«Зимой одну картошку грызть будем»: как живёт уральский посёлок, в котором олигарх закрывает последний завод

В тупике Уральских гор, где расположен посёлок Магнитка, красота невероятная. Здесь проходит граница национального парка «Таганай», и горные гряды поднимаются из тумана, словно земля напрягла мускулы.

В такую глушь не поедешь просто так, без повода. И поселение здесь возникло 90 лет назад не просто так, а благодаря залежам титана и ванадия. И в последние годы Магнитка существовала благодаря обогатительной фабрике «Метагломерат», на которой трудились почти все, кто нуждался в работе. Однако владелец фабрики, ЧЭМК, решил остановить предприятие и разогнать всех рабочих. Теперь они смотрят на окружившие их горы с нескрываемой тревогой — деваться-то некуда.

— Сейчас фабрику закроют, будем всю зиму картошку да капусту грызть, — говорит Борис Бубырь, бывший глава Магнитки. — Закроется фабрика — ничего тут не будет. Это же основной источник бюджета. Освещения не будет, дорог не будет. Не на чё будет ремонтировать.

На фабрике трудится супруга Бориса Ивановича. «Танюха бы тебе такое рассказала, о-о!» — приговаривает он, сетуя, что именно сегодня она работает. Смены здесь по 12 часов: сначала в день, потом в ночь, потом — двое суток перерыва. С учётом физической тяжести работ график изнурительный, но здесь привыкли.

С фабрикой в Магнитке связана почти каждая семья. Я захожу в случайный двор, чтобы сделать снимок, где меня берёт в оборот Нина Яковлевна:

— Двое сыновей у меня там, — жалуется она. — А эти буржуи говорят: завод закроем, пусть на вахту едут. А что значит на вахту? Тут и раньше на вахту ездили, а сколько семей из-за этого разрушено, сколько детей без отцов?

Это не первый экзистенциальный кризис Магнитки. Месторождение титаномагнетитовых руд открыли здесь в начале XIX века, но до 30-х годов следующего века им не занимались. Но в годы сталинской индустриализации титановые и ванадиевые сплавы стали востребованны, и Магнитка разрослась до посёлка городского типа с 16 тысячами жителей (сейчас — четверть этого числа). Титановую руду добывали закрытым способом и с 50-х годов обогащали здесь же. Попутно работали с бурым железняком, который постепенно вытеснил из «меню» титан и ванадий.

В 70-х шахты закрыли и с тех пор работали в основном с привозным сырьём. Предприятие превратилось в Златоустовскую аглофабрику, где из хромовых и марганцевых руд получали агломерат — это сырьё, из которого в процессе спекания удаляются вредные примеси. Сейчас аглофабрика не работает, и главная функция предприятия — обогащение руд: их здесь дробят в мелкую пудру и отделяют пустую породу от богатых хромом частиц.

Олег Пургин, рабочий дробильного цеха, встречает нас на крыльце: утром он вернулся с ночной смены, отоспался и к полудню готов общаться о наболевшем.

— Разговоры начались ещё летом, а в конце августа с ЧЭМК приехали две женщины, как я понял, из отдела кадров, и говорят, мол, поставок руды из Казахстана нет, поэтому фабрику будут закрывать, — вспоминает он. — Всем предложили увольняться. На что жить теперь — непонятно.

А Куса и её машзавод? Ехать недалеко, километров двадцать.

— Завод полумёртвый, раздроблен на куски! — отмахивает Борис Бубырь. — Наоборот, из самой Кусы к нам на предприятие ездят.

Я интересуюсь зарплатой на заводе. Олег скрывается в доме и через минуту возвращается с чеком, на котором пропечатаны суммы:

— Вот глядите: начислено якобы 35 тысяч рублей за март, вроде неплохо. А на руки я получил, глядите, 13 523 рубля.

— Не понял, в чём подвох?

— Ну был ещё аванс 5800 рублей, в сумме примерно 19 тысяч рублей — это и есть моя зарплата, — объясняет Олег. — Но они зачем-то добавляют в расчётку предыдущую зарплату, то есть в марте приплюсовывают выплату за февраль. А потом, перед расчётом, вычитают её снова.

— Прибавляют и вычитают? Зачем?

Олег пожимает плечами. Этим вопросом задаются многие рабочие, но вместо ответа две гипотезы: или «буржуи» создают иллюзию больших зарплат, или увеличивают налоговую базу, чтобы ободрать работяг до нитки. Подозреваю, что причина может быть в некой казуистике, но коммуникация бухгалтерии с персоналом выстроена неважно.

По словам Олега, рабочих уговаривают уйти по своей воле, намекая, что весной предприятие может заработать снова.

— А у меня вот доплата за непрерывный стаж 3000 рублей, — показывает он. — Ладно, в городе это, наверное, не бог весть какая сумма, а здесь очень чувствительно. Вот я сейчас уволюсь и всё — пропал мой стаж...

Олег начал работать на заводе ещё после армии, но в 90-е, когда всё сыпалось, ушёл: ездил на заработки в Башкирию. В 2004 году, когда предприятие взял под контроль ЧЭМК, он вернулся, то есть трудится уже 16 лет. Что делать, если завод всё же закроют?

— Не знаю, что делать, на урожаях здесь не проживёшь, — говорит он, показывая мелкую ранетку, похожую на вишню. — Да и времени не было заниматься.

Выясняется и ещё одна проблема: полноценное фермерство осложняет близость к национальному парку «Таганай». Грибы и ягоды собирать ещё разрешают, но выпас скота или рубка леса под запретом.

Когда разгорелся конфликт, ЧЭМК предложил рабочим «Метагломерата» альтернативы — вахтовую работу на других предприятиях холдинга «Урало-Сибирская металлургическая компания», включая и комбинат в Челябинске. Олег настроен скептически:

— Тут же семья, хозяйство, как уехать? Да и условия там...

— Они на тот же ЧЭМК берут по срочным контрактам, понимаешь? — добавляет Борис Бубырь. — Утихнет всё, и через полгода не продлят контракт, что тогда?

— Говорят, мол, предприятие переходит на сезонную работу, а что это значит? — задаётся вопросом Олег. — Я уволюсь, а где гарантия, что весной меня возьмут? Нет таких гарантий.

Накануне в Магнитке прошло выездное совещание местных вожаков с представителями ЧЭМК, по итогам которого решений не приняли, но договорились, как водится, создать рабочую группу и составить дорожную карту. В дорожные карты рабочие не верят: ну разве что в те, которыми можно перекинуться в «дурачка» по пути на вахту.

Что касается вахты, то помимо работы на Челябинском электрометаллургическом заводе людям предложили два варианта.

Первый — это экстрим на грани романтики: посёлок Харп на Полярном Урале. Помимо хромового рудника здесь расположена колония особого режима «Полярная Сова», и полгода царит то полярный день, то полярная ночь. Доехать тоже проблематично. Сергей Девятков, который отработал в Харпе вахту при запуске нового цеха, вспоминает маршрут: Магнитка — Челябинск — Москва — Салехард — Лабытнанги — Харп. Вахтовки, самолёт, паром, опять вахтовки...

— Я летом был в Харпе, там снег кое-где лежал, а зимой вообще делать нечего: заметёт, и будешь сидеть без работы и без возможности вернуться, — говорит он. — Там зимой жизнь останавливается, дороги переметает, выйти невозможно: бывает, люди гибнут. А они ещё оплату, я слышал, хотят к выработке привязать. Так вот приедешь туда и посидишь за свой счёт. Летом там ещё туда-сюда, а зимой я не поеду.

Сам Сергей уволился с «Метагломерата» как раз сегодня. Зачем уволился?

— Так а чего ждать? Закроют всё равно.

В коллективе пошёл раскол, и часть сотрудников, как Сергей, рассматривает возможность вахтовой работы.

— Ну ты пойми, предприятие закроют, а потом и на вахте мест не останется, — добавляет Борис Бубырь. — Люди в отчаянии.

Сергей согласился ехать на вторую из предложенных локаций, в посёлок Сараны Пермского края, до которого от Магнитки — 550 километров. Дорога и еда за свой счёт, но жильё оплачивается. Месячная вахта включает 15 дневных и 15 ночных смен по 12 часов. Борис Бубырь хмурится и спрашивает:

— 15 суток в ночную — как ты это себе представляешь? Ты заснёшь там где-нибудь, а кругом оборудование, всё движется.

— Да я так уже работал, ничего, — возражает Сергей.

Он видит плюсы: доехать можно на машине со всем своим скарбом, а зарплата — 70 тысяч рублей в месяц против 30 тысяч, что он как мастер получал на «Метагломерате».

Поскольку вахтовая работа идёт по графику месяц через месяц, по факту Сергей будет получать примерно столько же — 35 тысяч в месяц, из которых нужно вычесть расходы на дорогу. Плюс нет никаких гарантий, что со временем от его услуг не откажутся совсем.

— Понимаешь, если бы им предложили вахтовую работу без увольнения, другое дело, — говорит Бубырь. — А так, получается, уволился, и никаких обязательств?

Я спрашиваю Сергея, почему он не выбрал ЧЭМК: всё же до Челябинска 200 километров, не 550.

— Ребята, кто поехал, недовольны: ставят «на лопату», зарплата минимальная, да ещё ваши челябинские рабочие недовольны, предъявляют нашим, мол, зачем сюда приехали премии у нас отнимать? — объясняет Сергей.

А почему свет клином сошёлся на казахских хромитах, если месторождения есть и в России: в тех же Харпе и Саранах?

— Из Пермского края всё в Серов идёт, там близко, — объясняет Сергей. — А с Харпа стараются забирать богатую руду и сразу в Челябинск. А бедной руды там — целые отвалы: вот бы её на наш завод...

— Почему тогда не наладят поставки?

— Так зима же, говорю. Скоро там всё встанет.

Судя по всему, с этим и связан переход на «сезонные методы работы», о которых представители ЧЭМК заявляют рабочим. По словам местных, некоторые уже не против: лелеют надежду отсидеться зимой на бирже труда, а весной...

— Да что будет весной, никто не знает, — говорит Борис Бубырь. — И завод разворуют за это время.

— Там же охрана, — хмыкает Сергей.

— Вот охрана и разворует. Там цветмета одного знаешь сколько?

Пока настроение в Магнитке тревожно-обречённое: между строк читается осознание, что завод закроют в любом случае. Сначала возьмут паузу на составление дорожной карты, за это время отчислят тех, кто посговорчивее, а потом, когда утихнет шумиха, додавят строптивых. Под угрозой — четыре сотни человек, а по факту — каждый житель посёлка, так или иначе связанный с производством.

— Тут много пенсионеров по стажу, но не по возрасту, — объясняет мне Бубырь лукавую математику. — Дорабатывает женщина до 50 лет, её на пенсию 8 тысяч рублей. А до полноценной пенсии — ещё 10 лет, и работать негде, и здоровья уже нет. Вот и живи.

Кстати, несколько лет назад жители Магнитки протестовали против местного цинкового производства, которое давало едкие выбросы, а рабочих мест обеспечивало мало. Вечное противоречие между необходимостью зарабатывать и жить в чистоте — в России это зачастую антонимы.

О том, как легко оставить здоровье на «Метагломерате», я узнаю от Елены Щербининой. На жизнь она не жалуется, наоборот, отвечает почти задорно. Но работа машиниста конвейера оказывается совсем не задорной:

— Ну вот идёт конвейер с рудой, — объясняет она. — На нём комки, иногда такие, что приходится мужчин звать. А если поменьше — то я сама. С конвейера это всё падает, надо лопатой поднимать и обратно закидывать.

Махать лопатой приходится все 12 часов: Елена вспоминает, как первое время, в 2013 году, приходила домой и падала замертво. В её обязанности также входит очистка магнита, который удерживает попадающийся в руде металлолом: болванки она выносит вёдрами. Не улучшает здоровье и сильная запылённость.

— Не знаю, что делать, — пожимает она плечами и смущённо смеётся. — Вахта? Нет, какая вахта. У меня сыну три года. А муж не может уехать из-за здоровья.

Зарплата Елены — тысяч 16 в месяц. У мужа, который работает там же, до 19 тысяч. Работу они потеряют оба, и плана Б пока нет. Есть только семья и огород, на котором Елена провела весь отпуск. А ещё — симпатичный поросёнок, но это, так сказать, на закуску.

ЧЭМК взял контроль над фабрикой в 2004 году, отбившись в судах от конкурентов из Екатеринбурга. При новом собственнике, говорят рабочие, было неплохо, хотя впечатления старожилов приукрашены памятью о мрачных 90-х. Челябинцы построили несколько новых цехов и по всем признакам бросать завод не планировали, по крайней мере, при прежнем владельце (после «развода» челябинских олигархов фабрика отошла от Александра Аристова к Юрию Антипову).

Форс-мажор с прекращением поставок из Казахстана — не вина собственника завода, о чём ЧЭМК постоянно напоминает и рабочим, и журналистам. Впрочем, это тем более не вина сотрудников, которых накануне зимы поставили перед фактом. Переходить на натуральное хозяйство в сентябре-октябре уже поздновато.

Не обсуждается и вопрос поставок с альтернативных месторождений. Фабрика работала с хромовой и марганцевой рудой, но, по словам заводчан, может быть перепрофилирована под другое сырьё. Люди готовы потерпеть временный спад, но что их действительно удручает — внезапность кризиса и нежелание работодателя брать на себя хоть какие-то обязательства (не путать с обещаниями в СМИ).

И вроде бы понятно, что монопоселения горнозаводской зоны давно ходят по грани. Недавний тур по двум Катавам и Юрюзани показал, что заброшенных домов там больше, чем перспектив. Промышленность здесь всегда живёт своей жизнью, рассматривая население лишь как придаток, рабочую силу, которая в какой-то момент становится ненужной. То, что люди — не станки, во внимание не принимается. Крутитесь как хотите. Изобретайте. Или терпите. Это Урал, детка.

А чего у этих мест не отнять — красоты. Но как здесь жить, мы, похоже, так и не придумали.

Недавно челябинские олигархи Юрий Антипов и Александр Аристов разделили бизнес: металлургическая часть ушла первому, пищевые производства — второму.

Копейск — пример города, который когда-то полностью зависел от шахт, но справился. Хорошее впечатление на нас произвёл Троицк.

Горнозаводский район подводит неустойчивый климат, а вот на юге области есть впечатляющие фермы.

Зато горнозаводская зона отлично подходит для ментального туризма.