Мартирос Сарьян: «Дайте мне солнце!»

Мартирос Сарьян (1880 – 1972 гг) – во все времена удивительное открытие для тех, кто впервые видит его работы, наполненные светом и цветом. «Цвет – это истинное чудо! – восклицал художник. – В сочетании с солнечным светом он создает внутреннее содержание формы, выражает суть вселенского бытия». Известность Мартирос Сарьян – ученик Валентина Серова и Константина Коровина, соединивший в себе традиции Востока и новаторство европейского искусства ХХ века, – обрел довольно рано, участвуя в выставках Петербурга, Москвы, Парижа, Венеции...

Сегодня самым большим собранием произведений Мартироса Сарьяна, конечно же, может похвалиться дом-музей художника в Ереване (247 единиц хранения), 67 работ мастера в разные годы было куплено Третьяковкой. Есть его картины – в коллекциях Европы и Америки, в музеях республик бывшего СССР. В начале 50-х годов прошлого столетия несказанно повезло и Челябинску. По решению Комитета по делам искусств при Совмине СССР Южному Уралу были подарены две работы Мартироса Сарьяна, которые хранятся в запасниках Челябинского областного музея искусств и лишь время от времени появляются в выставочных залах.

Живописное полотно «Меднохимический комбинат в Алавердах», о котором мы хотим рассказать, южноуральцы могут увидеть до конца марта на выставке «Иллюзии реализма» (ул. Труда, 92а).

«Думаю, мы получили эту работу в 1951 году не без стараний тогдашнего директора нашего музея Гавриила Николаевича Лапина, – считает научный сотрудник Челябинского областного музея искусств Наталья Козлова. – Он несколько раз ездил в Москву, в Министерство культуры, и у него была возможность отобрать произведения искусства для нашей галереи».

Примечательно, что написана эта картина в 1937 году, в самый трагичный период жизни художника. Репрессированы многие его друзья, а их портреты кисти Мартироса Сарьяна сожжены. Если поделить годы творчества художника на периоды, то отрезок с 1935-го по 1941-й год можно назвать своеобразным обетом молчания Сарьяна.

«За этот период было написано всего шесть картин, наша – одна из них, – продолжает Наталья Александровна. – Она явно писалась для всесоюзной выставки «Индустрия социализма», в которой позднее и участвовала, то есть была своеобразным госзаказом. Поэтому неудивительно, что это индустриальный пейзаж. Такие сюжеты нечасто встречаются в творчестве Мартироса Сарьяна. Он певец природы. Природу художник считал своим самым главным учителем. Но это полотно позволяет острее понять очень важную вещь: Сарьян не был сломлен обстоятельствами, историческим ходом событий, он не изменил себе.

Что мы видим? Небольшие корпуса комбината, которые ни колористически, ни масштабно не доминируют над окружающими их горами. Индустриальный вид не подавляет величия природы, он органично вписан в горный массив, хотя в этот исторический период требовалось воспеть именно индустриализацию, техническую сторону преобразовательной деятельности советского человека. Но Сарьян верен своему пониманию мироустройства: природа независима и величественна, она не принадлежит человеку, мы лишь малые частицы этой громады. Его мощная душевная жизнь не была подавлена системой, уже молодого Сарьяна можно назвать мудрецом, он смог уйти от догматов соцреализма, не случайно его, как и Александра Дейнеку, неоднократно относили к художникам, не изжившим в своем творчестве формалистические пережитки».

«В этой связи напрашивается сравнение, – говорит Наталья Козлова. – На нашей выставке экспонируется еще один индустриальный пейзаж – работа художника Бориса Яковлева «Рудник. Сатка». Видно, что это совершенно иное художественное решение. Это, конечно же, художники разного уровня, но важно понять их отношение к месту человека и природы в мироздании.

У Яковлева (почти во все полотно) разверзшееся лоно земли. Человек как хозяин внедряется в природу. На дальнем плане – Уральские горы, а над ними не облака – сизая дымка как продукт цивилизации. Художник выполнил поставленную партией задачу: показал, как советские люди строят будущее советской страны.

И даже колорит характеризует противоположность мировоззрения художников. У Сарьяна (если вспомнить его символистические корни, а он в прошлом член художественной группы «Голубая роза») колористическое пиршество: сине-зеленый цвет неба и земной зелени, оттенки песчаных охр и розовые, красно-коричневые отголоски солнечных рефлексов. А у Яковлева все пронизано техническим колоритом: темные коричневые земляные отвалы, сизые, с металлическим оттенком, дымы и даже горы, которые поэтически зовутся синими, окрашены индустриальной дымкой из заводских труб».

А Мартирос Сарьян называл человека небольшим существом. Он писал: «Природа создает человека для того, чтобы взглянуть на себя его глазами, познать себя и восхититься своей красотой. И в этом величайшее счастье человека. Гигантская, бесконечная природа и небольшое существо, несущее в себе это беспредельное величие».

В правом нижнем углу картины «Меднохимический комбинат в Алавердах» мы видим несколько групп людей: одни заняты спортом, другие направляются на комбинат, третьи просто прогуливаются. Удивительно, что написаны человечки в стиле египетских фресок. В 1910–1913 годах художник посетил Константинополь, Египет и Иран. Эта поездка оказала огромное влияние на его творчество. Манера письма, сочность палитры восхищала многих посетителей его выставок после посещения художником Востока, картины Сарьяна охотно покупали музеи и коллекционеры.

«У Сарьяна есть полотно «Постройка моста» (1933 год), где арочная конструктивность архитектуры возводящегося моста очень отличается от всего актуального в то время остро- и прямоугольного, – говорит Наталья Козлова. – Весь строй картины свидетельствует о явном увлечении художника египетской культурой, отсюда необычные архитектурные формы и это соотношение, типичное для восприятия египетской культуры, – ритмично организованные многофигурные группы людей, сообща воздвигающие нечто огромное, соразмерное пирамидам. Тема взаимоотношения человека и природы свойственна художнику, он замечательно дает понять, что человек не венец, а зеркало, глядя в которое, природа, мироздание могут восхититься собой».

Поэт Максимильян Волошин так говорил о Мартиросе Сарьяне: «Руководящей нитью для Сарьяна был принцип упрощения в равной мере как рисунка, так и цвета… При выборе характеризующего цвета он обнаруживает себя одновременно и колористом, и провидцем тайной души вещей. Инстинкт крови, текущей в его жилах, подсказывает ему чисто восточные гаммы цветов, и, ударяя одним простым тоном о другой, он умеет вызвать впечатление разнообразия и роскоши».

У Мартироса Сарьяна было особое отношение к цвету. Потрясающим событием для него стала первая поездка в Закавказье, которая предопределила весь его дальнейший путь. «Средства у меня были ограниченные, я постепенно овладевал языком живописи; палитра была у меня еще серая, – писал художник. – Школа мне очень много дала, но во мне только-только начинал зарождаться художник... Запала мне в голову эта мысль – найти какое-то новое оружие, новые средства, чтобы лучше и сильнее передавать свой восторг и переживания... На этой большой и тернистой дороге самой главной вехой и точкой опоры стала родная Армения с ее неповторимыми пейзажами и всем колоритом быта ее народа. Я избрал эту дорогу. Никакой другой путь не привлекал меня больше, чем этот».

Более поздняя поездка во Францию и до этого знакомство с импрессионистами еще более окрылили сторонника символистов «Голубой розы» в правильности избранного пути, и он всю жизнь следовал девизу Гогена: «Художник должен быть самим собою, только собою, всегда собою». Ни обвинения в формализме, ни политическое давление, ни лишение на долгое время персональных выставок не сломили Мартироса Сарьяна. Он оставался самим собой – это удел великих мастеров.

«Родившись в России, в 1921 году он уезжает в Армению, где сейчас создан его дом-музей, и воспевает свою родину, не изменив своему личностному началу, – подчеркивает Наталья Козлова. – Это подтверждает наш индустриальный пейзаж, многочисленные работы, созданные им после войны, когда было написано множество натюрмортов. Цветок как фонтан любви – эта тема его убедила и увлекла с 1915 года, после тяжело пережитой им трагедии геноцида армянского народа. Он говорил: «Искусство не должно возвращать людей в кошмар, который они пережили наяву. Глазам, пролившим слезы, и душам, испытавшим страдания, надо дарить красоту и радость». Этому правилу не любивший прочие правила художник следовал всю жизнь. Все его работы – солнечность, яркость. Две картины, хранящиеся в нашем музее, – настоящие жемчужины собрания мастеров ХХ века».

«Дайте мне солнце, цвет, свет!» – восклицал художник. И еще он писал: «...Не более как век назад художники наносили на полотно большей частью сероватые смешения тонов. Но пришли импрессионисты и раскрыли давно уже не восприимчивые к цвету глаза людей. Колоссальное значение имеют два фактора – цвет и свет. При их верном использовании создается душа формы». В этом весь Сарьян!