Челябинские врачи прибыли на место ашинской аварии – самой крупной в истории российских железных дорог – ранним утром 4 июня 1989 года. О том, что они увидели с борта вертолета и через что прошли в первые двое суток спасения раненых и обожженных пассажиров двух поездов, попавших в эпицентр взрыва газового облака; а также о работе врачей челябинских клиник, куда было отправлено большее число пострадавших, мы говорили с известным челябинским врачом Николаем Такшеевым. В те дни он оказался, по сути, на передовой, как и многие его коллеги.
Ни одного листочка на березах
– Основная нагрузка по спасению людей в те дни легла на плечи врачей. Николай Николаевич, что вы увидели тем утром на месте аварии?
– Когда мы подлетали на вертолете к месту катастрофы, то в радиусе двух километров на березах не было ни одного листочка – все сожжено. Деревья взрывом были повалены, как будто Тунгусский метеорит прошел. Такова была сила взрыва. Стальные рельсы железной дороги в спираль скрутило, вагоны сплющило в гармошку. Куча перевернутых вагонов... И во всех окрестных деревнях были выбиты стекла в окнах домов. Будь здоров была взрывная волна.
– А люди? Ведь все случилось ночью!
– Да, трагедия произошла в ночь с 3 на 4 июня, а мы прилетели ранним утром 4 июня. К тому времени врачи Аши и других близлежащих городов – Юрюзани, Сатки, Катав-Ивановска, Трехгорного – уже занимались пострадавшими. Их размещали в больницах, школах и других учреждениях. Самый первый удар приняли на себя, конечно же, врачи центральной больницы Аши. Мы быстро включились в работу. Надо сказать, организация по спасению людей была на должном уровне, никакой паники и сутолоки не было. Каждый знал свой фронт работы и честно делал свое дело. Потому и потери среди уцелевших в катастрофе были незначительные. Мне как детскому реаниматологу предстояло осмотреть всех детей, оказать медицинскую помощь и подготовить к отправке в клиники Челябинска, Уфы, Екатеринбурга. Кстати, врачи из Башкирии и Екатеринбурга тоже прибыли на место аварии. Первые два дня, которые были самыми тяжелыми, они работали рядом с нами. Потом мы уже сами справлялись.
– Говорят, катастрофа произошла в труднодоступном месте...
– Только на вертолете можно было добраться до места аварии, кругом болото – не подъехать ни на чем. К моменту прибытия врачей солдатики из призванных на ликвидацию аварии воинских частей, служба гражданской обороны почти всех пострадавших вынесли из горящих, искореженных вагонов. Выносили из огня и укладывали прямо на насыпь возле рельсов. Перед этими парнями надо шляпу снять, не одну сотню людей спасли из пылающих вагонов, всех собрали и перевезли в больницы Аши и близлежащих сел.
Глаза боялись, а руки делали
– Сколько дней вы пробыли в Аше?
– Последнего пострадавшего – мальчишку пяти лет с ожогами обеих ног – я вывез из Юрюзани в ожоговый центр Челябинска 12 июня. Два первых дня нам даже присесть было некогда, только на третий день по два часа поспали. Но я тогда помоложе был, экая невидаль – двое суток не спать. Запросто. Для реаниматологов это привычная обстановка.
– Страшно было?
– Глаза боятся, руки делают. Врачи всегда должны быть готовы к такой ситуации. Я всю жизнь работаю в реанимационной службе, поэтому установка всегда соответствующая. Некогда было бояться, главной задачей было – не дать погибнуть пострадавшим, вывести их из ожогового шока. Как только мы понимали, что человек перенесет дорогу, отправляли его вертолетом в клиники. Некоторых пострадавших готовили по два-три дня, потому что состояние было пограничным, между жизнью и смертью, и мы боролись за жизнь. Я работал под руководством покойного ныне Валерия Павловича Очкало, он в то время заведовал реанимационной службой областной клинической больницы. Золотой души был человек. И задачи ставил всегда ясные.
– Куда отправляли пострадавших?
– Большая часть пострадавших вывозилась в челябинский ожоговый центр. Ситуация была фронтовая, центр моментально расширили за счет других отделений. Ожоги были сильнейшие – до 100% тела. Такие пострадавшие, к сожалению, не выжили. Хотя из шока мы их вывели и отправили вертолетом в Челябинск. Но спасти их было крайне сложно, невозможно. Более 600 человек были с ожогами крайней степени тяжести. И сразу было установлено, что из пассажиров двух поездов погибло 575 – такая зловещая цифра. Из пассажиров, проживавших в Челябинске и области, погибли 121 человек. И столько молодых – пострадала школа олимпийского резерва «Трактора». Дети! Резонанс, конечно, был мощный. Приехал на место аварии глава государства Михаил Сергеевич Горбачев, министр здравоохранения Евгений Иванович Чазов, профессор Леонид Михайлович Рошаль...
– Медикаментов, перевязочного материала, инструментов было недостаточно, Москва чем-то помогла?
– На другой день массовая помощь пошла ожоговому центру Челябинска. Очень хорошо Москва помогла одноразовыми шприцами. Помню, мои студенты-пятикурсники, которые вместе со мной прилетели в Ашу, говорили: как хорошо, не надо шприцы кипятить. Экономия времени. Да, время было непростое, мы только начали к европейскому уровню здравоохранения присматриваться – не было же у нас ни такой аппаратуры, какая есть сейчас, ни препаратов зарубежных, ни шприцев одноразовых...
– Что вы предпринимали, чтобы подготовить человека к перелету в другие больницы?
– Все. Вплоть до искусственной вентиляции легких. И капельную терапию проводили, и обезболивание... Я даже УФО (ультрафиолетовое облучение) делал. Был такой аппарат у нас. Это профилактика септических осложнений. Были больные, которых и день, и два мы не могли привести в нужное для транспортировки состояние. УФО крови проведешь, и дело идет на улучшение. Было и такое.
Никто не уходил в тень
– Какими же квалифицированными должны были быть врачи, чтобы вытаскивать пострадавших почти с того света, не имея под рукой современных технологий?!
– Это правда. И этим восхищались британские врачи, которые приехали в Челябинск, чтобы помогать. Известный пластический хирург из Британии Колин Рейнер, который вместе с челябинскими врачами был на приеме у губернатора, вспоминал, что был поражен, как наши врачи ставили диагноз и определяли тактику лечения безо всякой аппаратуры. Действительно, доктора от бога были, с огромным опытом работы и очень грамотные. Я видел, как работал медицинский персонал ожогового центра – низко поклониться им надо. Организация была великолепная, и никто не уходил в тень. Можно сказать, что в те дни, недели и месяцы челябинские врачи побывали на фронте, на передовой.
– Многие пострадавшие вспоминают добрым словом руководителя ожогового центра Романа Лифшица.
– Золотой врач был и золотой человек Роман Иосифович Лифшиц – один из ведущих медиков Челябинска, профессор, долгие годы возглавлял кафедру биохимии в Челябинском медицинском институте. И первым начал заниматься ожоговым направлением в медицине, проводя редкие по тем временам исследования. Он преуспел в этом деле.
– Как предчувствовал ашинскую катастрофу?
– Да! И это очень помогло, когда проводилось интенсивное лечение в ожоговом центре пострадавших в аварии. Он многое сделал для этого. Это был просто святой человек, считаю.
– В Челябинск вывозили самых тяжелых?
– Не только в Челябинск, в Уфу, в Екатеринбург, даже в Москву. Но основная масса пострадавших отправлялась в наш ожоговый центр, потому что он был ближе, и отделение было стремительно подготовлено для приема людей. Здорово нам помогла тогда санитарная авиация, эвакуировали больных на вертолетах. Мои студенты их сопровождали до клиник, а потом возвращались. Сам я все время оставался в Аше. Они потом рассказывали, что в Уфе вертолетную площадку сделали прямо на центральной площади города, потому что оттуда было быстрее развозить пострадавших по больницам. У нас в Челябинске ожоговый центр не так далеко от аэропорта, поэтому здесь вертолеты садились в аэропорту.
– Очевидцы вспоминают, что из отделений больниц Челябинска, где лежали пострадавшие, врачи тоже сутками не выходили.
– Конечно, когда ты вытаскиваешь тяжелого больного, боишься оставить его, а вдруг твоя помощь понадобится.
– И когда спасти не удавалось людей, даже плакали.
– Вполне понятно, душевный надлом. Не все в нашей работе гладко бывает. Конечно, без потерь не обошлось. Был детский хирург в нашей областной больнице Сережа Силкин, он и много лет спустя, как вспомнит ашинские дни, так слеза по щеке... Он много детей прооперировал прямо там, на месте. Чувствительный был доктор очень, нет его уже с нами.
Или быть, или не быть
– О вас тоже говорят, что вы, как мама, заботитесь о своих маленьких пациентах, которых спасаете.
– А как же иначе, хочется сделать так, чтобы больному легче стало. Еще в екатерининские времена лекарь Мудров говорил: «Улыбка выздоравливающего больного – высшая награда для врача». Так и есть. В этой профессии работать спустя рукава нельзя. Здесь: или быть, или не быть.
– Долго переживали ашинский стресс?
– Месяца три-четыре сны тяжелые снились. Тут выдержку большую надо иметь.
– Если бы в то время наши клиники имели то оборудование, которое есть сейчас, удалось бы спасти самых тяжелых пострадавших?
– Еще бы! А тогда мы выкручивались, как могли. У нас в отделении был старый примитивный аппарат времен войны РО-6, так я ухитрялся вентилировать на одном этом аппарате сразу двух больных с ожогами, проделав определенные манипуляции с этой древней техникой. Жизнь заставляет врача бороться до последнего. Мысль в этих случаях включается моментально, и врач становится порой инженером. Ведь большинство пострадавших были именно с ожогами, с переломами или ушибами – единицы! Пришлось покрутиться, зато всех вывели из шока.
– Прибывшие в Челябинск британские врачи привезли с собой аппаратуру?
– Привезли редкую по тем временам аппаратуру по пересадке кожи, на этой аппаратуре работали в ожоговом центре. Но самое замечательное – доктор Рейнер создал целую программу по пластической хирургии в Британии, и многие, пролечившись в наших больницах, поехали на пластические операции туда. Мы тогда отставали по пластической хирургии, были погрешности и в плане тонкости ведения некоторых случаев ожоговой болезни. Колин Рейнер большой молодец. Он приглашал на практику в Британию наших докторов, много сделал для нашей медицины. А главное – для пострадавших в аварии. Хороший мужик. И Маргарет Тэтчер его поддержала.
– Если говорить о сегодняшнем оснащении реанимационных служб, то мы сделали огромный скачок по сравнению с тем временем?
– И этот скачок в какой-то степени нам дала ашинская катастрофа, следует это признать. Потому что после нее мы начали получать и аппаратуру слежения, и дозаторы, и мониторы, и другое оборудование для реанимационной службы. Прогресс был налицо. К началу XXI века почти сравнялись с больницами развитых стран.
– Скажите, случись сегодня подобная катастрофа, врачи бы среагировали так же?
– Конечно! И народ бы так же среагировал, как это было в дни ашинской катастрофы. Лето, жара, и жители несли в больницы воду, соки, компоты, бульоны – больных надо было отпаивать. Такое было сочувствие! Особенно мне запомнился компот из знаменитой ашинской вишни – немерено его было. И больные пили его с удовольствием, ведь у обожженных была большая потеря воды, и глюкоза им была нужна, поэтому питьевой режим был очень важен – от трех до пяти литров в сутки выпивал каждый пострадавший. Так что народ у нас отзывчивый, равнодушных не было.
