«Я не портниха, поэтому пошла на терапию»: челябинский врач в 84 года продолжает успешно работать

Наш сегодняшний герой, о котором мы намеренно рассказываем в День медицинского работника, является образцом преданности собственному делу. Марии Исаенко 84 года, и она по-прежнему просыпается рано и идет на работу. Мария Исаенко – действующий врач-гематолог (гематология – раздел медицины, изучающий кровь), и, как говорят коллеги, она специалист, который даст фору любому медику-новобранцу. Специально для 74.ru Мария Ивановна рассказала, в чем секрет ее молодости, почему не стала хирургом, как изменилась медицина и почему «сейчас» лучше, чем «тогда».

– Мария Ивановна, откуда вы родом?

– Смоленская область, село Костылёвка – моя Родина. Родители – сельчане, никакого отношения к медицине не имели. Нас было пятеро детей – два брата и три сестры. Я – предпоследняя. Из родных у меня осталась только младшая сестра, живёт в Егорьевске, три часа езды от Москвы.

– А как вы вообще в медицину попали?

– Закончила 10 классов, родители сказали: «Хватит тебе образования, давай работай здесь, на земле», я и стала учётчиком молока. Приехал к нам агроном, посмотрел на меня и говорит, что я вообще не создана для работы на селе, мол, давай я тебе помогу устроиться в Троицке в какое-то из учебных заведений. Посоветовались с родителями, решили, что лучше идти в медицину. Вот я и закончила медицинское училище с отличием и без экзаменов поступила в Челябинский медицинский институт.

– Почему вы выбрали такую редкую профессию, как гематолог?

– Во время учебы я смотрела, что для меня более приемлемо. Хирургия не очень мне подходила, потому что руки у меня не такие тонкие, не для слесарной работы, я – не портниха, там нужны такие навыки. Поэтому я пошла на терапевтический цикл. Закончила институт в 1958-м году и сразу поступила в областную клиническую больницу (ЧОКБ) терапевтом. Главным врачом на тот момент был Клюков Николай Семенович.

– У вас, наверное, это единственное место работы в трудовой книжке?

– Единственное.

– А как стали гематологом?

– В терапевтическом отделении – оно было единственным специализированным отделением на тот момент – я проработала десять лет. Вначале у нас было разделение на мужское и женское, и я работала в женском. И при этом отделении были выделены гематологические койки – всего 15, и никто не изъявил желания работать на этих койках. Заболевания крови и лейкозы – тяжёлые, это онкология, там и риски высокие, и длительность жизни определена. А мне эта специальность понравилась.

– Чем же она вас привлекла?

– Она понравилась тем, что, во-первых, тяжёлые больные не много жалуются. У них много «органики», органических изменений, а жалоб, как правило, мало. И целенаправленно уже спрашиваешь, и вырисовывается конкретный диагноз, плюс лабораторные конкретные исследования. Меня это очень устраивало и очень интересовало, потому что очень большое разнообразие заболеваний крови, очень много новых методик, которые не применяются ни в общей терапии, ни в эндокринологии, ни в гастроэнтерологии. Будучи ещё терапевтом, я прошла шестимесячную специализацию в клинике академика Кассирского, легенды нашей гематологии. Он создал монографию, и все до сих пор по ней учатся. Особенность обучения у него была в том, что кроме теоретических вопросов он заставлял работать с микроскопом. И экзамены сдавали только по микроскопу – называй все разнообразие клеток, как ты видишь, как понимаешь. Чтобы не просто прочитать готовый результат, а сам должен уметь посчитать анализ. Лаборант делает забор, готовит мазочки, а ты сам считаешь кровь, патологию. Это была моя первая специализация, было очень интересно, а последующие проходили каждые пять лет уже более укорочёнными циклами.

– А когда появилось само отделение гематологии?

– Гематологическое отделение появилось в 1965 году, и первой заведующей отделением была Ада Васильевна Клеменская. А я заведовала с 1968 года по 2000-й, всего 32 года. А вот с июля 2000 года и по сей день отделением руководит Александр Владимирович Коробкин. Тогда ежегодно проводились декадентки по вопросам гематологи, на которые со всего Советского Союза собирались специалисты, выступали ведущие профессора по самым актуальным вопросам, поэтому я имела всю новейшую информацию по современным вопросам диагностики и лечения больных с заболеваниями крови. Это доставляло колоссальный интерес. Ты общаешься с людьми высокой культуры, высоких знаний, и ты владеешь всеми этими современными знаниями!

– Как гематология развивалась? Как это было в самом начале и как это сейчас?

– В самом начале не было таких возможностей, как цитогенетические, молекулярные, иммуно-фенотипированные исследования, не было серьёзных исследований по системе свёртывания крови и ее разновидностей, всевозможных факторов, которые выявляют определенные болезни – гемофилию, болезнь Виллебранда (схожа с гемофилией спонтанными кровотечениями. – Прим. автора) и другие редкие заболевания. Не было дополнительных методик смежных специальностей, допустим, по той же клинической лаборатории – при нас внедрялись методики цитохимического исследования, защищались диссертации на эти темы. Гистологические исследования, трепанобиопсии – из подвздошных костей сами берём пункцию своими ручками и делаем сейчас это в отделении, все врачи владеют этим. И шла специализация по отельным службам, которые помогали нам в диагностике, в частности патогистологические исследования – на морфолога-патогистолога учили специалиста. Мы даже специализировали хирурга для поведения операций у пациентов с заболеваниями крови, в основном это оперативное вмешательство по удалению селезенки. В нашем отделении защитилось девять кандидатских диссертаций и одна докторская – к специальности проявляли большой интерес – и профессора, и ассистенты, потому что она была новая. Надо много думать, много анализировать, проводить много исследований. Не все так очевидно – симптоматика заболевания бывает смазанная, и клинические проявления даже большой роли не играют, в основном все дают дополнительные исследовательские изменения.

– А как вы тогда ставили диагноз, если у вас не было такого огромного спектра лабораторных исследований? Насколько возможно на глаз определить болезнь крови?

– Ставили больше по объективным данным и просто по рутинным анализам. Допустим, ставим острый лейкоз. Теперь острого лейкоза различается девять разновидностей, и у каждой – разная тактика лечения. Мы в то время различали только два вида острого лейкоза, и в зависимости от разной направленности применяли химиопрепараты. Сегодня различается с учётом иммунофенотипирования конкретный лейкоз и назначается конкретное лечение. Действительно, сейчас значительно выше диагностика, но это все поэтапно шло.

– Обычно в возрасте люди любят говорить «вот раньше было лучше»...

– Нет, сейчас лучше! Несравненно лучше: сейчас спектр диагностики очень широкий и знания, и принятые стандарты лечения. Если раньше врачи, так сказать, отступали, «вольничали» – попробуем так, потом подождём, еще что-то посмотрим, то на сегодня этого нет. Больше конкретики. Александр Владимирович (Коробкин, заведующий отделением гематологии ЧОКБ. – Прим. автора) очень хорошую линию ведёт, он проводит раз в два-три месяца научные конференции здесь, в больнице с приглашением ведущих специалистов, владеющих современными знаниями. Это настолько интересно! И врачам не нужно никуда ездить, и врачи-гематологи имеют полнейшую информацию по современным методикам и подходам.

– Как изменилась больница за это время?

– Она очень сильно изменилась. Был один корпус, он был немножко шире, и там базировались абсолютно все отделения. А вот где шестой у нас корпус, там поначалу было общежитие института, там я, кстати, жила – 22 человека в комнате. Так что все было хуже, чем сейчас. А потом этот корпус стал шестой, там разместились терапевтические отделения, а там, где был основной корпус – только хирургические отделения. А потом выстроился восьмой корпус, нас тогда пересилили туда, было 40 коек – стало 60. И снова стройка идет – поликлиника расширяется.

– В чем секрет вашего долголетиях? В чем секрет такой приверженности к работе?

– Вы знаете, наверное, секрет в том, что у меня спокойный характер, спокойный и деловой, я на мелочи не обращаю внимания. И любовь к профессии. Я очень люблю свою специальность. Мне очень нравится, что со мной работали достойные люди. Они приходили после института и потом вырастали в грамотных врачей. У них нет такого, чтобы больные их раздражали, они получают удовлетворение в работе. Это очень ценное качество несмотря на тяжёлый контингент больных, я так их и подбирала среди интернов.

– А какого отношения к пациентам вы ждали от этих врачей, что для вас было важно?

– Собранность и мышление, человеческие качества, безусловно, чтобы не было резкости с больными, чтобы было понимание, доброта, деликатность в обращении. Вот это все оно есть у наших врачей. Очень ценные качества.

– А есть у вас какая-то особенная диета? Как вы себя поддерживаете в такой хорошей форме?

– Раньше же буфетов не было, и питались мы очень скромно. Поскольку я жила 17 лет на ЧМЗ, утром некогда было кушать, уходила рано, в обед, пока ждёшь автобус или трамвай, приходилось устраивать перекус – бутерброд какой-то, чай или кофе, а вечером – дома поел. Так что выходило, что я ограничивалась в питании не умышленно, не сознательно, а так случалось, специально я не ставила такой цели. И потом все время в работе, вероятно, и забываешь про питание. Специально гимнастикой не занимаюсь. Ну, какие-то лёгкие упражнения, конечно, делаю.

– А в вашей семье еще есть медики?

– Да, муж был врач-невропатолог, заведовал неврологическим отделением, довольно уважаемый человек. Дочь у меня окулист, ее муж – врач-анастезиолог, а внучка учится в Москве, закончила лицей №11, поступила на программиста. Она сейчас немного жалеет, что не пошла в медицинский, говорит, что мало знала, куда идти, а родители не посоветовали. Все же на работе были! Решили, что она должна сменить сферу деятельности, ну, может быть, это правильно.