«Здесь нас очень много»: 74.ru узнал, кто и как живёт в зоне отчуждения — в санитарной полосе ЧЭМК

Территория Челябинска занимает около 53 тысяч гектаров. Это сопоставимо с размерами европейского княжества Андорра и гораздо больше, чем Лихтенштейн, Монако или Ватикан. Многие из нас живут здесь с рождения и привыкли думать, что хорошо знаем свой город. Но так ли это на самом деле? На любом ли снимке вы узнаете Челябинск? И во всех ли районах бывали лично? Корреспонденты 74.ru помогут вам открыть город с новой стороны.

Улица Ферросплавная прочно ассоциируется с зоной отчуждения, хотя к проблеме радиации никакого отношения, конечно, не имеет. Переселять отсюда людей начали ещё в советское время, а закончили в начале 2000-х. Причиной тому стала близость жилых кварталов к Челябинскому электрометаллургическому комбинату: дома построены в санитарно-защитной зоне ЧЭМК, а значит, постоянное нахождение там могло быть опасно для здоровья. В итоге некогда жилые строения стали административными. В бывших квартирах, судя по данным из открытых источников, обосновались офисные работники и небольшие предприятия. Но на самом деле всё не так просто. И на улице Ферросплавной команду проекта «В ЧЕрте города» ждал сюрприз.

С первых минут становится понятно — к постапокалипсису Ферросплавная не имеет никакого отношения. Изучение мы начинаем с восточной части — правее улицы Героев Танкограда, и этот квартал встречает нас кипучей жизнью. Частные дома здесь оборудованы под автосервисы и производство стройматериалов. На первом этаже расселённого четырёхэтажного дома красуется надпись «Продукты», а чуть левее — за забором — размещается ещё одна автомастерская. По улице туда-сюда проезжают машины, ходят люди. Но стоит нам свернуть во двор, и мы видим то, чего на Ферросплавной точно быть не должно. Здание, которое по документам значится административным, выглядит на редкость обжитым. На балконах сушится постиранная одежда, а из открытых окон доносятся детские голоса.

Заходим в подъезд, стучим в одну из квартир. Дверь открывает миловидная женщина. Знакомимся. Светлана — многодетная мама, у неё шестеро детей. Трое уже взрослые, ещё трое — малыши. Родом они из Красноармейского района, но четвёртый год живут в расселённом доме на Ферросплавной.

— Ребёнку на операцию надо было, поэтому я здесь сняла жильё, — объясняет Светлана. — После операции сына определили в речевой интернат. В школу обыкновенную ему нельзя ходить, нужно в речевой интернат — в 11-й (на улице Героев Танкограда, 11. — Прим. ред.), поэтому мы тут. Я здесь буду жить, потому что мне ребёнок дороже. Пока я жива, мне нужно его вылечить, чтобы он был самостоятельным. Хотя все говорили — подай на группу инвалидности и тому подобное. Если ребёнка можно вылечить, зачем группа инвалидности ребёнку? А дальше куда он пойдёт работать? Никуда.

Выясняется, что с мужем Светлана в разводе, семье он не помогает. В родном посёлке остался дом, но у младшего сына задержка речевого развития, ему постоянно нужна помощь логопедов и дефектологов. Учёба в специализированном интернате уже позволила ребёнку заговорить, хотя прогнозы врачей первоначально были безрадостными.

— А вы знаете, что это санитарно-защитная зона? — уточняю я, и это вызывает у Светланы возмущение.

— А вы знаете, что в городе, чтобы снять в квартиру, чтобы пойти в поликлинику или ещё куда-то, договор найма не выдают хозяева квартиры? — горячо говорит женщина. — А здесь договор найма есть. С этим договором я могу спокойно пойти бесплатно в поликлинику, бесплатно сдать анализы. Из-за того, что у меня есть договор найма, меня положили в больницу скорой помощи, в течение месяца мне там сделали операцию. И сделали бесплатно. А с области чтобы мне приехать сюда, сдавать анализы и тому подобное, надо большие деньги. А у меня трое детей, алименты я не получаю. Я одна их воспитываю. Мне помогает старший сын. Он из-за этого со мной живёт, чтобы мне проплачивать эту квартиру. А так, пойти снять квартиру [в другом месте] сложно… Считают, если многодетная семья живёт, то всё — будет бардак или ещё что-то. Вот сами представьте.

Попытки найти квартиру в обычном районе всё-таки были, уточняет Светлана, поняв, что мы не хотим её обидеть. Сначала жильё семья снимала на улице Либединского, но хозяин там оказался непорядочным: договаривались с ним на плату в 10 тысяч рублей, но на второй месяц сумма выросла до 12 тысяч. Работать полный день Светлана не может — нужно заниматься детьми, поэтому высокая цена семью не устроила. А здесь, на Ферроплавной, очень лояльным оказался собственник. Его женщина называет «хозяином дома» или Николаем Николаевичем.

— Хозяину этому, если мне надо на лекарства или ещё что-то какие-то деньги дополнительно, я могу сказать: «У меня нет денег», а он может сказать: «Ладно, в следующем месяце можешь постепенно отдать», — объясняет женщина. — Если ты здесь делаешь ремонт, хозяин у тебя с квартплаты высчитывает. Ты потратился — на эти деньги [платёж уменьшился]. Раньше я двухкомнатную квартиру снимала. Сын начал жить с девушкой, мы сняли трёхкомнатную квартиру. И получается, ты купил краску, побелку, чек отдал — он у тебя всё это высчитал. Он добрый и хороший человек.

Хозяин дома, по словам Светланы, регулярно ей помогает: привозит одежду или другие вещи, свёл её с юристами, когда семья решила судиться.

— Меня риелторы обманули с материнским капиталом, с домом, со всем, — вспоминает Светлана. — Мне помогли с юристом составить заявление правильно, я выиграла, и 320 тысяч мне вернут. Пять лет я с ними судилась.

В расселённом доме семья живёт не одна. В их подъезде заняты многие квартиры, и у каждого, рассказывает Светлана, своя беда.

— Здесь нас очень много живёт. Вот здесь, — кивает она на соседнюю квартиру, — живут две женщины — они на инвалидности. У них дом сгорел, им негде жить. Они снимают уже седьмой год. Тут же, на площадке, живут ещё две женщины. Они тоже с области, но в деревне же нет работы. Подо мной мама с детьми живёт. Нас тут очень много живёт! Со мной также девочка живёт из детского дома с ребёнком. Она всё никак не может квартиру получить. Ребёнок маленький. Ни прописку, ничего сделать не может, поэтому и работу тяжело найти.

Стучим в квартиру рядом, но там в ответ тишина. Тогда Светлана зовёт соседок по имени и с улыбкой объясняет нам:

— Чужим они не открывают.

Через пару минут раздаётся скрежет замка, и дверь распахивается. Стоящей на пороге молодой женщине Светлана предлагает пообщаться с нами и уточняет:

— Аня, не переживай, вопросы несложные, и Николаю Николаевичу это не во вред.

Вопросы у нас действительно несложные: как так вышло, что ещё одна семья оказалась в расселённом доме на Ферросплавной?

— Мы тут уже шесть лет живём, — объясняет Анна Калинина. — Наш дом сгорел. На маневренное жильё не хватило одной бумажки. Потому что своими силами тушили, помогали соседи. Прописки есть у обеих, а жить негде. Знакомые посоветовали сюда — то, что можно и договориться. У меня тут муж работал на цементе, сюда поближе и переехали. У меня мама просто на очереди стоит, а тут снимаем.

— Я на Горького, 8 стою — в райисполкоме на ЧТЗ, — добавляет появившаяся в коридоре мама Анны — Нина Александровна Ваулина. — Четыре тысячи какая-то я [в очереди]. 500 квартир дают в год. Ещё лет 20 будем снимать, — грустно смеётся теть Нина. — Пенсию всю отдаём. И я на инвалидности, и дочь. В этом месяце хоть добавили две тысячи, а ей вообще 600 рублей.

О том, что дом находится в санитарно-защитной зоне, женщины прекрасно знают.

— А куда деваться? С хозяином хоть договориться можно. Нет, например, сейчас денег — попозже отдадим. Договориться с ним можно так. Помогает в этой ситуации, — говорит Анна.

— У нас ещё кот с кошкой. Не все возьмут, — добавляет Нина Александровна.

Полуторка в расселённом доме обходится им в 8 700 рублей, трёхкомнатное жильё здесь же стоит уже 10 500 рублей.

— Мы сначала на третьем этаже жили, теперь вот сюда [на четвёртый этаж] переехали — с мамкой вдвоём живём да с двумя кошками. Всё без ремонта. Ни обоев, ничего. Знакомый сейчас помогает. Сейчас туалет сделали. Кафель, всё это. Сейчас обои хотим маломальские наклеить, — рассказывает Анна.

— Муж мой покойный — хоккеист, его убили, — заявляет вдруг тётя Нина. — Давно, 10 лет уже. Вот и мучимся.

— А я думала, жёны хоккеистов в Майами живут, — шучу я.

— Ну конечно, — хохочет тётя Нина. — Мы что, в сказку попали? Только по телевизору могут такое показывать.

— В элитных домах живут, да, — подхватывает Анна. — А у нас железная койка и диван.

— Зато у нас всё чистенько, всё убрано, — поправляет её тётя Нина.

С соседями женщины живут дружно. Когда нужно, приходят друг другу на помощь.

— Тут хорошо у нас в этом плане, — рассказывает Анна.

— Кому что надо — пожалуйста. Я почти весь подъезд кормлю, — добавляет Нина Александровна.

— Если есть покушать — на тебе полбулки. Делимся постоянно. У них есть — они нам дают. У нас есть — мы даём, — продолжает Анна.

Объясняют нам женщины и то, как найти хозяина дома. Возле первого подъезда, говорят, обычно припаркованы его неприметные «жигули». Тогда застать Николая Николаевича можно либо на третьем этаже, либо в автомастерской — ею владеет его сын. «Жигули» действительно оказываются на месте, а сам Николай Николаевич выходит нам навстречу из машины. И смущается, услышав, что жильцы зовут его хозяином дома.

— Вот те на, — улыбается Николай Николаевич. — Я не хозяин дома, я руководитель организации — Союза чернобыльцев, а дом принадлежит этой организации. В своё время Вячеслав Михайлович [Тарасов] нам выделил его для поддержки.

Николай Слугачёв был в Чернобыле в 1986 году, участвовал в ликвидации последствий аварии на АЭС, стал кавалером ордена Мужества. А с 1990-х годов возглавил Челябинскую областную организацию ликвидаторов. Раньше она была частью всероссийской структуры, а теперь зарегистрирована как самостоятельная общественная организация. И офис находится в том самом здании на Ферросплавной.

— Дом расселён был в 1980–1990-х годах. Последних жильцов по суду расселяли, уже Аристов был хозяин ЧЭМК. Они хотели уезжать, но некуда было, — вспоминает Николай Слугачёв. — Дело в том, что ещё в советское время была программа расселения этих территорий как зоны, неблагоприятной для проживания. И по этой программе были выделены деньги Советом министров. ЧЭМК получил эти деньги и, грубо говоря, начал расселять. Но до конца не закончил, начались приватизационные процессы. Хозяин поменялся, Аристов стал. А он не хотел этого делать. Поэтому при мне уже были судебные процессы, когда Аристова просто обязали оставшихся жителей расселить, выделить жильё.

После расселения дом отдали организации чернобыльцев, но заехать сюда организация смогла не сразу.

— 20 лет мы боролись за этот дом с жуликами. Председатель, который был до меня, с ними заключил хитрый договор аренды, и они тут находились, — объясняет Николай Слугачёв. — А потом я стал председателем: собственность есть, а фактически нет. Поэтому судились 20 лет. В конце концов по суду победили, забрали. Правда, забрали в разбомбленном виде, без окон, без дверей. Мы восстанавливали. Если посмотрите, тут и окна разные, и двери тоже.

Восстанавливают здание до сих пор за счёт арендной платы. Один подъезд восстановили под жилые квартиры, другой — под офисы, а средний пока стоит почти нетронутым.

— Средний подъезд мы восстанавливаем по мере поступления средства. Нас же никто не финансирует. Получаем с жителей — и эти деньги тратим на восстановление. Процесс идёт потихоньку, потому что помощи неоткуда [ждать]. Я председатель с 1991 года, и ни разу не было так, чтобы кто-то что-то предложил. То, чего добьёшься, то и будет, а нет — так нет. Сейчас вообще тяжело арендаторов найти. Раньше у нас первый подъезд был заселён полностью почти. И в основном нарасхват были маленькие квартиры. Сейчас в трёхкомнатных семейные живут, а меленькие пустуют, — пожимает плечами ликвидатор. — У нас тут и переселенцы были с Украины. Когда всё началось, люди в чём мать родила приехали, причём семьями. Помогали им, а куда деваться?

Идут вырученные деньги и на помощь пострадавшим от радиации: работают и с ликвидаторами аварии в Чернобыле, и с теми, кто пострадал от аварии на химкомбинате «Маяк», кто участвовал в испытаниях на ядерном полигоне в Семипалатинске.

— Была программа раньше государственная по поддержке чернобыльцев и лиц, подвергшихся воздействию радиации. Сейчас этой программы нет. Мы к депутату Литовченко обращались, но, к сожалению, он отнёсся чисто формально, — говорит Николай Слугачёв. — Запросы разослал в министерства и ведомства, а результата нет. У меня ответы эти есть, что совместная российско-белорусская программа вместо специальной разрабатывается. Но всё сводится к предоставлению домов отдыха на территории Белоруссии. Грубо говоря, чернобыльцам полагается каждый год отдыхать. Но от того, что полагается, до того, что есть, дистанция огромных размеров. Мы уже задавали вопросы новому исполняющему обязанности губернатора — все отмахиваются. Пётр Сумин ещё как-то относился нормально, а после Сумина все губернаторы просто отбиваются от нас. Если сравнивать нашу область и Свердловскую, то там отношение намного лучше.

То, что офис организации находится в санитарно-защитной зоне, Николая Слугачёва не смущает.

— Воздух нормальный, но в субботу-воскресенье ЧЭМК якобы чистят фильтры, — рассказывает он. — На самом деле они сбрасывают. Я вот в армии служил, знаю, как пахнет фосген. Вот он, тот самый, любимый, его и сбрасывают.

— А что это за вещество такое? — спрашиваем.

— Фосген? Отравляющее боевое вещество, — объясняет Николай Слугачёв. — Конечно, оно тут не в чистом виде, но какая-то примесь есть, потому что пахнет именно как боевое отравляющее. Видимо, какая-то есть доля.

Кстати, дом, принадлежащий организации «Союз Чернобыль», — не единственный, где живут люди. Соседнее здание тоже в 1980-х было расселено, а сейчас используется как общежитие. А ещё на Ферросплавной находится гостиница, прославившаяся благодаря визиту Лены Летучей. Запись того выпуска программы «Ревизорро» можно найти в интернете, и в описании говорится: «За 500 рублей в сутки в этой гостинице вам предложат отвратительный пыльный номер с грязными окнами, дырявое постельное бельё и хамское отношение персонала». А вот нас здесь встречают достаточно радушно, хоть и настороженно.

— Здесь было, скорее всего, общежитие. Выселили, ремонт сделали — и теперь это гостиница экономкласса, — рассказывает нам администратор.

— Так у вас и люкс на сайте указан, — напоминаю я.

— Один, — смеётся администратор. — Сейчас больше заезд бригад рабочих, которые командировочные. Номер стоит по 550 рублей в сутки.

— А люкс? — уточняю.

— 3 300, — говорит сотрудница гостиницы.

На сайте заведения указано, что здесь работает акция «Романтический вечер». Снять люкс на пару часов можно всего за полторы тысячи, а в подарок получить шампанское и фрукты. Правда, администратор заявляет — романтические вечера в гостинице отменили.

— Это давние программы, ещё 2012 года, просто никто информацию не менял. Сейчас этого нет, — объясняет сотрудница.

Видимо, романтика в промзоне особым спросом не пользовалась.

Кстати, расселили в восточной части Ферросплавной не только многоквартирные дома. В частном секторе теперь тоже не живут люди. А один из домов арендует приют диких животных и птиц, организованный Кареном Даллакяном и фондом «Спаси меня».

— Это безвозмездная аренда, федеральное имущество. Здесь раньше была лаборатория токсикологии и виварий, — объясняет нам зоозащитник.

— Очень много было грязи, потому что больше 10 лет всё это было законсервировано. Два года шли переговоры, согласования в Москве. И потом пришлось всё — начиная от окон и дверей — делать. Помещение было запущенное, здание старое. 1958 года, — вспоминает Карен Даллакян. — Здесь у нас в приюте была женщина, которая выросла в одном из этих домов. Она здесь родилась. В слезах проходила, показывала: всё это было наше. То есть раньше здесь люди жили, а потом было передано лаборатории токсикологии.

Шумно на Ферросплавной бывает только днём, рассказывает зоозащитник. В остальном проблем с соседями нет: с одной стороны от приюта делают ритуальные товары, с другой — коптят рыбу.

— Тут спокойно, как будто ты не в городе. Остаёмся когда ночевать летом, сидим — и только иногда эту тишину нарушают сирены машин — полиция или гаишники, — улыбается зоозащитник. — И самолёты над нами летают в ЧВВАКУШ. У них тут, похоже, линия посадки. Каждые 15 минут летят. Сначала я переживал, что животные будут бояться, но ноль реакции.

Близость ЧЭМК тоже хлопот не доставляет.

— Это санитарная выселенная зона. Здесь больше пыли от ЖБИ, от заводов, чем от ЧЭМК, потому что роза ветров как-то по-другому идёт. Есть щит из деревьев. Тут два дерева — яблоня и черёмуха, которые мы бережём. Я посадил две берёзы перед зданием, прижились. Сосны прижились, раздавали ещё при Юревиче. Там же у нас цветочник, — перечисляет Карен Даллакян. — Самое интересное, я боялся, что будут отрывать цветы. Никто не отрывает! Все любуются. В основном здесь работяги. Дальше — выселенные пятиэтажки, где живут гастарбайтеры, хотя не имеют права жить. Полицию кое-как выгнали отсюда.

— Полицию? — переспрашиваем мы.

— У полицейских тут ритуал был: каждые полчаса машины менялись, и всех этих несчастных таджиков ловили и деньги забирали, — возмущается зоозащитник. — Мне аж жалко их стало. Я один раз вышел, наорал [на полицейских]. Специально посчитал: три машины каждые полчаса менялись. А потом одного таджика спросил, он говорит: «Да это на шаурму — 150 рублей — отдай и иди дальше». Ну, что это такое? Но это первые годы, сейчас такого нет.

Благоустроенными домики в приюте не назовёшь — вместо централизованной канализации тут выгребная яма, воду берут из колонки, а чтобы обогреть здания и вольеры зимой, приходится топить печку или включать обогреватели.

— Проблематично здесь именно с отоплением. Всё на электричестве — обогреватели, лампы, а это очень дорого. И на 90 тысяч был счёт, в последний раз на 39 тысяч было. Одну часть дома спасаем печкой. Сейчас добился я, чтобы провели газ, раньше его не было, — говорит Карен Даллакян. — Зимой вывели трубу на улицу, осталось газ на территорию подключить. Копейку заработали где-то — пускаем в благоустройство. Землю привезли, машины четыре чернозёма, чтобы хоть какая-то трава росла. Не говоря уже о том, сколько металла, сеток для вольеров.

Кормить животных помогают неравнодушные челябинцы — перечисляют пожертвования на специальный счёт. А деньги приют зарабатывает за счёт проведения «Уроков добра» — экскурсий для школьников.

— «Уроки добра» мы проводим, чтобы воспитывать на историях животных гуманность, толерантность и любовь к природе. У нас есть животные, которые пострадали и от браконьеров, и от дрессировщиков, циркачей, — рассказывает Карен Даллакян. — Енот ослеп от фотовспышек — его пять лет использовал уличный фотограф. Заготавливали лес — разорили гнездо филина, и вороны стали клевать. Есть жертвы зоопарков передвижных, передвижных цирков: пума без лапы, лисёнок, которому собака оторвала лапу. Все лебеди, практически стрелянные браконьерами. Косули не успели родиться, как стали сиротами.

Попрощавшись с зоозащитником, отправляемся в западную часть улицы Ферросплавной — возле Горького. Её расселяли уже в 2000-х годах, причём шёл процесс достаточно долго. Жильцы не соглашались на предложенные им варианты, и последние семьи выселяли уже по решению суда. В итоге пятиэтажки превратили в «Дом контор» — отремонтировали и сдают квартиры как офисные помещения. Появился в одном из многоквартирных домов и ресторанчик. А вот частный сектор, подступающий к санитарно-защитной зоне и находящийся в ней, по-прежнему на месте.

Семья Чураковых, рассказывает Жанна, на Ферросплавной поселилась в конце 1940-х годов. А сам дом был построен гораздо раньше. Сначала здесь жили строители электрометаллургического комбината: закладка фундамента ферросплавного завода, главного звена современного ЧЭМК, состоялась 7 ноября 1929 года. Дом на Ферросплавной был рассчитан на двух хозяев, и одну из половин получила бабушка Жанны как служебное жильё — она работала медсестрой в больнице комбината. А в 1957 году дедушка взял ссуду в банке и выкупил их часть дома у предприятия.

— Договор был о купле-продаже у завода «Союзэлектрод» — так комбинат тогда назывался, — рассказывает Жанна.

В 1974-м, выйдя замуж за отца Жанны, в дом переехала Людмила Викторовна.

— Прописывать не хотели меня. Говорили, что санитарная зона, что жить здесь нельзя, — вспоминает она. — В итоге прописали временно.

Изначально в доме было три комнаты общей площадью 40 квадратных метров. Отопление было печным, но в 1970-х на Ферросплавную провели газ, и к дому пристроили специальное помещение — с оборудованием для газа. Печку после этого использовали как шкаф. Канализации в доме не было, удобства — во дворе.

— В валенки запрыгнул зимой в шесть утра — и побежал, — с улыбкой вспоминает Жанна. — Зато уже знаешь потом, что в школу надеть, какая на улице погода.

То, что совсем близко с их домом находится комбинат, семью особо не тревожило. На выбросы и запахи не обращали особого внимания.

— Это сейчас говорят: «Ферросплавная, Ферросплавная!» — и в дрожь всех бросает. А тогда нам даже завидовали. Многие мои одноклассники в коммуналках жили, а нам завидовали, что у нас дом большой, сад тут же — и никуда не надо ехать, — рассказывает Жанна. — У нас тут был большой сад, шесть яблонь. Мы всё это немытое ели. Об штаны оботрёшь, пока мама не видит, — и бежишь есть. Теплица большая была, огромные тополя.

— Помидоры и огурцы, морковка, лук — всё ели, — перечисляет Людмила Викторовна.

— Я с детства помню, что снег тут был в дырочку, — подхватывает Жанна.

— Он был чёрный, — поправляет Людмила Викторовна. — Как выпадет, поначалу белый, а на следующий день встаёшь — и он чёрный. А теплица у нас была стеклянная, так поначалу стекло прозрачное было, а потом из-за химической реакции — матовым.

— Зато двери у нас тогда не закрывались, мы бегали с соседями. У всех были скамеечки, у каждого дома. Сейчас мы прошли — нет ни одной. А мы тогда сидели, общались. Напротив тут баба Дуся жила, к ней внуки редко приезжали, а мы присядем и сплетничаем, — вспоминает Жанна. — Делали шалаши на деревьях, таскали одеяла из дома.

— А сейчас дом на дереве — это модно, — улыбается Людмила Викторовна.

А главным развлечением раньше были походы в «Искру». Её построили в 1962 году, на протяжении почти 30 лет здание функционировало как кинотеатр. В 1991-м объект реконструировали и перепрофилировали в досуговый центр, а в начале нулевых продали в частные руки.

— Чтобы в «Искру» на сеанс попасть, надо было билеты покупать заранее, — вспоминается Людмила Викторовна. — Очень уж много было желающих.

— Особенно на индийские фильмы, — кивает Жанна. — Когда «Танцора диско» показывали, тут такая была толпа! Не достать билеты.

Дом на улице Ферросплавной Чураковы продали чуть больше 10 лет назад. Теперь живут в нескольких кварталах отсюда. Говорят, о переселении по программе — как у соседей из многоквартирных домов — не было и речи. Да и границы санитарной зоны менялись. Сначала Чураковым сказали, что их дом в неё попадает, потом — что в «красной зоне» находится только забор. В итоге люди здесь продолжают жить.

— Я когда шла сюда, боялась, что увижу дом и расплачусь. Но тут так сильно всё изменилось, что ностальгии нет, — говорит Жанна.

«В ЧЕрте города»

Наш проект — о Челябинске и для челябинцев. Что уже можно прочитать? О том, как живётся в посёлке Мелькомбината, мы рассказали в первом выпуске. Затем побывали в цыганском таборе и за чашкой чая в гостях у барона узнали, что у них самые юные бабушки. В третьей серии проекта мы отправились в городок чекистов — самый закрытый квартал Челябинска, где с советских времён селили генералов НКВД и сотрудников облисполкома. Затем героями проекта стали жители посёлка ЧГРЭС: когда-то он считался элитным, а теперь превратился в криминальный. Побывали мы и в посёлке Аэропорт, который строился специально для лётчиков, штурманов, диспетчеров и других сотрудников аэровокзального комплекса. После рассказали о микромире в элитном центре Челябинска — частном секторе 1940-х годов, окружённом престижными многоэтажками. Исследовали посёлок в городском бору, на берегу Шершнёвского каменного карьера. И Китай-городок — квартал с дурной славой в Металлургическом районе. А неделю назад побывали в Тарасовке — самом известном посёлке челябинской элиты.