Сашенька и Настя: испытание немецким лагерем

Бегство от расстрела и повешения, немецкий лагерь, работа в няньках, спасение под тотальной бомбежкой – это далеко не все испытания, выпавшие на долю четырех сестер Логвиновых. Мы встретились с двумя из них, Александрой Павловной и Анастасией Павловной, которые многие годы живут в Челябинске. Что пришлось пережить маленьким девочкам и их маме во время Великой Отечественной, сегодня в нашей истории.

Когда началась война, наши героини Александра и Анастасия вместе с родителями и сестрами Раей и Машей жили в селе Высокое Калужской области. Насте было 10 лет, Шуре – три года, Мане и Рае – 15 и 7 лет соответственно. Отец Павел Демидович был председателем колхоза. Он всегда отличался хорошими организаторскими способностями, из-за чего семья все время переезжала с места на место: поднимет отец село – его в другое направляют.

«Когда началась война, коммунистам, как наш папа, нужно было эвакуировать семьи, – рассказывает Анастасия Павловна. – Взяли мы необходимое, погрузили нас в поезд и сказали, что повезут в Казахстан. Мы проехали совсем недалеко, и поезд наш разбомбили. Выскочили все, побежали к лесу. А когда разрешили обратно грузиться, мама казала: «Я умру на своей кочке, никуда не поеду». И мы вернулись домой. Отца уже не было, мы ничего не знали про его судьбу до окончания войны.

В тот день, когда немцы появились в нашем селе, мы играли в лапту. Так как в доме нашем было очень чисто и аккуратно, у нас поселились немецкие командиры. А люди ведь разные бывают – и хорошие и плохие, в общем, доложили немцам, что мы семья коммунистов. Самый главный немец позвал маму к себе и говорит: «Матка партизан, вешать будем». И показывает рукой по шее. Мы той же ночью убежали за 3 км в село Меховая, к дедушке, и поселились в маленьком домике».

Большая часть деревни Меховая находилась в лесу, и немцы, опасаясь партизанов, выселили жителей всех 190 домов. Дали несколько подвод, на которые разрешили положить маленьких детей и вещи, и пешком отправили, как оказалось, в немецкий лагерь в Брянске. Лагерь под номером 142 находился в поселке имени Урицкого на территории бывшего вагоноремонтного завода.

«Поселили нас в длинный барак, там раньше были склады, – продолжает Анастасия Павловна. – В бараке были четырехъярусные нары в четыре ряда. На каждую семью дали закуток метров пять-шесть. Рядом были бараки для военнопленных. В день нам давали: 1 литр баланды маме, по пол-литра нам. Непонятно, что там было, черная жидкость какая-то. Еще давали 100 граммов хлеба детям, а взрослым – 200 граммов.

Первым делом нас в баню погнали. Как сейчас помню, немец один все хохотал. Побрили нас наголо и долго там держали. И вроде бы они нас не убивали, но нас гоняли в баню через каждые два дня. И люди умирали. Многие умирали. Видимо, ослабленные были голодом, дорогой и не выдерживали этот жар.

Я помню, у них были немецкие лошади с такими толстыми копытами И вот как баня, так потом эти лошади на телегах вывозят умерших».

Обслуживали узников лагеря только полицаи, немцы боялись близко подходить, в барак никогда не заходили. По территории лагеря узники передвигались свободно. В отдалении от бараков первое время люди жгли костры и варили, что у кого есть. Как-то Настя увидела, что военнопленный варит что-то в маленькой баночке.

«Я у него спрашиваю: а что вы варите? А он: «Гнилое дерево варю, чтобы оно было помягче и легче было съесть его». А как-то я увидела: идет военнопленный по железнодорожным путям (на территории завода рельсы были), упал и умер прямо на моих глазах.

Когда нас из деревни-то отправили, мама взяла с собой два пуда пшеницы. И она эту пшеницу парила на костре и нас кормила. А нам, детям, было жалко военнопленных. Первое время мы пойдем к ним и принесем какой-нибудь еды: или пшеницы этой распаренной, или паек свой. А полицаи нас плеткам били за это».

Сестры пробыли в лагере где-то полгода, до сентября. И как-то летом в лагерь пригласили попов и прямо на улице устроили богослужение. Вероятно, фашисты это делали перед крупной отправкой эшелонов с узниками дальше в лагеря Польши и Германии. Мама девочек Прасковья Степановна хоть и была женой коммуниста, в бога верила. И она потом всегда говорили дочкам, что вера помогла им всем спастись.

«В какой-то момент нас должны были как раз куда-то отправлять, а мы заболели тифом, – продолжает Анастасия Павловна. – Я заболела тяжелее всех. А больных брать не разрешали, и мама прятала меня между мешками до самой отправки. Нас погнали в Белоруссию, по пути поселили в какой-то деревне. Нашу семью никто не хотел брать – к тому времени и мама заболела тифом. Но люди добрые всегда найдутся. В той деревне доктор жил, его семья нас взял на постой, и он маму вылечил. А так, наверное, мама умерла бы...

Вот как-то нас погрузили в вагоны, дали одну булку хлеба на семью. Другой еды не было, питья не было, в туалет не выпускали, вагон был битком набит. До Минска живыми доехали не все. И я так понимаю, что лагеря и в Белоруссии и Польше были перегружены, и дальше нас не повезли и стали расселять по деревням.

Местные жители не имели права отказаться нас принять. Никто нас не контролировал, есть не давал. Поселили и все, что хочешь, то и делай».

По воспоминаниям наших героинь, в Белоруссии в войну было много единоличных хозяйств. А в них, соответственно, было много работы. Мама девочек стала работать поденщицей. Маню и Настю отдали в няньки, а Шура и Рая ходили вместе с мамой, она их боялась оставлять.

«Я попала в няньки на хутор в семи километрах от мамы, – рассказывает Анастасия Павловна. – Сперва я совсем недолго прослужила в няньках в семье командира Красной армии. Хозяйку звали тетя Женя, у нее было три сына. Дом был на два хозяина, и как-то у соседей пропала корова. Они пожаловались в комендатуру, и немцы забрали тетю Женю. Я осталась с детьми, провела с ними одна несколько дней. Потом как-то ночью – стук в окно. Я с печки слезла, где мы с малышами лежали. Подхожу к окну, дрожу. А там мужчина, и он говорит: «Открывай, я хозяйку привез». Завел тетю Женю в дом, а она вся черная... После того, как ей стало легче, как-то ночью она вместе с детьми уехала, видимо, в партизанский отряд. После этого я попала в другую семью, где нянчиться пришлось с полугодовалым малышом и присматривать за семилетним».

Насте ничего не платили, только кормили. На хутор, где жила Настя, немцы боялись показываться. Муж ее хозяйки, дядя Володя, все время шил сапоги для партизан. Каждый вечер в соседние дома, где были явки, приходили партизаны и получали задания. Недалеко с домом, где служила Настя, жила женщина, чьи сын и дочь были в партизанском отряде.

Как-то на эту деревню напал карательный отряд, всех жителей согнали в одно место и на глазах у всех эту женщину закололи, а дом ее подожгли.

«Вот так по раздельности мы прожили полтора года до освобождения Минска. Я не помню, как мы с мамой соединились. В том месте, где я находилась, шли страшные бои. И там, где мама была с Шурой и Раей, тоже были бои. Мама нам потом рассказывала, что в какой-то момент стрельба шла между советскими подразделениями. И сестра моя Маня вместе с еще одной девочкой надели белые платки и пошли парламентерами. И тогда перестали стрелять свои по своим же».

Спасение под страшной бомбежкой, пожалуй, единственное воспоминание о войне Александры Павловны.

«Бомбежка была ужасная. Живого места не было. Мы бежали по полю пшеницы, и солдаты бежали, и простые люди. А у меня на шее была такая торбочка, где была записка с именем и фамилией, и где я родилась. И в какой-то момент я потеряла ее и распереживалась. Мы добежали до железной дороги, там были какие-то большие трубы. В них мы и спрятались – все, кто бежал. Страшно было. А когда бомбежка прекратилась, я пошла искать эту свою торбочку».

Мать со своими четырьмя дочерьми вернулась в родное село. О судьбе отца ничего не было известно. В их доме разместили больницу. Нашлась небольшая свободная хатка, в нее и поселились. Спустя какое-то время узнали об отце: он тогда же, в 1941 году, погнал скот в Пензенскую область, там и остался, во время войны был председателем колхоза.

Настя, проучившаяся до войны в первом и втором классе, работала в колхозе. Никаких вечерних школ у них не было, девочка так и осталась с двумя классами образования. Вышла замуж, с мужем приехала в Челябинск, выучилась на газосварщика, проработала на кислородной станции ЧТЗ 30 лет. Шура была значительно младше Насти, поэтому смогла окончить школу. А приехав к сестре в Челябинск, окончила техникум и отработала на ЧТЗ более 30 лет.

«Война – это голод, холод и страх, –говорит Александра Павловна. – Все, что есть плохое на свете, это война».

Практически вся эта история записана со слов Анастасии Павловны. Александра Павловна мало что помнит, ведь ей в 1941 году было всего три года. Только уже став взрослой, она прочитала документальную книгу про немецкие лагеря. Она мало помнит, но знает, через что прошли ее мама и сестры, и не может говорить об этом без слез.

Присылайте воспоминания ваших близких и родных, кто в годы войны был ребенком. Подсказку, как написать историю, и адрес электронной почты можно посмотреть здесь.

Уточнить информацию можно по телефону горячей линии отдела социальных проектов сайта 74.ru: 8-982-313-68-25.

Мы также предлагаем всем вместе создать виртуальный музей артефактов, который будет доступен каждому желающему и поможет сохранить память о людях и событиях тех непростых времен. Размещайте фотографии ваших семейных реликвий и истории, рассказывающие о них.