а потом я достал кое-какие учебники, нотную грамоту начал учить. С листа не читаю, но если посидеть – разберу нотный текст. Недавно мы ставили «Варваров» Горького, к этому спектаклю композитор написала вариации для гитары на тему романса «Ах, зачем эта ночь...», прислала ноты, и я разобрал.

– У вас семья была музыкальной?

– Да нет, но в доме была гармошка. Отчим купил. Гитары не было. Я рос и школу заканчивал в Закарпатской области. Это был конец 40-х. Жили мы на улице Летчиков. Дом наш был интернациональным: и венгры, и румыны, и украинцы, и русские, – ведь Закарпатская область в свое время относилась то к одной стране, то к другой...

– Скрипка-то точно звучала в вашем доме.

– Конечно! Скрипка, цыганские мелодии... Кстати, в городке нашем и цыган много было. Помню, они почти круглый год ходили босиком, только в снежные зимы делали себе галоши из автомобильных покрышек. Тогда не только с деньгами были проблемы, но и с обувью тоже. Цыгане селились за городом, мы, конечно же, бегали в табор слушать, как они поют, и гитара там была, и скрипка... Это здорово подпитывало мое воображение.

– Ваши голосовые интонации очень музыкальны, чем всегда восхищаются зрители. Гитара, музыка, пение, вероятно, сыграли в этом огромную роль, они стали своеобразными уроками сценречи?

– У нас и педагог по сценической речи была очень хорошая в студии. Но музыка, конечно же, сильный помощник. К тому же я рос среди Карпатских гор, мы все каникулы лазили по этим горам, бегали по равнинам, пасли коз, лошадей, и, естественно, кричали, пели – голос сценический вырабатывали. (Смеется.) А еще мне помогло то, что я долго работал диктором на челябинском радио, постановки делали театральные на ТВ.

– Это была ваша инициатива – работать на радио?

– Нет, мне предложили. Я согласился, потому что к радио меня с детства влекло. Всегда любил слушать радиопостановки, просто упивался тем, как известные актеры читали литературные произведения на радио. Поэтому не смог отказаться там работать, очень хотелось узнать, как же все это происходит? Я вставал в шесть утра, приходил на радио, вещал, а потом шел в театр на репетицию через горсад. Все рядом – дом, студия, театр, можно добежать пешком. И так 10 лет. Работа диктором меня тоже воспитала в плане логичного построения фразы, произношения, я учился расставлять верные ударения в больших предложениях.

– Вы стали актером, хотя в детстве у вас была правильная для того времени мечта – быть летчиком?

– (Смеется.) Еще бы! Рядом с нашим городком, километрах в 30, был военный аэродром, стоял авиационный полк. Тогда появились первые МИГи – пятнадцатый, семнадцатый, уже реактивные. Представьте себе, они над нами пролетали, еще не успев набрать высоту. Метров 500–600 высота, и он с ревом проносится над домом! Иногда я просыпался рано утром от шума самолетов, и мне казалось, что опять идет война.

– Вы знаете, что такое бомбежки?

– Нет, во время войны мы с мамой жили вдалеке от фронта – дошкольное мое детство прошло в Уфе. Но что такое война, я, конечно же, знал. Дедушка приезжал с фронта, он обучал солдат в учебной школе, служил в транспортных войсках. Форма у них была, звания имели. А он был железнодорожником. Помню, мы его провожаем на фронт, и в это время высоко в небе летит самолет, я говорю: «Дедушка, мне самолетик такой привези, пожалуйста, с фронта». Этот эпизод мне почему-то запомнился.

– Но вы пытались поступать в летное училище?

– Я окончил семилетку. Чтобы учиться в старших классах, надо было в те годы платить деньги. Но семья у нас большая была – четверо детей – и конечно же, таких средств не было. Мы решили, что я поеду в Уфу, где жила моя бабушка, тетушки, одна из них преподавала в авиационном техникуме, и там продолжу образование. Техникум выпускал техников, инженеров авиационной промышленности, это близко к летному делу. С этой мечтой я уехал в Уфу. Но в авиационный техникум не поступил, не прошел по баллам, с математикой у меня было не очень хорошо. Я понимал, что домой возвращаться не стоит, потому что родителям и без меня тяжело было...

– Сколько же вам тогда было лет?

– Четырнадцать. Но мы тогда рано взрослели. Я решил остаться в Уфе, в строительном техникуме был недобор, и я туда поступил. На специальность «канализация и водоснабжение».

– Ценная специальность. В жизни это пригодилось?

– Конечно, все делаю сам, к нам никогда в жизни слесарь не приходил. Я же после техникума по специальности работал, поехал по распределению в Йошкар-Олу, так что навык есть. Все, чему учишься в этой жизни, никуда не исчезает, руки все помнят.

– Театром увлеклись в Йошкар-Оле?

– Нет, я начал заниматься в народном театре еще в Уфе. Сначала мы ставили спектакли в техникуме, у нас была замечательная преподавательница по литературе, которая решила занять нас театральным делом. Мне это очень нравилось: читали пьесы, разбирали, готовили костюмы, репетировали, играли спектакли... И я так увлекся, что стал искать что-то близкое к театру, так пришел в народный театр, которым руководил народный артист РСФСР, актер Уфимского русского драматического театра Михаил Леонидович Кондратьев. Это был мой первый настоящий театральный учитель. Там я почувствовал, что такое сцена.

– И вы забыли о самолетах?

– Нет, поступил а аэроклуб. И даже немного полетал с инструкторами на ЯК-18. Сзади сидит инструктор, он выполняет взлет и посадку, а я управляю самолетом в горизонтальном полете. Но я к тому времени настолько увлекся театром, что вскоре покинул аэроклуб, целиком меня сцена поглотила.

– Наверное, творческий человек должен многим увлекаться?

– Это очень ценно для театральной профессии. А я человек увлекающийся. Еще в техникуме начал собирать радиоприемники, тетка мне с завода приносила радиодетали, а я сам наматывал катушки, вариаторы, выпиливал детали из фанеры. Первый приемник собрал на одной лампе, на батарейках и ловил радиостанции. В конце-концов стал сам телевизоры ремонтировать, это уже позднее было. Из старого KVN сделал себе телевизионный приемник с большим экраном. Увлекался этим, когда уже в театре работал. Еще одно мое увлечение – автомобили. Дядька мой работал завгаром в аптечном управлении, сам он ездил на «Победе», потом на ГАЗ-67 – это первый автомобиль, за руль которого я сел. Военный джипик.

– А первый собственный автомобиль когда появился?

– Поздно. В 1973 году я купил старенький «Москвич-401» и начал его доводить до ума, благо у меня навыки слесарные были. Когда я выпускался из техникума, то месяц каникул провел в гараже у дядьки – ездил на МАЗах, на ГАЗ-51. Приходил утром в гараж, помогал заводить дизели. Тогда вышли такие большие МАЗы с быком, в которых стартера не было. И этот МАЗ заводился пускачом. У этих автомобилей был одноцилиндровый двигатель с ремешком. Чтобы завести двигатель, надо было дернуть за ремень. Двигатель заводился, прогревался, потом его через трансмиссию к дизелю подключали, и он начинал вращать маховик... Вот какая была штука. Это уже потом придумали стартеры на дизелях. И вот месяц я стажировался в гараже, любовь моя к автомобилям оттуда.

– А права уже были тогда?

– Нет, мне же еще не было 18 лет. Права я получал здесь, в Челябинске, когда машину купил. Но я сел за руль и сразу все вспомнил.

– Сейчас свой автомобиль самостоятельно ремонтируете?

– У меня сейчас новый автомобиль «ШКОДА-Фабия», в ремонте пока не нуждается. Но я его изучил – это уже привычка. (Смеется.) Надо машину знать и понимать, это же интересно. А до этого была «Калина», вот ее пришлось ремонтировать. Полетел ремень распредвала, пришлось все разбирать, новый ставить. А до этого были «Москвичи», «Волга-21». «Волгу» мы сыну купили, бабушка ему деньги подарила на машину. А когда у этой «Волги» полетел шатун, мне пришлось полностью перебрать двигатель. Как-то сосед по гаражу мне посоветовал: «Ты неправильно заводишь машину, надо немножечко подкачать, а потом заводить». Было очень смешно, потому что, как мне кажется, я чувствую нутро машины, представляю, как там все ходит и как это все заводится...

– Люди вашего поколения в этом плане уникальны – вы знаете жизнь глубоко, детально, у вас столько навыков, а новые поколения исповедуют разделение труда.

– Мне многое в жизни хотелось понять. Многому научиться. Я и теперь люблю чинить часы. Видите, на моей руке часы. Не мои. Попросили отремонтировать. И я их учу ходить. (Смеется.) Наблюдаю, чтобы они шли точно, нужно отрегулировать.

– Как увлечения удается совмещать с актерской профессией, которая требует всего человека?

– Да все происходит одновременно. Вот сижу я с окуляром, ремонтирую часы, и вдруг всплывает какая-то фраза, которую репетировали, и я думаю: «А вот так бы ее сказать, по ситуации это будет точнее».

– Театр всегда остается главным?

– Конечно, он забирает все.

– Вы относитесь к тем актерам, которые не играют, не исполняют роли, они живут на сцене, заставляют зрителя забыть, что это театр. Скажите, этому можно научить, научиться?

– Скорее всего, это от Бога, от мамы, от папы. Актерская природа. Если она есть, ее не надо нарабатывать, она сама проявляется. Меня приглашали работать в театр еще в Уфе, эту природу во мне почувствовал Кондратьев. Но тогда обязательно нужно было два года отработать после техникума, и я уехал в Йошкар-Олу, работал там в тресте «Горводоканал» и снова занимался в народном театре. Его тоже возглавляла профессиональная актриса драматического театра Евгения Краснова, светлая ей память. В Йошкар-Олинский театр я пришел благодаря ей.

– А что заставило уехать на Дальний Восток?

– Желание учиться. Я туда как раз уехал с Евгенией Красновой и ее мужем Георгием, они меня уговорили поехать в Уссурийск, там режиссер театра как раз набирал молодежь, чтобы открыть свою студию. Учились и одновременно работали в спектаклях. А из Владивостокского ТЮЗа к нам на постановку «Сержант милиции» приехал режиссер Игорь Лиозин. Что забавно, в этом же спектакле в Йошкар-Оле я играл бандита Серого, а в Уссурийске я уже играл авторитета Толика. (Смеется.) Режиссер меня заметил и предложил переехать во Владивосток. Я знал, что там при театре имени Горького есть студия, поэтому согласился. Сдал там экстерном экзамены за первый курс и поступил на второй.

– Владивосток понравился?

– Очень понравился. Работал я много, все было прекрасно, а Игоря Михайловича я вообще считаю своим театральным отцом. Он взрастил меня. Но в какой-то момент я понял, что хочу попробовать себя на сцене театра драмы, не всю же жизнь работать в ТЮЗе. Лиозин, надо и тут отдать ему должное, сказал тогда: «Раз решил уехать, то уже не сможешь жить на этой сцене с прежним чувством». Он был не только хорошим режиссером, но и человеком мудрым, не стал удерживать. Чудный был человек. Можно было ехать в Челябинск, Ярославль, Горький, но пришло письмо из Уфы от Михаила Леонидовича Кондратьева, он писал, что им нужен актер моего плана.

– В Челябинск вы ведь в 1967 году тоже приехали по приглашению режиссера?

– Да, мы в Уфе познакомились с Вадимом Радуном, он был тогда очередным режиссером и поставил спектакль «Четыре креста на солнце», в котором был занят я, Фаина Охотникова, Людмила Карлова. Все мы потом переехали в Челябинск и восстановили этот спектакль здесь.

– В 70-е и 80-е в челябинской драме у вас было такое обилие ролей.

– Бурные были годы, в 1974 году пришел в театр Наум Орлов, работали много, интересно было.

– Сейчас вы репетируете в «Дяде Ване», это второй ваш спектакль, причем снова играете Илью Ильича – каково это входить второй раз в ту же воду?

– Когда мне предложили второй раз сыграть Илью Ильича, я об этом же подумал. Это интересно очень. Когда спектакль ставил Наум Орлов, я был на 20 лет моложе, даже больше. И я проверял свои ощущения – тогда я был совсем другим, какая-то пацанистость была тогда в моем Телегине. А сейчас хочется роль сыграть совсем по-другому. Приживал-то он приживал, но ведь не зря в его монологе есть фраза: «У меня осталась гордость». Его жена сбежала, но он ее до сих пор любит, помогает ей. И вот он размышляет: «Да, конечно, счастья я лишился, но у меня осталась гордость». Поэтому не может он быть рохлей, забитым человеком. Он ведь дворянин все-таки. Вспоминаю первую роль, какие-то ее фрагменты и чувствую, что сейчас я понимаю эту роль вернее. Ведь самое главное – сыграть верно.

– Замечательно, что недавно в театре сыграли премьеру «Варваров» Горького, сейчас ставите «Дядю Ваню» Чехова?

– Замечательно, конечно! Только важно, чтобы постановщики не корежили ни смысла, ни идеи таких пьес. Сейчас некоторые режиссеры так неумело и грубо пытаются классиков привязать к современности. Бедные классики, иной раз они, по-моему, в гробах переворачиваются. А ведь нужно-то правильно вникнуть в смыслы! Классики всегда современны, на то они и классики.

– Возможно, постановщики боятся, что молодая публика «не догонит» классиков?

– Мы недавно открыли студию творческого развития детей, инициатором которой является актер Константин Хабенский. В Челябинске открылась десятая студия. Меня пригласили туда работать. И вот мы набирали ребят. Были среди них не знающие, что басню «Ворона и лисица» написал Крылов. Но есть такие хорошие ребята – загляденье! Так что в каждом поколении есть те, кто много читает, любит классику и понимает ее.

– Скажите, у вас никогда не было сомнений в правильности своего выбора?

– Сомнений – на своем ли я месте – не было, но всегда были сомнения – смогу ли, когда получал новую роль. Вот эти сомнения даже необходимы. Начинаешь работать и делаешь все, чтобы их побороть и добиваешься нужного результата.

– Николай Геннадьевич, не секрет, что люди не хотят стареть – вполне естественное чувство. Как это у вас?

– Главное, чтобы здоровье было, а возраст – не помеха. Если сохранил бодрость духа, живость ума, интерес к жизни, то причем здесь старость? Старость – это все-таки почти дряхлость. А до этого момента – пожилой человек, потому что пожил много.

– Сейчас у вас в репертуаре две комедии: «Голодранцы-аристократы» и «Божьи одуванчики». Значит, с чувством юмора тоже все в порядке?

– Его вполне достаточно, чтобы свободно веселиться. (Смеется.) Чувство юмора необходимо сохранять. Говорят, времена тяжелые. Но мы еще и не такие времена переживали. Невозможно жить с ощущением, что все – дальше уже некуда. И говоришь себе: «Надо все это перебороть!!!»