Этот город стоит на золотом руднике стоимостью 360 млрд рублей. Вот как здесь живут люди (и почему)

Рудники и золотоизвлекательные фабрики вокруг Пласта дают 13–15 тонн золота в год, что при биржевой стоимости грамма чуть больше четырех тысяч рублей эквивалентно 50+ млрд рублей, то есть ощутимо больше годового бюджета Челябинска. По обывательским меркам этот город должен если не купаться в роскоши, то хотя бы выделяться на фоне прочих селений юга Челябинской области. В Пласте находится штаб-квартира и основные предприятия «Южуралзолота», а его годовая выручка в самом деле превышает 50 млрд рублей. Мы решили посмотреть, как живет город-на-золоте, градообразующее предприятие которого принадлежит самому богатому депутату России. Мы покажем вам его центр и колоритные окрестности и подумаем о том, мог бы он жить лучше. И о том, как нынешнее состояние города связано с личностью владельца «Южуралзолота» Константина Струкова.

Когда проезжаешь Пласт мимоходом, заподозрить в нем город золотой лихорадки почти невозможно. Местами он напоминает обычный поселок, местами — городского типа. Около центра он порос многоэтажками времен холодной войны, а самым эффектным зданием является Дом культуры «Октябрь» символичного желтоватого цвета. Чем выделяется Пласт — это центральным парком, о чем мне настойчиво сообщают жители, которые, в отличие от случайных визитеров, гордятся своим городом и на все провокационные вопросы отвечают: «А чё? Нормально живем».

Парк действительно хорошо оформлен, но как бы наполовину: зайдешь поглубже — и видны следы запустения. Шагаешь по нему и думаешь, что где-то под тобой находится килограмм золота, а может, и два (ну если сложить все частички до глубины этак 1200 метров). По оценкам, нынешние запасы Кочкарского месторождения, на котором стоит Пласт, составляют 90 тонн, то есть где-то здесь, под этими скромными декорациями, зарыты (точнее, еще не разрыты) 360 миллиардов рублей — стоимость двух космодромов Восточный.

Это двойственность характерна для Пласта вообще: за день мое впечатление раз десять смещалось от нулевой точки то в минус, то в плюс, то в минус. Пласт, например, шокирует количеством памятников, и если монументы шахтерам объяснимы, то памятник сотруднику ЖКХ, швее или электромонтеру — это прям трогательно. И лица, кстати, живые — скульпторы работали не для галочки.

В традициях современных металлоимперий головное предприятие строит здесь новый храм Святой Великомученицы Варвары на 500 прихожан, который должен стать осью города, потому что сейчас систему координат задает копер шахты «Центральная», видимый из многих точек и даже из соседнего села Кочкарь.

Это увлечение памятниками и ритуальными учреждениями с одной стороны выбивает почву из-под ног критиков, потому что ну не может в богом забытом месте строиться божий храм. А с другой стороны, Пласт словно занимается самогипнозом, инвестируя в символы трудолюбия и смирения, а в остальном работая по принципу минимальной достаточности, скупой и рачительной. Он похож на сына слишком строгого отца, который дает ему необходимое, но терпеть не может никаких проявлений душевности и всего того, что мы называем полетом мысли. Добродетель здесь есть, но сусальная, размазанная тонким слоем новенькой побелки стареньких домов.

Но программу-минимум Пласт выполняет: здесь нет такого изобилия брошенных домов, как в горнозаводской зоне, зато есть приличные школы и следы укладки предвыборного асфальта. И если бы так выглядел обычный среднестатистический город, стоило бы поставить ему среднестатистический зачет.

Пласт словно намеренно стремится к медиане, избегая любых крайностей. Он похож на человека, который одевается в серый костюм, чтобы не выделяться на фоне коллег. При этом, если верить вакансиям «Южуралзолота», даже сотрудники рабочих специальностей получают здесь зарплаты, которым позавидуют иные городские специалисты (50–120 тысяч рублей), но, например, автопарк Пласта довольно беден, поэтому неясно: то ли доля этих сотрудников невелика, то ли они пропитались духом умеренности. Сами же пластовчане рассказывают другую историю: во-первых, анонсы высоких зарплат часто не подтверждаются, потому что в один месяц тебя лишили премии, в другой бригада не выполнила план. Во-вторых, на заводе работает много «чужеземцев», которые не тратят деньги в самом Пласте, и поэтому, может быть, в городе почти нет богатых частных домов.

Считать чужие деньги — занятие хоть и приятное, но часто ложное, потому что сами по себе цифры мало что значат. Те 50 млрд золотых рублей, что извлекает каждый год на поверхность «Южуралзолото», не лежат под землей кучкой. Лежат они в виде руды, где на тонну пустой породы раньше приходилось 11–13 граммов золота (источник данных), а сейчас порядка 0,4–2 грамма на тонну. То есть для изготовления килограммового слитка нужно перемолотить породу из десятков карьерных самосвалов и пропустить всю эту золотоносную пудру через каскад технологических операций. Специалисты говорят, что Константин Струков первым на Урале применил кучное выщелачивание и стал получать золото из пород, раньше считавшихся непригодными.

Золото добывают закрытым способом в глубинных шахтах под самим Пластом и нескольких впечатляющих карьерах в его окрестностях, а затем везут на золотоизвлекательные фабрики, две из которых, самые старые, находятся в Пласте. Может быть, показная неброскость Пласта связана с историей этих мест и обстоятельствами, при которых взошла звезда Константина Струкова?

Золотая лихорадка в этих краях началась в середине XIX века, хотя само по себе месторождение открыли за полвека до этого. Старатели намывали россыпное золото, чему посвящен один из памятников Пласта. Вскоре стали добывать и руду, извлекая из нее золото с помощью процесса, называемого хлоринацией. Но прежде чем «провеивать» породу через пары хлора, ее нужно было дробить, и один из самых интересных артефактов в окрестностях Пласта — это как раз «золотая мельница»: идеальный круг на поверхности скалы. Якобы это след от механизма для дробления породы, причем иные исследователи относят его к XIX веку, а другие считают, что появился он здесь во времена скифов и сарматов этак 2500 лет назад или раньше.

В первые годы «золотого века» никакого Пласта еще не было, и главным выгодополучателем стало казацкое и купеческое село Кочкарь, которое так прославилось в те годы, что удостоилось упоминания в книгах Бажова и Мамина-Сибиряка. Оно и сейчас производит впечатление: тут есть и колоритные деды, и руины каменных особняков, и великолепная церковь, которую видно с окружной дороги так же хорошо, как пластовские копры.

За первые 70 лет, ещё до революции, в окрестностях Кочкаря и будущего Пласта добыли порядка 60 тонн золота: сейчас, конечно, темпы на порядок выше, и такое количество «Южуралзолото» дает за 4–5 лет (с нескольких месторождений).

Пласт возник из поселков, стоящих над шахтами, где в 1912 году предприимчивым французом Антуаном Баласом была запущена обогатительная фабрика, названная в его честь Антоновской, а при советской власти переименованная в фабрику имени Артема (шахта «Южная»). Местность для города разметили стволы шахт, некоторые из которых сейчас закрыты, другие после упадка 90-х снова работают. В наши дни спуск в недра происходит почти из центра города с двух рубежей: шахты «Центральная» и шахты «Восточная». В общем сюда изначально ехали пластаться, а не прохлаждаться.

Советское время было для местных золотодобывающих предприятий благополучным, и зарплаты у шахтеров зачастую превышали возможности советской торговли обеспечить эти «золотые рубли» товаром. При этом Пласт всю свою жизнь демонстрировал удивительную стабильность, например, получив в 1940 году статус города и достигнув пика населения (25 тысяч человек), он надолго замер на этой отметке. К 90-м число жителей предсказуемо поползло вниз, но потом снова зафиксировалось на отметке в 17 тысяч человек, продержавшись до наших дней.

В середине 90-х золотодобывающее предприятие оказалось на грани банкротства. Журналист и уроженец Пласта Влад Писанов вспоминает те годы:

— Да, всё шло к тому, что Пласт превратится в город-призрак. Я делал интервью для газеты «Труд» с последним гендиректором «Южуралзолота» Юрием Носыревым, оно называлось: «Золото моем — голосом воем». Он говорил, что в те годы стоимость грамма золота была как у метра брезентового рукава, таков получился диспаритет цен. Добыча стала нерентабельной, сам Носырев уехал в Москву, кто-то там пытался директорствовать, но основные кадры разбежались — кто в Бодайбо, кто в Воркуту. Город стоял пустой: бабы да дети.

И тут в 1997 году на сцене появляется человек, с которым современный Пласт ассоциируется в первую очередь, — Константин Струков.

Перед поездкой я слышал о Константине Струкове разные отзывы, включая мнения других бизнесменов, и были они скорее положительными. Утверждали даже, что он живет в Пласте и ездит по нему на демократичной «Ниве», но, как оказалось, это цитата из журнала Forbes, в рейтинг которого Струков входит с 2017-го с состоянием $2,8 млрд. Что до пластовчан, то на вопрос, появляется ли тут Струков, они активно кивают, но потом выясняется, что происходит это во время праздников или предвыборного чеса, а насчет его проживания здесь и той самой белой «Нивы» — лишь пожимают плечами.

— А чёрть-ё знает, где он живет! — с раздражением восклицает бывший водитель завода, рубящий дрова на фоне огромных отвалов. — Мож, он в Москве живет или в Челябинске, мне почем знать?

В целом о Струкове здесь почему-то говорят не слишком охотно. Хотя есть и те, кто благодарит его за помощь, например, бывшая повар школьной столовой Валентина Николаевна.

Пласт для Константина Струкова — город не родной. Он родился в селе Оренбургской области, учился в Магнитогорске, в 1980 году надолго уехал в Казахстан и профессию горняка прошел снизу вверх — от мастера до начальника шахты. В 1997–2003 годах со своей артелью он получил контроль, а потом стал владельцем пластовской золотоизвлекательной фабрики и приданных ей месторождений. Константин Струков не слишком публичен, и большая часть информации о нем появляется через формальные интервью и глянцевые фильтры «партнерских материалов», посвященных важности золотодобычи для России и высоким стандартам работы «Южуралзолота».

— Он был руководителем тумановского типа, рабочие за него в огонь и воду шли, он с ними из одного котелка хлебал и в одной палатке спал, — говорит Влад Писанов. — Шахта «Восточная» — первое место, которое он поднял со своей артелью: до него она была бросовым активом. Ствол был завален, по верху коровы ходили, он это всё разгреб и начал добывать золото.

Дом, в котором останавливается Константин Струков во время поездок в Пласт, также находится недалеко от шахты.

Репутация Константина Струкова как знающего и прагматичного дельца по большому счету подтверждается из других источников: его характеризуют как человека, следящего за наукой и вкладывающего деньги в перспективу. Свидетельством этого является быстрый рост компании, которая изначально, в 1997 году, включала два завода в Пласте (золотоизвлекательная фабрика и фабрика законченного цикла имени Артема), Кочкарское месторождение и Светлинский карьер под Пластом. К ним постепенно добавились Березняковский карьер, месторождения Южный и Западный Курасан, Алтын-Таш, Наилы, Осейка. Старые заводы были модернизированы и добавились новые предприятия, например, Березняковский ГОК.

15 лет назад компания вышла за пределы Южного Урала, получив контроль над рудниками в Красноярском и Забайкальском краях (прииск Дражный, Дарасунский рудник, «Соврудник»), а из последних приобретений — доля в компании Petropavlovsk, сопряженная с рядом конфликтов корпоративного толка. По разведанным запасам «Южуралзолото» является первой в России.

В начале нулевых Константин Струков также возглавлял «Челябинскую угольную компанию», которая контролировала угольные шахты под Копейском, в начале нулевых постепенно ликвидированные. И у челябинцев Струков часто ассоциируется с человеком, который не сумел справиться с проблемой Коркинского разреза, одно время изрядно дымившего, хотя мнения о том, есть ли тут вина именно Струкова, расходятся.

— Угольное направление ему предложил тогдашний губернатор Челябинской области Петр Сумин, и Струков не мог отказать, но, с другой стороны, ему это было интересно: ему нравилось находиться в рабочей среде, нравились трудовые подвиги, — говорит Влад Писанов. — Когда они добыли 500-тысячную тонну угля, там такой праздник был: шахтеру машину подарили. И, наверное, если бы Сумин остался, Струков так бы и добывал уголь потихоньку, но потом пришли другие интересанты, и карьер у него, попросту говоря, отжали, а он не стал бодаться. А что до смога — Коркинский разрез дымил всегда, просто в то время было выгодно выпятить эту проблему, чтобы найти крайнего в плохой экологии Челябинска.

Но вернемся к главному вопросу: почему город, где работает и временами живет один из богатейших людей России, выглядит не как родной сын, а как пасынок?

— Тут дело вот в чем: у Пласта со Струковым всё равно что-то не срослось, — рассуждает Влад Писанов. — Поначалу, кстати, у него были жуткие сшибки с главой Пласта Александром Неклюдовым, они друг друга ненавидели. Но потом то ли Сумин с ними поговорил, то ли что, они понял друг друга, сошлись и стали работать рука об руку.

В Пласте появился свой ФОК и бассейн «Аквамарин», были восстановлены и отремонтированы многие дома. Но при этом отношения Пласта и «Южуралзолота» оставались прохладными: в каком-то смысле каждый шел своей дорогой, пересекаясь только по необходимости.

— Например, Струков стал привозить специалистов из Казахстана, Таджикистана, других республик, и костяк работников «Южуралзолота» — это по большому счету «вахтовики», поэтому и деньги не всегда оседают здесь, — добавляет Влад Писанов. — Да, местные видят Струкова по праздникам, но на работу, как мне кажется, он берет их неохотно. Логика простая: уволишь гостя из условного Таджикистана, он поплачет и уедет домой. А местный пойдет бузить в прокуратуру, поэтому работа с пластовчанами создает определенный «флер», который Струкову не нужен.

И нынешний Пласт — это в каком-то смысле эманация личности самого Струкова. Его описывают как человека непритязательного, скромного в быту, трудолюбивого и прагматичного, но при этом — не желающего выходить за рамки комфортной для него роли «простого старателя» (так его окрестил журнал Forbes).

— И сам Струков, и Неклюдов — это люди, выросшие в селе, воспитанные в рабочей среде, им, по большому счету, неоткуда было набраться идей. Они вот жилой фонд привели в нормальное состояние, и хорошо, — подытоживает Влад Писанов.

Прагматичность Константина Струкова проявляется и в другом аспекте: в экологии. Любое добывающее предприятие всегда находится под подозрением, но именно Пласт, например, на моей памяти в эпицентры экологических скандалов не попадал. Струкова обвиняли в упомянутом задымлении Коркинского разреза, была история с загрязнением воды в реке Курасан, а из свежего — подозрения в отравлении цианидами реки в Хакасии. Но именно Пласт, где расположены и шахты, и фабрики, и хвостохранилища, в экологической бузе замечен не был. Притом что хвостохранилища год от года расширяются, и сейчас их размер в десять раз превосходит площадь городского парка в Пласте (а он, кстати, немаленький).

Но люди привыкли к наличию здесь комбината с его пустырями и отвалами. А потом, самая эпичная его часть, хвостохранилище, находится в тупике и для посещений закрыта, поэтому не мозолит глаз. А что именно содержится в пыли, которую щедро сдувает с отвалов, по запаху не определишь и не скажешь (он напоминает запах окрестностей Карабаша).

Но предъявить Константину Струкову претензии не получается, потому что в Пласт он всё же вкладывается и потому что он изначально бизнесмен, а не филантроп. В истории Пласта напрягает скорее ее типичность, потому что сырьевые города, прокачивающие через себя миллиарды тонн и рублей, слишком часто выглядят как бедные родственники, которых при любых недовольствах тут же упрекают в нескромности: мол, скажите спасибо и за это. В таких местах не работает формула «предприятие для людей». Предприятие здесь — для государства, для собственников, для потребителя, а что до людей — они еще один из ресурсов, который нужно поддерживать в богоугодном состоянии, но и только. И может быть, наше поколение проклянут не только за разорение недр (тут следует сказать спасибо потребительской экономике как таковой), а за то, что мы никак не можем создать новые рубежи, которые дадут толчок этим местам в будущем, когда недра опустошатся, и городам достанутся лишь пыльные помойки.

Вы скажете, что всё это утопия — добренький олигарх, который почему-то возлюбил место, которое его озолотило. Но примеры есть: скажем, Сатка, у которой есть свои фишки. Ну а для контраста вспомним город из Свердловской области, Верхнюю Пышму, родину владельца УГМК Андрея Козицына, который он превращает в ролевую модель. Мы не настаиваем на верности этой аналогии: можно спорить о размерах состояния Козицына (он вдвое богаче Струкова), о сопутствующих экологических проблемах и разной генетике городов — Пласта и Верхней Пышмы. Но всё же взгляните на подборку фотографий ниже. Раз уж развитие городов часто упирается в отсутствие фантазии их «отцов» (и Челябинск тут не исключение), то наглядный пример — хороший стимулятор воображения.

А вот другие серии наших «Репортажей из глубинки»: обычно мы начинаем с субъективных впечатлений от места, а потом разбираемся, насколько они оправданы. Например, превзошел ожидания Троицк, противоречивым оказался Копейск, а горнозаводская зона невероятно красива, но и столь же депрессивна.